Рысюхин, что там у вас налито? (СИ) - Котус
От вздоха облегчения аж шторы качнулись, а от грохота свалившегося с души камня, как мне казалось, должна была подпрыгнуть мебель во всём крыле. Просто новая визитная тройка. Новая шёлковая жилетка, новый пиджак того особого кроя, что и даёт название костюму и новые полосатые брюки. Причём и пиджак, и брюки, судя по блеску, тоже содержали какое-то количество шёлка. Но счастье не могло быть полным и долгим — не с моей бабулей, так сказать. Ибо вслед за костюмом она вытащила то, что мы с дедом не смогли сразу определить — не то дамская блузка, не то ночнушка в стиле барокко.
— Бабуль, а мне стоит это видеть?
— Ты о чём?
— О том дамском белье, что ты в руках держишь.
— Глупости говоришь. Это твоя рубашка новая, к костюму.
— Нет, ты явно перепутала или чемоданы, или ещё что. Это какая-то женская блузка, судя по кружевам и бисеру. Ну, или ночная рубаха, судя по длине, но тоже женская.
— Что ты выдумываешь⁈ Хорошая рубашка, меряй давай!
— Хорошая, но женская. Мне её мерять незачем.
— Вот же баран упёртый! Меряй, я сказала!
— Знаешь, бабуль, тебе нравится — ты и носи! Я это только под угрозой расстрела надену — и то ещё подумаю, что лучше, позор или пуля.
— Отличная же рубашка, что тебе не нравится?
— Всё. Килограмм кружев, вышивка цветочками. Стекляшки-блестяшки. Длина как у юбки, чуть не до колена — я как это в брюки заправлять должен? Нет. Я лучше на голое тело жилетку надену — не такое посмешище получится, как с ЭТИМ.
Я посмотрел внимательнее на одёжку.
— Кстати, оно под жилетку вообще не залезет: тут кружев в разы больше, чем вырез, жилет просто не застегнётся. Без вариантов. И если кружева отпороть — всё равно не надену, женская ночнушка ею и останется.
— Да что ты несёшь, какая она тебе женская⁈ На какую сторону запах, не видишь, что ли?
— Не вижу. Спрятано под пришитыми под горлом тряпками.
Не знаю, сколько бы мы ещё ругались, если бы не Надежда Петровна. Она как-то смогла тихо и аккуратно убедить бабушку в том, что рубашка, конечно, хорошая — но по стилю к остальному костюму немножечко не подходит. Совсем. Наконец, минут через десять уговоров, бабушка сдалась:
— А я так старалась, сама кружева выбирала и пришивала, вышивку тоже. На день рождения в подарок готовила…
— Ещё бы навоза ведро подарила! — Тихонько себе под нос буркнул я. — Я бы его в оранжереи отнёс, хоть кому-то польза.
А сам подумал, что если переставить детали с петлями и пуговицами, поменять местами, чтоб на женскую сторону застёгивались и добавить поясок — получится платье на Новый год, костюм Снежинки. Правда, Василиса уже переросла этот возраст, да… В костюмерную МХАТа тоже отдать можно. Для какой-нибудь постановки. И тут меня осенило, откуда образец.
— Бабуля! Ты, случайно, не парадным портретом своего прадеда вдохновлялась, когда это шила? Так мода, не знаю, поверишь ты или нет, за последние полтора века чуть-чуть совсем изменилась…
Судя по вздоху — угадал. Всё, решено, если оставит это мне — отдам в костюмерную, но не в «Художку», там явно своего добра хватает, а в наш студенческий театр, нашей академии. Глядишь — пригодится. Для исторических постановок. Про семнадцатый век.
Успокоившийся, я сбегал за «старой», привезённой ещё осенью, парадной рубашкой, одной из трёх. Я её, кстати, ни разу не надевал, кажется. Рубашка эта шилась «на вырост», но всё равно села слишком плотно, особенно в плечах. Повседневные рубашки я менял по мере износа, поэтому не чувствовал, как расту. Удивительно, что из костюмов не вырос. Или они были «сильно на вырост», а сейчас в обтяжку? Тогда это позорище. Сейчас что-то исправлять уже поздно, а в следующем году надо будет следить за собой — если, конечно, продолжу расти, вроде как этот процесс уже должен если не закончиться, то как минимум сильно замедлиться. Но как же тесно в этой рубашке!
«Ничего, если и лопнет по шву — под пиджаком и жилеткой никто не увидит!»
