История Легенды - Михаил Француз
Я бил эту тушу кулаками со всей возможной силой и яростью. А ему хоть бы хны. Разве что щекотно было.
Но дело в разнице между конечным и бесконечным: силы медведя конечны, мои — нет.
Спустя полчаса или несколько больше этого сумасшествия (не уверен, что в том состоянии мог адекватно оценивать временные промежутки) медведь сдох. Я, кажется, сломал ему шею, когда озверел (или отупел) настолько, что полез обниматься.
Что зверь уже не сопротивляется и даже не шевелится, и что я бью, кулаками по остывающему трупу, до меня дошло минут через десять.
Я, будто пьяный, водил глазами, пошатываясь, встал на ноги. Бешенство ушло. Была опустошённость и адреналиновая передозировка.
Я медленно пошёл в сторону озера. Всё тело трясло крупной и мелкой дрожью, руки тряслись, в голове мутилось. Чем-то похоже на состояние наркотического опьянения и оргазм одновременно.
Я медленно проковылял мимо бледной, как смерть, Ритки к озеру. И стал отмываться от собственной крови, покрывавшей меня от пяток до макушки. Трусы не уцелели, так как перед купанием я постеснялся их снять. Кошмарное должно быть зрелище. Или смешное.
Смывая кровь, медленно приходил в себя. И мог уже понемногу анализировать свои чувства.
Мне было страшно. Я в тот момент боялся самого себя. Своих чувств. Той злой радости и яростного удовольствия, что захлестывали с головой. Удовольствия от убийства…
Не убивать больше, зарекался я отмывая от лица кровь. Слишком это было сладко. Ярость и сила были слишком приятны. Кровь слишком пьянила. В тот момент я отчётливо, в красках, видел кем, а точнее чем, могу стать, скользя по этой дорожке. Чудовищем из ночных кошмаров. Ненасытной кровавой смертью. Страшной и неостановимой. Бессмертный кровавый маньяк, убивающий ради кровавого оргазма. Это слишком для этого мира. Это слишком для всех миров. И я не хочу в него превратиться.
Позднее, я выяснил про себя ещё одно маленькое свойство. Моё тело, как таковое не константно, как это могло бы казаться. Нет. Оно эволюционирует. Эволюция идёт вслед за сознанием. В основном. Но есть и автоматические процессы. В частности это касается мозга. Каждый раз, восстанавливаюсь после испытанной боли, полученных повреждений, он становится лучше. Не хочу объяснять тонкости и механизмы: просто немного лучше и совершеннее. Чем сильнее боль и серьёзнее повреждения тела, тем сильнее меняется мозг. Выражаясь понятными образами: связи между нервными клетками крепнут, скорость прохождения сигналов возрастает, а интенсивность их увеличивается. Да и самих клеток становится немного больше. Но в том же объёме, что и прежде. Структура становится плотнее.
То есть константна форма, тогда как содержание подвержено изменениям. И это касается всего тела, всех его тканей.
Иными словами, если я надолго останусь в воде, жабры у меня не вырастут и кожа чешуёй не покроется. Но плавать стану лучше.
После случая с медведем, я старался больше не поддаваться ярости. Старался…
* * *
И снова я поставил три звёздочки, потому, что мне не хочется продолжать.
А теперь представьте состояние Риты. Если я, отполоскавшись в озере, в себя худо-бедно пришёл, то ей даже это пока ещё не грозило.
Распахнутые на всю ширину глаза, синюшная с зеленцой бледность, дрожащие губы — неприятные симптомы, особенно, когда прошло уже минут пять после окончания концерта, а картинка не меняется.
Я вылез из озера, чуть встряхнулся, наскоро вытерся футболкой и оделся. Естественно, меня самого ещё слегка потряхивало. Но уже не столь яростно как вначале.
— Рит. Рит, ну ты чего? — осторожно спросил я, подходя к ней. Она чуть попятилась. Споткнулась о валежину, валявшуюся под ногами, и начала падать. Я бросился вперёд и еле успел подхватить её.
Её всю трясло. Тело было напряжено, словно каменное. У меня-то возбуждение и стресс уже кое-как вышли, а у неё только набирали обороты. Поэтому я просто крепко её к себе прижал, преодолев сопротивление, и не отпускал, шепча что-то успокаивающее ей на ушко.
Видимо, метод я выбрал правильный, поскольку минут через пять девушку понемногу стало отпускать. Только иногда ещё плечи тихонько вздрагивали, и слышался жалобный всхлип.
