Барин-Шабарин (СИ) - Старый Денис
Дети подошли к бабке и, не стесняясь, стали прижиматься к ней, словно ища защиты, искренне обнимая. И было понятно, что эта женщина защитит. А еще редко встретишь такие отношения, когда родственники не стесняются обняться, положить голову на плечо. Это хорошие, правильные отношения. За ними стоит огромная работа и любовь.
— Почему не хотите уехать? — задал я в очередной раз тот самый вопрос, который вертелся на языке и который всё равно никуда было не деть.
Просто этого я так и не могу понять. Детей заберут? Такая живая бабуля явно не допустила бы этого, она хоть с автоматом, хоть через кабинеты, но добилась бы своего. Здесь что-то еще.
— Мне, парень, девяносто четыре года, — говорила бабуля, а я ловил себя на мысли, что и не помню, когда так удивлялся.
Девяносто четыре года! Это какой стержень у этой женщины внутри, какой характер и закалка!
— Ну все, парень, хватит очи свои выпучивать, — продолжала Мария Всеволодовна после небольшой паузы. — Я прапрабабка этим сорванцам. Так уж вышло, что Господь не прибирает никак. И лучше бы забрал меня, чем внуков, детей. Кто так помер, а внук и правнуки, их у меня трое было, те там… так и остались, — она махнула рукою вдаль, явно имея в виду, что они погибли недавно, на СВО. Детки вот теперь со мной. Прожила долго, да только от рода нашего и остались двое деток. И что, их в детский распределитель, а меня куда — в дом престарелых? Нет, лучше так.
— А образование как же? — привел я аргумент, но так, механически, на самом деле я не собирался убеждать бабулю уехать, как говорили, в цивилизацию.
Я собирался сделать так, чтобы цивилизация приехала к бабуле.
— Образование? — усмехнулась Мария Всеволодовна.
Женщина кивнула своим детям, и те произнесли что-то на французском, и явно не простые фразы из учебника —, я его в школе изучал, но здорово подзабыл. Потом они стали говорить на английском и перешли на немецкий.
— Все, хватит! А то как услышу немецкий язык да посмотрю в окно, словно наваждение какое, так и хочется отстреливаться от фашистов, — бабка улыбнулась. — Не только языки мы учим, по физике Настюшка уже прошла материал до десятого класса, так и по всем иным предметам. Так что образование… Я когда-то директором школы работала. А помощь… ты бы солдатикам чего передал. Фронт отодвинулся сильно, уже и не слышно выстрелов, но где-то ж воюют еще.
Я слушал эту женщину и ловил себя на мысли, что она мне настолько импонирует, столько в ней скрытых тайн и силы, что тут нужен фильм — не меньше. Таких сильных людей в пример необходимо ставить. Телевизионщики и журналисты роют землю, чтобы найти, как это нынче называется, контент. А здесь такой типаж, такая женщина, которая и Великую Отечественную войну прошла, и теперь держится. Пусть была девчонкой тогда, но уверен, что партизанила, это как минимум.
Одну войну перетерпеть, чтобы снова оказаться под ударом и потерять родных? Но не клянчить помощи, жить, насколько это можно, полноценной жизнью, учить правнуков так, что они в любой гимназии звездами станут. Мощно.
Чай был вкусный, вообще в некоторых продуктовых наборах можно встретить такие продукты питания, что хочется посмотреть в глаза тем, кто формирует эти пакеты и ящики. Ну, зачем тут консервированный дальневосточный краб? Зачем черная икра? Что это? Купить людей дорогой едой хотят? Так лучшее, что нужно сделать — это принести сюда жизнь. Магазин загрузить товарами, социальные пособия начислить, привезти медиков, а надо, так и актеров, чтобы люди полностью осознали — они нужны.
— Варенье-то откуда? — удивился я. — На гуманитарном сахарке?
— А ты не зубоскаль! Вареньице еще довоенное! — сказала Мария Всеволодовна, видимо, ожидая моей реакции, что лакомство просроченное.
Не дождалась и ухмыльнулась, протягивая свою ложку к изящной вазочке с вареньем.
— Расскажите о себе, пожалуйста! — попросил я и приготовился слушать увлекательный рассказ.
