Червь - Антон Лагутин
Мать закричала. Вжала голову в мокрую подушку и начала дико орать! Я чуть не обосрался! Так еще и Роже начала на меня кричать, мол я не справляюсь, не могу удержать ноги матери, а как их тут удержишь, если она ими дрыгает так, словно я её медленно режу по живому!
Измазав свою одежду кровью, я быстро влез на кровь, обхватил её взмокшие от пота лодыжки и надавил всем весом. Так лучше. Я чувствовал, как она сопротивляется, но уже точно мог контролировать её ноги, не давая им уебать меня или Роже по лицу.
Роже продолжила, вынуждая мать орать еще громче!
Всё это напоминало роды, но никто не радовался происходящему. Все хотели, чтобы это побыстрей закончилось, а потом и вовсе забылось. Отец стоял бледным, и даже яркий свет свечи не мог подкрасить его щетинистое лицо теплыми оранжевыми красками. Он продолжал вжимать мать в кровать уперевшись своими лапищами в её хрупкие плечи. Его глаза смотрели только на её лицо, и кинуть взгляд на то, что там твориться выше — он себе не позволял. Может не хотел. А может и вовсе боялся.
Руки Роже медленно перемещались к маминой промежности. И чем ближе, тем сильнее её живот неестественно изгибался, принося всё больше и больше мучений. Когда детские ладони зависли над лобком, я увидел нечто. Сгусток кровавого месива начал вываливаться из утробы, напоминая перемолотый фарш, выходящий тонкими макаронинами из мясорубки. И всё это валиться прямиком на кровать. Прямиком к моим коленям, на которые я уселся между ног матери.
Валится и валится. Ни рук, ни ног. И вот когда всё это вылезло полностью, я увидел тонкий розовый шнурок, соединяющий мать и этот кусок чуть тёплого куска мяса.
Мать успокоилась. Замерла, продолжая тяжело дышать. Рожа приблизилась ко мне и зачем-то рукой отодвинула в сторону. Сил у неё, конечно, не хватило на это, я просто поддался, спустившись с кровати на пол. Она забралась на моё место, схватилась за пуповину, и я уже подумал, что она хочет её перерезать. Но не тут-то было! Она встала во весь рост и с силой потянула её на себя.
Блядь, что тут происходит?!
Новая порция крови окрасила белую ночнушку Роже, мелкие капли брызнули ей на лицо. Мать снова заорала, Роже потянула еще сильнее и тут крики вдруг прекратились. Голова матери бессознательно повернулась в сторону, глаза закатились. Я испугался.
Чувство страха окутало меня, и я даже испугался! Но не то, чтобы за маму, я испугался от того, что уже позабыл, как это — когда тебе страшно. Я забыл, что это такое… Как это, когда боишься за другого человека. За чужого!
Я посмотрел на Роже. Эта маленькая девчушка, чьё измазанное кровью лицо горит жёлтым огнём в свете свечи, перехватывает маленькими ладошками кровавый узловатый трос, торчащий из материной промежности, и начинает его тянуть на себя, словно она участник на соревнованиях по перетягиванию каната!
С кровати копает на пол, а она тянет и тянет.
Когда всё закончилось, Роже слезла с кровати и подошла к отцу, явно охреневшему от происходящего. Держа в ладонях клубок мяса размером с футбольный мяч, она протягивает руки к отцу и спрашивает:
— Куда выбросить?
— Давай, я заберу, — говорит отец, забирая дрожащими руками белёсый шмат сала, окутанный паутинками лопнувших сосудов. — С женой будет всё нормально?
— Да. Пусть спит, не мешайте ей. И сегодня рядом с ней не ложитесь.
— Спасибо, Роже! Я сейчас вернусь и отведу тебя домой.
Громко топая, отец вышел во двор. Прошёл мимо окна, и, окутанный лунным светом, направился в сторону забора, прося мычавшую корову замолчать. Прошёл мимо калитку. И подошёл к тому самому ящику, в котором я нашёл для себя вкусную, питательную еду.
Откинув крышку, он выкинул мёртвого младенца в остатки перегноя. И просто тупо стоял, бормоча какие-то слова себе под нос.
Уже второй раз за ночь мне захотелось блевануть. Надеюсь в этой деревянной тарелке, что спрятана в углу участка, не было ничего похожего когда я лакомился её содержимым? Осознавать то, что я мог быть причастен к каннибализму, мне как-то не совсем хотелось. Но если это так — то это полный пиздец.
Роже вдруг засуетилась возле кровати, попросила меня ей помочь. Мы вытащили грязное бельё из под мамы, выкинули его в окно. Выудили из комода новое, чистое белое бельё и быстро его постелили, изредка поворачивая маму на бок. Роже сказала, что ничего страшного. Она ничего не почувствует. Когда мы закончили, Роже поймала мой взгляд и медленно, с присущей материнской лаской произнесла:
— Ложись спать, Отто.
Я застыл, словно одурманенный. Она прищурилась. И в тот же миг быстро приблизилась, практически коснувшись моего лба своим носом.
— С тобой всё в порядке? — спрашивает она.
— Да, — прошептал я.
Глядя в её глаза, я ощутил теплоту, быстро заполнившую все ямы страха моего сознания. Весь мой адреналин выдавило через поры, и он быстро высох, отдав в воздух еле заметным запахом кислятины. Захотелось спать.
Тело пацана практически перестало мне подчиняться. Туман перед глазами быстро сгущался, но напоследок я увидел, как Роже махнула перед моим лицом своей ладонью, и я провалился в сладкий сон.
Глава 11
Пробуждение…
Ох, как же я ненавижу это состояние! Включился разум. Я существую!
Нормальный пацан точно поймет, о чём я говорю, а говорю я о том моменте в жизни, когда мы прыгаем в портал беспамятства, отпускаем сознание погулять, или немножечко умирает. Называйте это как хотите, но я люблю называть это — временный договор со смертью. Каждый раз, заходя в паб, бар, пропахшую кислятиной пивнушку, что установили в продуктовом магазине — мы подписываем маленький, на одном листе, договор со смертью — чек. И вот он вступает в силу, когда
