Благословенный 3 (СИ) - Коллингвуд Виктор
Сразу за гробом шёл король Павел I с маршальским жезлом и тростью в одной руке и свечой в другой, рядом шёл Константин с супругой со свечами в руках, следом — императрица Мария Фёдоровна, её дочери.
За ними шла свита фрейлин, обмотанных с ног до головы чёрной вуалью, со свечами в руках. Из этой группы то и дело раздавались причитания и всхлипы, крещендо прорывавшиеся через грохот окованных колёс по промёрзшей земле и стук копыт замыкавшего процессию лейб-гвардии Казачьего полка.
Когда мы добрались до Невы, спасти свечи от холодного ветра оказалось совсем непросто. Участники процессии то и дело возжигали их обратно, обращаясь к более сноровистым и заботливым соседям. С набережной процессия вступила на шаткий наплавной мост, едва не затонувший от такой тяжести.
Наконец, мы достигли крепости. Сюда, к дверям Петропавловского собора, пустили только катафалк и сопровождавших его высоких особ — иначе крепость была бы переполнена лошадьми и людьми.
Кавалергарды сняли гроб с катафалка и внесли его внутрь собора. Внутри, в освещаемой лишь немногочисленными свечами полутьме, императорский Роговой оркестр играл Реквием Моцарта. Так и не успел Потёмкин пригласить беднягу в Россию — подумал я. А надо было его призреть, может, прожил бы подольше! Надо привечать музыкантов: жизнь так коротка, чёрт возьми, а время жизни гения особенно скоротечно! Может, хоть о Бетховене позаботиться? У Гайдна вроде всё нормально, он музицирует в Лондоне… или вернулся уже в Вену?
Кавалергарды торжественно поместили гроб на специальную подставку. Я подошёл последний раз бросить взгляд в мёртвое лицо великой государыни. Павел остановился рядом. Я посмотрел в его твёрдое, напряжённое лицо. О чём думает он сейчас? Кого хоронит — мать или врага?
Наконец тело опустили в узкую могилу, пробитую среди плит собора. Поскольку роскошный саркофаг ещё не был полностью готов, сверху могилу императрицы укрыли чёрной бархатной тканью и множеством живых цветов, набранных в многочисленных петербургских и частных оранжереях. Над входом в собор развернули транспарант на французском:
«Она, которая побеждала королей и под чьей короной соединились многие царства, теперь простёрта бездыханной. И вот великий преемник провожает прах Екатерины в крепость с более чем священным трепетом. И я скажу: похороны — это тени славы, но траур, огорчая нас, открывает истинный образ, который предстаёт перед нами со всеми подобающими его достоинству знаками. Как цезарь живет в своём народе, так и народ живёт в нём».
Тотчас по окончании погребального обряда все придворные чины получили приказание явиться ко двору. Все собрались в траурной Кавалергардской зале. Разумеется, все эти трусы и трусихи решили, что следует целовать руку императора, склоняясь до земли, что показалось мне весьма странным. Когда мы вошли в залу, начались такие приседания, что я не успевал поднимать этих паяцев, поспешно отдергивая при этом руку. В конце концов, до всех дошло, что короткого поклона (для мужчин) и неглубокого реверанса (для женщин) вполне достаточно, чтобы выразить своё почтение. Привыкшие к раболепству пожилые вельможи остались этим очень недовольны.
* * *
На следующий день после похорон меня вновь посетил Ростопчин.
— Ваше Величество, — заметно волнуясь, начал он. — Я направлен сюда волей короля Павла, дабы беспристрастно обсудить вопросы, почитаемые за наиважнейшие и определяющие…
— Не очень понимаю вас, но ладно. Давайте обсудим вопросы, почитаемые за наиважнейшие. И что именно король Павел таковыми «почитает»?
Ростопчин нахмурился — мой сарказм он принял за насмешку над собою.
— Прежде всего, разрешите заверить вас, что ваши родители решительно никак не участвовали в заговоре, случившемся в день смерти вашей августейшей предшественницы. Любые инсинуации на сей счёт есть черная ложь!
