Купец из будущего 2 (СИ) - Чайка Дмитрий

Шум рынка остался немного в стороне, потому что Стефан сел в дальнем углу, недалеко от очага и стола, где хозяин лихо управлялся ножом, стуча им по разделочной доске. Стефан сел там, где на него не будут коситься мелкие купцы, солдаты и лавочники. Все-таки евнух, который сильно выделялся в обычной толпе, был нечастым гостем здесь. И кто знает, что у него на уме, и что он подумает, услышав слова подвыпившего завсегдатая. И куда он эти слова понесет...

Стефан любил слушать то, что говорят другие. Ему были забавны их житейские проблемы, семейные неурядицы и удачи в торговле. Он слушал и откладывал услышанное в емкой, тренированной памяти писца, привычного день за днем пропускать через себя потоки информации, нужной и ненужной. А пока он с наслаждением наблюдал, как хозяин мелко режет свинину, распуская мясо на невесомые лепестки. Ведь предвкушение — это половина удовольствия. Свежее мясо стоило недешево. Чернь и солдаты тоже ели мясо, но из-за обилия соли оно было похоже по вкусу на старое седло. И то, его для этого нужно было вымочить в воде, иначе оно напоминало очень соленое старое седло. Но Стефан был выше этого. Сегодня его день, и свинина будет отборной. Сковорода, куда плеснули оливкового масла, весело зашкворчала. Теперь нужно подождать, чтобы она раскалилась. На разогретый металл легло нежное мясо, породив обжигающие масляные брызги. Как будто маслу не нравилось, что к нему в гости пришел кто-то посторонний. Как будто масло сердилось... Впрочем, вскоре в сковороде наступило перемирие, и розовая свинина стала покрываться коричневой корочкой, которая плотно запечатывала внутри ароматный мясной сок. А повар в это время уже вовсю крошил морковь, лук и зелень. У него были свои секреты, и в смесь летела щепотка то одной, то другой травки, названия которой никто не знал. Мастер тщательно хранил свои секреты. Вскоре и овощи полетели на сковороду, чтобы смешаться с полуготовым мясом и пропитаться его духом. Разогретое масло снова возмутилось было, громко заворчав и выбросив из сковороды обжигающие капли, но опять успокоилось, приняв неизбежное. А теперь самое главное! Умелый повар не может пропустить это. Ведь тогда он не повар, а гнусный обманщик. Этот повар был хорош. Он взял зубчик чеснока, и раздавил его ножом. Не порезал, как недалекая деревенщина, а именно раздавил. В этом незаметном действии весь смысл! Чеснок тоже полетел в сковороду, наполнив харчевню божественным ароматом, а рты посетителей слюной. В глиняной миске повар взбил яйца, добавив туда молока и специй. Легкая воздушная шапка словно дышала, ожидая своей очереди. Тут нужно было не пропустить момент! Да! Пора! Стефан наслаждался этим зрелищем больше, чем болельщик из Зеленой Партии в тот момент, когда колесница, на которую он поставил свою недельную получку, неслась к финишу первой. Еще не пришла, но уже не было ни малейшего сомнения в обратном. Повар снял сковородку с огня и залил ее взбитыми яйцами. Печь, разогретая с самого утра, приняла сковороду в свою утробу. Осталось всего ничего! Четверть часа, и на стол перед нотарием Стефаном поставят блюдо, которого он ждал всю неделю. Его награду от самого себя, истинный смысл его скучной жизни.

А пока нотарий томился в ожидании, он привычно сортировал слова, фразы и куски разговоров, которыми была наполнена харчевня. Чушь, снова чушь, нелепое вранье... Стоп! Это еще что? Два купца средней руки горячо обсуждали что-то такое, что чушью не было совершенно точно, но и чем-то необычайным тоже не являлось. Война же идет. Хотя нет, разговор был крайне необычным...

— Сто двадцать номисм, уважаемый Евсевий! Сто двадцать номисм! Вы представляете? — Смуглый носатый грек, одетый в заштопанную тунику, махал руками в возбуждении.

— За всех троих? — лениво поинтересовался второй собеседник. — Он был более состоятелен, на что указывал цветной талар, надетый поверх туники. Не роскошный, и даже не слишком нарядный, но вполне достойный торговца средней руки.