Наверное, пора было разжать руки, но мне не хотелось. Она была тёплая, а я после купания в ледяной воде, малость, замёрз. Да ещё не стоит забывать, что я вообще-то парень, а она девушка. И девушка со всем, что и полагается (т. е. минимум второй размер на ощупь). А с ориентацией у меня всё в полном порядке.
То, что ситуация перерастает во что-то другое, она тоже почувствовала. Сперва, замерла, а потом начала эдак аккуратненько высвобождаться. Но куда там! Я в таких объятьях только что медведя задушил. И руки ещё не успели вспомнить, что они вообще-то слабые и нежные человеческие руки. А не жуткие стальные захваты монстра.
Поняв бесплодность своих попыток, она перестала дёргаться.
— Может, ты меня уже отпустишь? — спросила она. — Я уже в порядке!
— Не а! — с удовольствием отозвался я. — Ты тёплая! А я замёрз.
— Я-то может и тёплая, а ты мокрый! Отпусти! — возмутилась она.
— Не мокрый, а слегка влажный! — поправил я её, впрочем, не погрешив против истины.
— Пофиг! Пусти, говорю!
— Не а! Ты тёплая! А я замёрз, — по новому кругу начал я и поперхнулся словами. Эта зараза, врезала мне коленом по самому уязвимому месту мужчины.
Я охнул и, отпустив её, упал на траву, согнутой буквой «зю».Не сказать, что было больнее, чем десять минут назад, когда меня в куски рвал ныне мёртвый медведь. Но было больно. Плюс к тому, не хотелось, чтобы Рита меня начала бояться. Поэтому я не столько от настоящей боли страдал, сколько играл на публику. Не хочешь, чтобы тебя боялись — будь смешным и беспомощным. Вот я и был.
— А я предупреждала! — победно вскинув голову, сказала она.
— Ну, ты зверь, Ритка! — простонал я с земли.
— Сам напросился! Извращенец!
— Почему я ещё и извращенец-то? — возмутился я. — У меня были, самые что ни на есть, честные намеренья! Честные и гетеросексуальные!
— Вот теперь и лечи свои «намеренья»! — язвительно отозвалась она. — Поприседай, говорят, помогает, — уже с некоторой долей сочувствия к моим страданиям, сказала она.
Боль, естественно, давным давно прошла. Свойство у меня такое — боль, как и сами раны, долго не задерживается. Но побыть в позе незаслуженно пострадавшего бывает удивительно приятно.
Я честно приседал, охая и постанывая, заваливался на левый бок и выкатывал глаза. В душе я сам над собой потешался. Но видимо со стороны это выглядело не так уж и смешно. Потому как Ритка настолько разжалобилась, что даже добровольно предложила собственное плечо «раненому» бойцу.
Так мы и ковыляли вместе с ней вдоль берега. Пока не наткнулись на тропку, после чего ковыляли уже по тропе. Где-то на втором километре, я таки поимел совесть (или, что точнее, совесть поимела меня), слез с плеча Риты и потопал уже самостоятельно.
Тут хочу заметить, что пешие походы по лесу не являлись для меня чем-то необычным. Родители (а так же бабушка с дедом) брали меня с собойчуть ли не с годовалого возраста. Естественно, что тогда я ходить не мог. Но вот позднее мы ходили уже все вместе. А с седьмого, где-то, класса, пешая прогулка менее двадцати, двадцати пяти километров являла собой для нас с отцом нечто неправильное и незавершённое. Обычно же мы с ним наворачивали около тридцатника, после чего слегка утомлённые и довольные собой ехали домой на автобусе.
Конечно же наши пригородные леса — это даже и не совсем леса, а больше парки. Но всё же. Были там участки и очень похожие на те, какие мы проходили теперь с Ритой.
А вот ей, похоже, такие приключения были в новинку.
— Рит, а Рит, — осторожно начал я. — А что мы местным скажем?
— А что мы можем сказать?
— Что заблудились, естественно.
— Стало быть, так и скажем, — пожала плечами она.
— А как мы назовёмся? — осторожно продолжил я.
— А как мы можем назваться?
— В принципе, как угодно, — предположил я. Она задумалась.
— Нет. Как угодно, пожалуй, не пойдёт, — наконец выдала она результат своих размышлений. — Я много разного фэнтези читала. Там главный герой вечно как-то непонятно своё настоящее имя коверкает. Не хочу так. Буду зваться Ритой!
— Логично. Я наверное тоже останусь Мишей. Но я о другом.