«Спасибо, дед, ты умеешь утешить!»
«Главное, чтоб бабка твоя не увидела, а то опять ночнушку сватать будет. Так что без жилетки, а лучше — пиджака, ей на глаза не показывайся».
С учётом того, как я вырос из осенней рубашки — просто чудо чудное, как бабушка (или, скорее, Шпиннерман) угадала с размерами костюма.
Всё проходит, как поётся в том самом вальсе — «всё имеет свой конец, своё начало», так и подготовка закончилась. Само сватовство прошло, как в тумане, хорошо запомнил только два момента. В начале, когда профессор увидел меня — он слегка поморщился, потом подошёл и перецепил защёлку наградных часов, что-то там перекрутил, перебросил — и в результате гербовый жетон повис рядом с медалью. Так вот он зачем, и вот как оно должно носиться! Хорошо, когда рядом есть опытный и знающий человек!
Дальше всё шло по нашему сценарию с незначительными уступками бабушке. Благо, она и сама уже видела, что устроить памятные ей с детства «испытания на хозяйственность» не удастся физически — ни невесте, ни жениху. Ну никак не получится в городе проверить, как я с плугом управляюсь, ровно ли борозду кладу! Равно как и с большей частью типовых задачек для невесты. Дед, зараза такая, ещё и анекдот рассказал, как невесту проверяли и к чему это привело[1] — надо будет его Большой Свете рассказать, там и смешно и в меру неприлично. Главное — не забыть, ни анекдот, ни идею. Но как я удержался от смеха в самый ответственный момент — не знаю.
Ну, и второй запомнившийся момент — когда мне разрешили поцеловать невесту. В открытую, при всех, официально. Правда, в дальнейшем традиционный (или «ископаемый» по мнению деда) этикет таких вольностей не предусматривал до самой свадьбы. Потом подписали договор о помолвке с отсроченной свадьбой — до получения невестой диплома о высшем образовании, «но не более, чем на три года». Так то Маше год оставался, но мало ли — мол, если не справится к тому времени, как я учёбу закончу, то это «не её». Правда, никто не сомневался в том, что Маша успешно защитится, включая профессора. Пусть он возглавлял кафедру эстрадного искусства, а у Мурки моей профилирующей была кафедра композиции, но мнение Лебединского никто оспаривать не взялся бы.
Был ещё забавный момент. Василиса яростно и на удивление умело торговалась, всё повышая и повышая сумму выкупа за невесту — хорошо, что я, зная эту заразу, выделил друзьям жениха сумму гораздо больше той, что планировалась ими и профессором. И так пришлось втихаря дополнительный мешочек с монетами и пачку мелких купюр передавать. После окончания формальной части, когда все собирались к столу, чтобы отметить состоявшуюся помолвку и обручение (мы нагло объединили оба обряда в один; когда бабуля это осознала — у неё от возмущения аж дар речи пропал почти на две минуты), застали Васю пересчитывающей выручку.
— Ха, выгодное это дело — сёстрами торговать, оказывается! Почему мне раньше никто не сказал? Неплохую сумму выручила. Надо будет и Ирку продать, поскорее бы уже выросла!
И надо было видеть эту мордочку, то неописуемое выражение на ней, когда мама изъяла всё наторгованное, объяснив, что у этих денег есть вполне определённое предназначение! И самой Василисе с них вообще ничего не причитается. Обида, разочарование, неверие…
— Раз вы так — то Ирку сами продавайте! Буду я ещё работу бесплатно делать!
Маленький — всего на полкило, но предназначенный персонально ей бисквитный тортик с обилием масляного крема немного примирил маленькую сладкоежку с несправедливостью мира. Та самая пока ещё не проданная Ирина с плохо скрываемой завистью спросила:
— Вот как это у неё получается⁈ Лопает столько сладкого и жирного, что того и гляди что-нибудь склеиться может, а ни одного прыщика! Ни одной лишней складки, ни одного лишнего килограмма! Тут только посмотришь внимательно на пирожное — уже жир на боках нарастать начинает, или кожа портиться! А ей — хоть бы хны, те же эклеры дюжинами трескает безо всяких последствий!
Если бы Василиса слышала это — то обязательно ответила бы что-то в стиле «завидуй молча», а там и до пикировки недалеко. Но та уже убежала прятать свой трофей, так что ворчание средней сестры её ушей не достигло. В отличие от ушей мамы, которая отреагировала так:
