Ревизор: возвращение в СССР 27 (СИ) - Винтеркей Серж
И первый вопрос, который он мне задал, что, на мой взгляд, даст такая акция? И в чём её принципиальное отличие?
— Приветствую всех радиослушателей, — начал я. — Начну с того, что наш народ вынес на своих плечах в годы войны такое, что нам, молодому поколению, не знавшему войны, невозможно ни осознать, ни осмыслить. Это слишком тяжело, это слишком страшно. И наши деды и отцы, матери и бабушки, прошедшие через этот ад, всеми силами стараются нас уберечь от этого. Обратите внимание, наши старики не рассказывают нам про войну. Раньше я думал, что им просто тяжело об этом вспоминать, а сейчас мне кажется, они нас жалеют, щадят. Не хотят, чтобы мы даже мысленно окунулись в этот ужас. Можно понять наших ветеранов, но… Это неправильно. Если человек не знает о чём-то, то он об этом и не думает. А надо, чтобы молодёжь знала. Надо, чтобы понимала, зачем надо брать в руки оружие и идти защищать свою Родину или вставать к станку и работать по четырнадцать часов без выходных, годами.
И это не про запугивание! Ни в коем случае. Это про знание истории, а, как известно, кто владеет историей, тот владеет миром. Разумеется, не нужно малышам рассказывать про зверства фашистов, всему своё время… Но исподволь, через вот такие акции памяти мы будем с малолетства давать понять нашей молодёжи, что Девятое мая это не только праздник Победы, это день памяти… Памяти и скорби… По десяткам миллионов наших людей, убитых, замученных, умерших от холода, болезней и голода… По десяткам миллионам так и не родившихся, из-за того, что погибли их будущие родители…
— Но как же не праздновать День Победы? — удивился ведущий.
— Его надо не только праздновать, но и отмечать. День победы — это не просто праздник. Это день нашей гордости за то, что мы отстояли свою страну, но нельзя забывать, что мы заплатили за это невероятную цену! Нельзя об этом забывать. И я очень надеюсь, что акция памяти «Бессмертный полк» поможет нам в этом. И ещё хочу сказать, что надо помнить не только о павших воинах, но и о простых жителях блокадного Ленинграда, о сожжённых заживо стариках и детях белорусских деревень. Обо всех погибших надо помнить. Только тогда появится шанс, что это больше никогда не повторится.
— А это правда, что вы были инициатором первой акции «Бессмертный полк» в вашем родном городе Святославле на Брянщине.
— Эта идея давно витала в воздухе, но реализовал её Павел Игоревич Сатчан, который в то время возглавлял комитет комсомола Святославского Механического завода. Нынче он второй секретарь Пролетарского комитета ВЛКСМ города Москвы.
— Ну, что же… Благодарю вас за интересную беседу, — дал понять ведущий, что мы закругляемся и я поблагодарил его в свою очередь. — У нас в гостях был студент МГУ Павел Ивлев.
Николаев попрощался с радиослушателями и показал звукорежиссёру, что мы закончили. Вышло примерно на полчаса по времени, в то время как в эфир выйдет то ли пятнадцать, то ли двадцать минут. Понятное дело, с запасом записывали, чтобы убрать потом что-то, что неудачно с идеологической точки зрения выглядит, или просто звук не удался.
— Мне сказали, что вы просили записать сразу две программы? — с сомнением посмотрел ведущий на меня, пока я пил воду из стакана.
— Если вам, конечно, нетрудно будет, — согласно кивнул я.
— Мне? Мне — не трудно, — обалдел он от моих слов. — Я за вас, вообще-то, волнуюсь. Я-то в основном помалкиваю.
— Ну, давайте, попробуем, — попросил я примирительным тоном. — Получится — хорошо, не получится — ещё раз приеду.
— Ну, хорошо, — не очень охотно согласился он и дал сигнал звукорежиссёру начинать запись.
Он опять представил меня, я терпеливо поздоровался, словно в первый раз встречаемся. Обязательные ритуалы… Он кратко напомнил радиослушателям, о чём мы говорили в прошлой передаче по теме поисковых отрядов. А потом он задал мне вопрос, подсмотрев в свои записи, нет ли у меня опасений, что работа поисковых отрядов погрязнет в организационной рутине и это отпугнёт молодёжь?
— Груз ответственности за воспитание детей лежит на взрослых, — ответил я. — Если взрослые так и не смогут преодолеть бюрократические барьеры и межведомственные препоны, это тоже будет воспитанием, только с отрицательным эффектом. И взрослым надо об этом всё время помнить. Как говорится, не воспитывайте детей, воспитывайте себя. В любом случае, дети будут повторять за вами ваши поступки, и не имеет никакого значения, что вы при этом говорили.
— Но найдётся ли столько взрослых на местах, желающих поддержать эту инициативу? — с сомнением заметил Николаев.
— В моём маленьком родном городке Святославле целый коллектив Завода ЖБК занимается этим на общественных началах уже не один год, — ответил я и рассказал ту историю, что написала для меня Эмма.
— Это очень волнующая история, — не на шутку расчувствовался Николаев. — Спасибо вам за интересный рассказ.
Мы попрощались с радиослушателями и ведущий дал сигнал звукорежиссёру «конец записи».
— Ну как вы считаете, получилось? — поинтересовался я на всякий случай. — Надо мне ещё раз приезжать?
— Нет, нет. Всё отлично, — заверил меня вполне искренне Николаев, и мы тепло попрощались.
Уходя, подумал, что человек он достаточно глубокий. С таким поговорив и в таком крайне официальном формате, чувствуешь неподдельную симпатию. Какой же контраст с двадцать первым веком! Сколько не встречал молодых журналистов с радио в прошлой жизни — все были люди пустые, нахватавшиеся по верхам. То ли мне просто так не повезло, то ли в СССР тщательнее людей на эту работу набирали.
Времени до лекции оставалось ещё очень прилично, решил заехать к Сатчану, узнать, как дела с деньгами Ганина и вообще.
Позвонил ему от метро, его помощница сказала, что он на обеде, должен вернуться в течении часа. Всё равно, решил ехать к нему, не домой же возвращаться. Пока доехал, пока сам перекусил у них в райкомовском буфете, час прошёл, и я направился к нему. Но помощница меня огорчила, Сатчан ещё не вернулся.
Приехал он только минут через двадцать пять. Впрочем, я это время зря не потерял. Таскал с собой пару учебников в портфеле, проштудировал в одном из них пару глав.
— А вот и ты! — обрадовался он, увидев меня. — Отлично! Сейчас только разденусь, и сразу пойдём вместе к Бортко.
— Есть новости? — по дороге поинтересовался я.
— По Ганину — нет. Другое кое-что есть, — уклончиво ответил он. — Как раз хотел тебя искать. А ты тут как тут!
— О, — удивился Бортко, увидев меня, — на ловца и зверь бежит. Отлично. Значит, так. Мы только что с переговоров с директором той фабрики, где мужиков у метро в вытрезвитель отлавливали.
— Так, — заинтересованно приготовился я слушать дальше.
— Берем их в работу. Ты там уже был, тебя там уже знают, тебе и принимать хозяйство, — как о само собой разумеющемся продолжил он. — Поезжай туда, познакомься с директором. Там с кожами, что ты на обувную фабрику хотел, не всё так просто. С ними ещё надо будет разбираться… Но ты уже включайся в работу.
— Понял, — кивнул я. — По Ганину есть какие новости?
— Нет… Люди Мещерякова перетрясли половину Выхино, пока что глухо, — ответил он.
— Чем больше времени прошло, тем меньше шансов. Этот счастливчик, небось, уже в Ялте домик с виноградником присматривает, — заметил Сатчан.
— Хорошо бы, если б так, — с досадой усмехнулся Бортко. — Чтобы ворюга на эти деньги тихо там затихарился и не отсвечивал. Я честно, без претензий к нему, мне Ганина совсем не жалко. Главное — чтобы эти деньжищи не всплыли.
— Да кому же такое ворье будет жалко… — согласился и я, — кстати, а не кажется ли вам эта сумма, что у него украли, избыточно большой? Или у Захарова там каждый столько заработал?
— Что-то я сомневаюсь… Он у них не самый большой человек был, — явно заинтересовался Бортко.
— А подскажите Захарову посадить людей и посчитать, сколько он мог на самом деле заработать, — предложил я. — А остальное, значит, у его людей украдено.