Партизанка, как я и предполагал, в Конторе поработала, потом поняла, что мало уделяла внимания семье, и стала склеивать семейную фотографию, примиряя детей, собирая их вместе. А после — развал страны и всё вот это…
— Ты бы не верил этой сорвиморде, — сказала бабуля, когда кратко (уверен, что многое скрывая и недоговаривая), она рассказала о своей жизни. — Этот был у меня, так я чуть не пристрелила его и тех, кого он привез. Все бумажки просил подмахнуть какие-то да паспортные данные туда переписать, спрашивал о соседях. Я старая, но в маразм не впала, Бог миловал. Там, по бумагам этим, и дом мне отстроили, и дорогу тут провели, и генераторы, чуть ли не в золоте с бриллиантами, выделили — десять штук! Иные сельчане-то и подписывают. Тут такие деньги воруют!..
— Знаю, Мария Всеволодовна, уже знаю. Я исправлю это, — как мог твёрдо сказал я.
— Исправишь? Ой ли. Ну, да Бог тебе в помощь, парень. Тут без Божьей помощи не совладать, — заметила хозяйка дома.
— А это кто? — я заметил большую фотографию на стене.
Красивая, просто глаз не оторвать, женщина, одетая в платье явно дореволюционного покроя. И пусть Мария Всеволодовна — уже заметно пожилая дама, но явно не она запечатлена на снимке.
— То бабка моя. Вот где красавица была! Тоже прожила долго, все Бог не мог прибрать, — сказала бабуля. — Судьба у нее… Не легче моей была. Во все времена есть, парень, белое и черное, и много-много серого.
— Алексей Михайлович! Алексей Михайлович! — орал-надрывался на улице Ухватов, перебивая Всеволодовну.
— Иди, ответь ему! — сказала бабуля. — На порог своего дома я этого прохвоста вороватого не пущу, если только чтобы кастрировать. Подступает голод к гландам… Только будто бы на пире, ходит взяточников банда, кошельки порастопыря.
Она еще и Маяковского цитирует.
Я вышел во двор и улыбнулся. Прячась за деревом, мой сопровождающий буквально трясся от страха. Небось, бабуля уже стреляла в этого ухаря, вот он и помнит.
— За мной машина приедет. Нормальная машина. Тот, с позволения сказать, автомобиль, на котором мы прибыли оставляю. Вы возвращаетесь? — говорил Ухватов, и тон его мне показался странным.
Он словно просил прощения у меня. Что? Совесть проснулась, что бабулю использовать хотел для собственного обогащения? Я и сам был не прочь как-то избавиться от сопровождения, а то этот все канючит: туда не ехать, сюда не ходить. Хочу сам окунуться в атмосферу происходящего, понять, что людям нужно в первую очередь, чтобы уже завтра-послезавтра вернуться и дать это им. Условно, конечно, завтра. Я не такой уж идеалист, чтобы верить в скатерть-самобранку или в волшебную палочку. Даже если засучить рукава, так сразу всё не появится.
Ухватов уехал, за этим деятелем приехал прямо-таки гелендваген. Ну, и черт с ним! Главное, что оставил мне телефон спутниковый, так что на связи буду.
— Еще чаю? — впервые улыбнувшись, спросила Мария Всеволодовна. — Тут у меня примус есть, а еще чего-чего, а печенья навозили нам столько, что и растолстеть можно.
За непринужденной беседой я чуть не пропустил приезд машины, даже двух автомобилей. Выглянув в окно, я испытал очередной диссонанс. Дорогущий двухсотый «крузак» с новейшей, которой и у военных единицы, антидроновой защитой. Ну, а рядом побитая, причем, не войной, а жизнью и плохим уходом, «Газель».
— Дети, в подпол! — скомандовала бабуля, снимая автомат с предохранителя. — Опять этот упырь.
— Кто это? — спросил я, внутренне готовясь к неприятностям.
— Э, старая! Гуманитарка подоспела! — кричал тем временем «упырь».
Глава 2
— Я разберусь! — тут же ответил я и вышел из дома.
Осмотрелся — никого. Приехавшие отогнали машины чуть в сторону, будто опасались попасть в сектор обстрела. Это же надо, какая боевая женщина Мария Всеволодовна, так выдрессировала местные сомнительные элиты с гуманитарной помощью!
Я прошел чуть в сторону, мимо ветхого деревянного забора, туда, где стояли машины.
— Ты кто такой? — спросила меня типичная бандитская морда.