— За каждого! — горячился первый. — За каждого!

— Однако, Тимофей! — крякнул Евсевий. — Кто-то очень хочет вернуть свою родню из рабства. Небедный человек, наверное. А откуда знаешь об этом?

— Иудеи шептались в Долине Плача, — ответил Тимофей. — Я их речь хорошо понимаю, в Иерусалиме бывал с караванами, пока не попал под персидский набег. Да ты и сам про это знаешь...

— А кого ищут-то? — спросил Евсевий.

— Да я и не понял толком. Так, какие-то обрывки слышал. Вроде баба и двое ее сыновей. Склавины.

— Да кто за этих варваров такие деньги готов платить? — раскрыл рот Евсевий. — Может, какого-то архонта семья? Так он бы уже набег устроил и потребовал семью вернуть. Чудеса какие-то, почтенный Тимофей!

— Сам удивляюсь! — развел руками Тимофей. — Мне бы эти триста шестьдесят номисм, я бы снова на ноги встал. Эх!

Стефан механически жевал принесенное блюдо, не чувствуя вкуса. Баба и двое сыновей. Прямо, как он с матерью и братом. И ведь ищет же кто-то своих родных, последнюю рубашку с себя снять готов. Везет же кому-то! Да за такие деньги весь мир перероют. Все купцы свои сети раскинут, обещая долю от великой награды. А ведь это уже доля, вспыхнула внезапная догадка в голове Стефана. Ведь так и бывает это. Не может разорившийся караванщик, подобравший сплетню на улице, узнать полную сумму обещанного. А это значит, что награда намного, намного больше. Господи помилуй, да у кого такие деньги есть, кроме высшей знати и богатейших купцов? Но тогда при чем здесь какие-то склавины? Воскресный обед был безнадежно испорчен. Стефан с таким же успехом мог съесть рукав собственной туники. Все равно он не чувствовал вкуса. Очарование дня, которого он ждал всю неделю, ушло безвозвратно. Он расплатился, бросив на стол серебряную монетку в полсиликвы, а потом встал и пошел на улицу. Триста шестьдесят золотых! Огромные деньги. Можно купить небольшое, но крепкое имение в Анатолии и жить там в старости. Такие деньги за трех рабов варваров? Это просто неслыханно! Надо осторожно поспрашивать знающих людей. Дело в том, что кроме еды, нотарий Стефан имел еще одну страсть, съедающую его, словно ржавчина съедала старый меч. Он был безумно любопытен.

Он неспешно пошел в сторону Рабского рынка, который носил романтическое название Долина Плача. Не было в этом месте ничего романтического, и не случайно Стефан много лет избегал заходить в этот район, словно не хотел будить старые, давно умершие воспоминания. А ведь тут его и купили, словно дойную корову. Только стоил он в десять раз дороже. Тридцать номисм, он хорошо запомнил эту цифру. Втрое дороже, чем здоровый сильный раб. В Империи уже сто лет, как запрещено было холостить мальчиков, и за это могли казнить. Да только никто не мешал их покупать, а спрос был огромен. Мальчишек калечили сотнями, из которых выживали считанные десятки. Целые фабрики работали по производству евнухов. Целое княжество на Кавказе жило этим промыслом. Не всем везло, как Стефану. У неумелого мастера и вовсе выживал один из тридцати, что вызвало в свое время гнев самого Юстиниана Великого, который запретил заниматься этим ремеслом в своих землях. Но он не запретил делать это врачам при лечении многих заболеваний. И он не запретил покупать евнухов для своего дворца, а многие важные должности занимали именно они, и никто больше. И он не запретил евнухам петь в церковных хорах, как и не запретил им становиться монахами и епископами. Так что указ великого императора остался таковым только на бумаге.

Долина Плача была одним из многочисленных римских форумов, которые практичные жители Константинополя превратили в рынки. Да, собственно, они все до одного стали рынками, даже форум Константина, самый величественный из них. Десятки людей были заперты в клетках, уныло глядя на идущих мимо горожан. Домородные рабы, не видевшие воли никогда, сидели с тупым равнодушием, покорно ожидая своей участи. Их интересовало только одно — попасть в услужение к доброму хозяину, в городское жилище. Работать в поле на немилосердном солнце — избавь господи!