Мама, папа, я и Перестройка - Марципана Конфитюр
– Забудь. Через неделю они будут разговаривать с тобой как ни в чём не бывало.
– «Забудь»! Ты смеёшься?! Они – как ни в чём не бывало, а я что – утрусь и спасибо скажу?! Мне, что, надо принимать это как должное?!
– Да ладно тебе.
– Нет, не ладно! Галь, ты понимаешь, что после этого цирка я просто не могу отказаться от кооператива! Это будет значит, что я как бы их послушался! Что они с помощью таких вот скандалов будут решать, как мне жить, где работать и всё остальное! Ну, нет! Докажу им! И всем докажу!
– Коленька, ты вовсе не обязан никому ничего доказывать. Главное, постарайся сам для себя ответить: насколько этот кооператив заслуживает доверия?
– Да заслуживает. Всё там с ним нормально. Это только твои драгоценные предки считают, что я обязательно останусь с голой задницей! Ещё знаешь, что сказали? «Помогать, мол, мы не сможем, мы же копим на машину»! Тьфу! Я, что, просил их?..
– Да у них про эту машину разговоры, сколько я себя помню. По-моему, они и покупать-то её толком не хотят, мечтают просто. Папа сам говорил, что не уверен, сможет ли научиться вождению...
– Вот и пусть мечтают дальше! Я им тоже не помощник! Если выгорит дело, начну зарабатывать – я им припомню! Сам первый машину куплю! А они пускай там копят, сколько влезет.
– Нам машина, конечно, нужнее, – ответила мама. – Им ездить-то некуда. Вечно копят, копят всё, как куркули... Лучше б внуку на сберкнижку положили!
– Сами справимся.
8.1
Минула ещё пара недель. В магазинах закончилось мясо. На Камчатке упал самолёт. Тайланд смыло тайфуном. Венгрия отказалась от социализма. Темнело всё раньше, светало всё позже, вставать в садик мне было всё тяжелее. Идти туда каждое утро сквозь тьму и мороз было так тошно, что, если бы не возможность наступать на хрустящие лужи, да не папины рассказы про компьютеры и новую работу, я бы, наверно, не выдержал и взбунтовался.
Да, работу папа поменял. Теперь каждый вечер он сидел, изучая какую-то компьютерную документацию, осваивая новую профессию. Как ни странно, за две недели МММ его не кинуло. Вообще, оказалось, что это и в самом деле кооператив по продаже оргтехники. Финансовой пирамидой эта контора, видимо, собиралась стать в светлом ваучерном будущем, в 90-е; или, может быть, в другой реальности. Что чувствовать по поводу того, что мой отец – теперь друг и соратник Мавроди, мне было неведомо. Так что я решил вообще не думать на эту тему, а лучше сосредоточиться на размышлениях о том, как бы примирить родителей со старшим поколением, чтобы, когда вторые получат своё приглашение на машину, то первые им всё же помогли бы.
Между тем, жизнь текла своим чередом. Наступил ноябрь. В день икс я пришёл в сад не только с кучей бумажных листьев для выступления, но и с красным бантиком, пришитым на груди. Накануне вечером мама судорожно искала какую-нибудь картинку с Лениным, чтобы выяснить, справа или слева следует размещать эту идеологическую деталь. Теперь, за завтраком, мы все сидели с этими бантами, выясняя, чей же лучше. Ну, то есть, я-то, как всегда сосредоточенный на размазывании кубического масла по хлебу, не принимал особенного участия в этой модной дискуссии, а вот девчонки за моим столом были полностью ею поглощены. В итоге пришли к выводу, что самый лучший бантик у Алёны, потому что ленточка, из которой он сделан, не советская, а импортная. Меня, к слову, попытались дразнить за то, что я, мальчик, ношу на груди украшение для девочек: в самом деле, мой кусочек кумача явно первоначально был предназначен для чьих-то косичек, а не для символов коммунизма. Но на навязывание мне гендерных стереотипов я не повёлся, и обсуждение за столом вскоре переключилось на жалкую малышню из соседней группы, которая ходит не с тканевыми, а ничтожными бумажными бантами.
После завтрака был утренник. Под звуки марша нам пришлось несколько раз обойти по периметру музыкального зала, а потом выстроиться рядами, как на параде. Я со своим дурацким танцем осенних листьев отстрелялся в самом начале, но после этого ещё кучу времени вынужден был выслушивать всякие речи, стихи и унылые лозунги про коммунизм. На фоне как обычно свирепой физиономии Илиады, восхвалявшей Великий Октябрь, даже Ленин на портрете на стене был симпатичным. «Когда я вырасту, то выйду замуж за Ленина», – шепнула мне Ирка, заворожённая зрелищем празднества. Я не стал говорить ей, что Ленин умер, чтоб не плакала. Что касается остальных одногруппников, то они Иркин восторг не разделяли. На их лицах в основном читались скука (у тех, кто не выступал) или же волнение (у тех, кому эта повинность ещё предстояла).
После утренника мы немного погуляли под зябким ветром и снегодождём. А потом был обед. На обед дали худшее кушанье в мире – рыбных ёжиков.
Рыбные ёжики были единственным блюдом, которое Илиада Михайловна разрешала не доедать, потому что сама не могла его вытерпеть. Представляли они собою котлеты из рыбы, пропущенной сквозь мясорубку со всей требухой и – главное – со всеми костями. Я узнал их тут же, как увидел. За тридцать лет и три года, отделявших меня от прошлого, изначального, детсадовского детства, я не смог о них забыть. Ситуация, когда после откусывания самого крохотного кусочка котлеты необходимо несколько минут вытаскивать изо рта мелкие и колючие фрагменты рыбных костей, а потом долго растирать внутри языком оставшуюся гадкую массу, проверяя, безопасно ли глотать её, отпечаталась в моей памяти на всю жизнь. Есть эту дрянь, к слову, нам надо было, конечно же, ложкой: вилок детям не давали, потому что те опасны.
В общем, ёжиков я есть не стал, как