Из материалов допросов я уже знал, что именно Ростопчин и был одним из главных вдохновителей заговора. Насколько был погружён в детали Павел — пока оставалось неизвестно, и, вероятнее всего, достоверно не откроется мне никогда; разве что, я прикажу сейчас схватить этого Фёдора Васильевича, да и допросить «с пристрастием». Но мы же цивилизованные люди, а потому — увы!
А жаль.
— Оставим это, граф. Я не собираюсь кому-то мстить по этому поводу! — холодно произнёс я.
— Его Королевское Величество не сомневался в мудрости и благородстве Вашего Императорского Величества!
— Прекрасно. Так давайте покончим с этим, и начнём двигаться дальше!
— Совершенно с вами согласен, тем более что у нас есть крайне важное, но по сию пору незаконченное дело.
— О чём это вы, граф?
— Речь о браке вашей августейшей сестры, Великой княжны Александры, — пояснил Ростопчин. — Несмотря не непристойное поведение короля Густава, Ея высочество всё ещё испытывает к нему сердечную симпатию, и вы, как глава императорского дома Романовых, обязаны взять на себя заботу о её будущности!
Мысленно я только вздохнул. Вот нет у меня других забот, кроме как выдавать замуж малолетних «сестёр», выкручивая руки европейским министрам! Был бы ещё в этом хоть какой-нибудь смысл, ан нет — помнится, император Наполеон был женат на австрийской эрцгерцогине, когда император Франц переметнулся из его лагеря в ряды антифранцузской коалиции, и никакие родственные связи не помогли.
— Как вы видите это… точнее, как это видит король Павел?
После этого вопроса Ростопчин заметно расслабился, решив, что я уже согласился, и речь теперь пойдёт лишь о мелких деталях.
— Вашему Величеству следует повторно провести переговоры с королём Швеции и вынудить его…
— Прямо «вынудить»? Это странно, когда речь идёт о браке!
— Величие и мощь Российской державы позволяют рассчитывать на безусловный успех этого начинания! — уверенно и безапелляционно заявил Фёдор Васильевич.
— Ладно, с этим понятно. А как быть с переменой религии? Шведы настаивали на предварительном отречении великой княжны от православия — что мы с этим будем делать?
— Его Величество оставляет сей предмет на всецелое усмотрение Вашего Императорского Величества — быстрой скороговоркой отвечал Ростопчин, и его круглые, навыкате, глаза как-то странно при этом забегали из стороны в сторону,— будучи твёрдо уверенным, что Ваше императорское величество сумеет отстоять честь Российской державы и притом обеспечить интересы вашей августейшей сестры…
В общем, в переводе с дипломатического на русский это означало одно — крутись, как хочешь, но Александрин должна выйти замуж за шведа, не переменяя религии. Очевидно, в Гельсингфорсе рассчитывают, что я буду грозить шведам войной, поставив под угрозу жизни десятков тысяч людей ради воссоединения двух малолетних любящих сердец!
Глупость. Кретинизм. Да это просто верх идиотизма! Но, судя по всему, мой папенька (и особенно маменька) серьёзно считают это нормальным и правильным. Интересно, в головах этих людей есть хоть что-то, кроме предрассудков и амбиций?
Послать бы вас всех подальше. Но Саша… Как мне её жалко! Глупость семейки делает её несчастной, — да что там говорить, она способна привести мою сестру на край гибели!
— Ладно, ничего не обещаю, но постараюсь это устроить. Оставляйте Александрин в Петербурге, и я начну негоциацию со шведским двором — мрачно отвечал я Ростопчину. — Но не знаю пока, когда дойдут у меня до этого руки!
Тот раскланялся, рассыпаясь в благодарностях.
Уже на следующий день король Павел с семейством покинули Петербург, оставив в «Шепелевском доме» Александрин, и с нею пару фрейлин. Остался и Ростопчин — курировать проект брака великой княжны со шведским королём.
* — А. Н. Самойлов — генерал-Прокурор Сената.
** — А. С. Макаров — начальник тайной Экспедиции поле смерти Шешковского.
*** — «Тайная экспедиция» Екатерины II действовала только в Петербурге.
Глава 2
