Герман Романов - Царский блицкриг. Боже, «попаданца» храни!
Тут даже до упертых островитян дошло, что лучше иметь природный материал, чем пытаться изготовить искусственный. Да и пример был многовековой бесплодных трудов — это сколько трудов и денег алхимики извели, пытаясь сотворить «философский камень».
И хорошо, что от войны с Россией удержался — вот уже пять лет победоносная прусская армия терпела постоянные поражения от взбунтовавшихся французов. Одно Вальми чего стоит. Впрочем, и тут не было худа без добра — цезарцы, шлюхины дети, тоже нещадно биты лягушатниками.
Потом вспыхнул мятеж в Польше — и Фридрих-Вильгельм тогда испытал пронзительное чувство страха и счастья. Однако вмешательства русских на стороне поляков не произошло — «дядя Петер» сам отдал горделивых панов на расправу, но потребовал не предъявлять более претензий на Восточную Пруссию. Пришлось согласиться, скрипя зубами — недаром у русских есть поговорка к месту по поводу паршивой собаки и клочков ее шкуры…
Иркутск
Княгиня Екатерина Романовна Дашкова молча смотрела в распахнутое окно. Теплый летний ветерок приятно охлаждал лицо, ведь рядом синела широкая лента Ангары.
— Красиво как, — прошептала женщина и прикрыла глаза.
Тридцать с лишним лет она прожила в Иркутске, почти не покидая город, если не считать короткие поездки на Енисей и на ту сторону Байкала и с мужем, что был губернатором, и с учеными профессорами.
Именно с университетом, уже получившим название Дашковского, она связала свою жизнь. Самый большой не только в Сибири, где еще были открыты такие же заведения в Томске и Омске, но и в России, за исключением, пожалуй, Московского.
Даже столичный университет уступал, пусть и ненамного, в числе студентов. Семь факультетов, от привычных, медицинского и гуманитарного, до непривычных, но очень нужных, механического и горного. И полторы тысячи студентов, что приехали из городов на громадной, на многие тысячи верст территории — от Красноярска до Ново-Архангельска.
— Ваша светлость, — осторожный голос старого слуги вывел княгиню из приятных воспоминаний. — Светлейший князь Потемкин-Амурский принять просит!
— Так что же ты докладываешь?! Я же тебе велела…
— Не гневайтесь, Екатерина Романовна, — в раскрытую дверь с улыбкой зашел высокий мужчина — княгине показалось, что он разом заполонил отнюдь не маленький кабинет.
— Я за ним следом зашел, старик только дверь успел открыть. — Потемкин улыбнулся и склонился в поклоне. Ровесник, а выглядит юношей, сила так и прет из него, и гибкость тела тут же продемонстрировал, почтительно склонившись над протянутой ладонью.
— Я рада вас видеть, Григорий Григорьевич, — княгиня заулыбалась, разглядывая гостя. — Совсем не изменились, мне кажется, что вы такой же, как тридцать лет назад, когда мы встретились. Здесь, я имею в виду, в Иркутске. Тогда было лето…
— Ваша светлость решили проверить мою память? — Потемкин улыбнулся и, повинуясь знаку, уселся в соседнее кресло. — Это было зимой тридцать пять лет тому назад. Вы тогда только приехали, а я вам был не представлен в тот день. О чем и сейчас отчаянно порой жалею… Вы до сих пор прекрасны…
— Вы мне льстите, Григорий Григорьевич, — улыбнулась княгиня блеклыми губами, но комплимент пришелся ей по сердцу. — Я же смотрю на себя в зеркало каждый день.
— А смотрят, дражайшая Екатерина Романовна, глазами, а они могут обманывать. Поверьте… Но… Можно смотреть на вас и сердцем.
Дашкова от таких слов зарделась, как девчонка; слова эти прозвучали отнюдь не комплиментом. Тут было другое. И княгиня постаралась перевести разговор в более спокойное русло.
— Что-то случилось, любезный князь? Я не ожидала столь раннего визита, как видите.
— Я только что имел разговор с его величеством о будущем врученного мне края. И думаю, что мне стоит уведомить о нем его императорское величество, — единственный глаз Потемкина гневно сверкнул, и княгиня сразу поняла, что разговор предстоит более чем серьезный…
Остров Кадьяк
— Теперь я богат, очень богат…
Шкипер небольшого брига «Морской орел» Джеймс Онли, уроженец Норфолка, бородатый кряжистый мужик лет сорока, с продубленным солеными ветрами лицом, даже потряс головой, стараясь прогнать наваждение груды золотых гиней.
Да, теперь он богат, несметно богат, главное, вырваться из этого проклятого тумана и определиться наконец, куда его загнал шторм, два дня носивший его маленькое судно по волнам.
— Не напороться бы нам на какой-нибудь остров или скалу, сэр, — за спиной шкипера встал боцман Эндрюс, бывший капрал морской пехоты Его Величества, властно державший в своих крепких руках команду. Таких отчаянных головорезов нужно было еще поискать. Так что лучше спиной к ним не поворачиваться, иначе нож могут живо воткнуть. Себе дороже выйдет подобная доверчивость. — В таком тумане напороться легче легкого.
— Мы идем малым ходом, друг мой, — пробормотал шкипер и чуть дрогнувшим голосом добавил: — Главное, уберечь наше добро, а то эти варвары-московиты сочтут его своим.
— Убережем, сэр, — уверенно ответил ему Эндрюс, скривившись в пренебрежительной гримасе, — или перебьем их, так будет даже лучше.
— Ты прав. У них очень хорошие ружья, я думаю, они очень пригодятся нашему королю!
Онли покосился на корму, на которой трепыхался в тумане небольшой британский флаг. «Юнион Джек» вызывал у всех в мире должное и нешуточное уважение, ибо был подкреплен мощью сотни линкоров страны, настоящей «владычицы морей». А потому шкипер не опасался нарваться в этих суровых водах на какой-нибудь русский дозорный кораблик — если у этих варваров-московитов хватит ума, то они убегут от него, трусливо поджав грязный хвост. Если же нет, то будут кормить рыбу.
— Не впервой, — пробормотал Онли и жестко улыбнулся. У него был не обычный «торговец», нет — дюжина умело замаскированных небольших пушек могла обрушить град ядер и картечи на любой корабль, что попытается встать на пути.
Не военный, конечно, здесь шкипер отнюдь не заблуждался по поводу своей мощи, или немощи, что будет вернее. Не то что с фрегатом или корветом, даже с меньшими кораблями, такими как бриг, шлюп или бригантина, им не совладать — потопят к такой-то матери.
Зато если подпустят близко, то даже военный корабль, но небольшой, ждет неприятный сюрприз — на галиоте было восемь десятков сорвиголов, помахавших саблей в Карибском море и в других веселых местах.
Хотя сейчас осталось вдвое меньше…
Но что было делать английским «джентльменам удачи», когда их собственный король стал приобщать к болезненной процедуре — развешивать на мачтах, предварительно крепко затянув на шее пеньковую петлю. Пришлось прислушаться к настоятельной рекомендации поработать на благо короны в другой точке Америки, в суровых водах Аляски.
Онли не заблуждался по поводу сделанного ему так настойчиво предложения — там, где настоящие джентльмены не желают замарать свои белые перчатки, всегда найдутся другие, что грязи и крови совершенно не боятся. Он рискнул…
И не прогадал!
Константинополь
— Государь! Фельдмаршал не смог наградить моего спасителя и передал это дело на твое, монаршье, рассмотрение!
— Как так?
Петр искренне изумился. Он знал, что фельдмаршал всегда отмечает солдат заслуженными наградами, используя для этого любую возможность и щедро расходуя свои личные средства.
— Разве у Александра Васильевича нет своей власти для награждения? Подвиг совершен, солдат спас офицера! По артикулу надлежит награждение Георгиевским крестом третьей степени…
— Государь! Мой спаситель имеет два креста, а третьим наградить токмо вы один и можете…
— Первой степенью? — удивился Петр. Эта награда еще не выдавалась ни разу, и менять это положение император не желал. Потому предложил: — Так наградим его любым знаком отличия с мечами! Или следующим чином…
— Ваше величество, мой спаситель — фельдфебель и имеет все возможные награды, для нижних чинов положенные! Произвести в офицерский чин не во власти фельдмаршала, а только вашим монаршим соизволением!
Петр хмыкнул, ситуация показалась забавной — фельдмаршал, имеющий неограниченную власть над солдатами, не может отметить героя.
— Я хочу немедленно поговорить с этим фельдфебелем! — произнес, помедлив, Петр.
Сын ему тут же ответил:
— Он здесь!
Царевич выглянул из комнаты, и через минуту в нее браво вошел матерый вояка, грудь которого серебрилась от носимых наград. Но первое, на что обратил внимание Петр, были красные сапоги.
Апшеронец! С этим полком императора связывали и боевые походы, и та отчаянная атака при Кагуле, когда русские кинжальные штыки опрокинули янычар.
— Как звать?
