Тайный враг - Дед Скрипун
- Однако… - Произнес завороженно Бер отвалившейся челюстью, и почесал затылок. – Такого я еще не видел.
- Сильна бабка. – Подтвердил вылупленными глазами шишок.
- Выполнила я твою просьбу. – Улыбнулась как-то по-детски, словно извиняющийся за шалость малыш, кикимора. – Можно ехать. Внученька там страдает. Извелась вся. Слезами истаяла. Пошли, милок. – С мольбой посмотрела она в глаза Федора.
Тот, не отводя завороженного взгляда, от убегающих лешаков, кивнул и пришпорив коня направил его следом, в лес, за кикиморой, постоянно оборачиваясь.
- Ох не нравится мне все это. – Произнес угрюмо оборотень, запрыгивая в седло. – Не верю я Евее. Эта, поедательница лягушек, обманет не дорого возьмет. – Добавил он, пришпоривая коня.
Это были последние слова, которые расслышал наш герой, скрываясь в тени леса. Неразлучная четверка разделилась.
«Опрометчивый поступок». – Скажете вы, дорогие мои читатели. Может и так. Но наш герой вспомнил совет Вышеня: «Выбирай самую трудную нить судьбы, которая покажется всем остальным, кто идет с тобой по жизни, невыполнимой и авантюрной. В конце будет ждать награда». Судья над богами не посоветует плохого, он заинтересован в победе богатыря, а значит надо идти вперед до конца.
Глава 12 Просто ловчая яма.
Чепрак едва успевал за мелькающей впереди спиной Евеи. Светлый, наполненный ароматами трав и щебетом птиц лес медленно сменился на другой, мертвый, молчаливый, чавкающий под копытами болотной жижей, утыканный как насмешками над природой чахлыми, покрытыми мхом, одинокими, кривыми деревьями.
Уродливые березки, тянущие иссушенные руки-сучья, словно в мольбе о помощи, к проезжающему мимо них путешественнику, низкие елки, пожелтевшей хвоей нижних лап, сросшиеся с тиной в жилища-шалаши болотной нечисти, все это угнетало, и давило своей безысходной грустью.
Еще немного пути, и это уже не лес. Огромное, квакающее болото, усеянное прыщами - травянистыми кочками, словно язвами на гниющем теле неизлечимо-больного человека, окружило Федограна со всех сторон, раскинувшись на столько далеко, что его края терялись в подрагивающем мареве зловонных испарений, сливаясь на горизонте с облаками.
Кикимора уверенно полу-бежала, полу-плыла, в покрытой ряской болотной жиже, к темнеющему невдалеке островку суши, покрытому чахлым, мрачным ельником. Она периодически оборачивалась, призывно махала веткой-рукой, приглашала следовать за ней, и срывалась дальше в неутомимый бег.
- Еще совсем, чуть-чуть осталось, милок, потерпи. Скоро уже. – Бормотала она, поскуливая в такт шагам, и шмыгала носом, вытирая слезы. – Девонька моя, внученька, там, в яме поганой погибает. Поспешай богатырь. Сюда. Сюда.
Наконец копыта коня выбрались из чавкающей жижи, и захрустели хвоей по твердой почве, распугав дремлющих на полуденном солнце лягушек и недовольно зашипевшую гадюку, скользнувшую в мутную воду ближайшей топи.
Продравшись сквозь колючие дебри угрюмого ельника, Федогран оказался на небольшой, скрытой от солнечного света, сумрачной поляне, посреди которой зиял черный провал ловчей ямы, непонятно каким образом оказавшейся в этом богами забытом месте, из которой слышалось всхлипывание детского голоса.
Кикимора, не в силах подойти, из-за начертанных по кругу, вокруг провала в земле, замысловатых рун, упала на колени, и запричитала плаксивым, скрипучим голосом, схватившись двумя руками за голову и раскачиваясь как маятник:
- Кровиночка моя. Одна там, в тьме неизвестности и безнадежности, рунами вражьими опутанная. Страдает, страхом скованная, силой неизвестной оплетенная. Спаси ее богатырь. Пропадет дитятко невинное.
Федогран, не обращая никакого внимания на Евею, спрыгнул с коня, пересадив с плеча в седло Ильку. Тут же по телу пробежал леденящий озноб. Он сделал первый шаг, и неприятное ощущение усилилось, словно кто-то посмотрел в спину, пристальным, полным ненависти взглядом. Парень непроизвольно обернулся, но ничего не обнаружил. Кикимора все также раскачивалась и причитала в сторонке, и никого больше. Отбросив нерешительность в сторону, и не обращая внимания на неприятные, грызущие сомнениями душу чувства, он быстро приблизился к яме, и заглянул внутрь.
В полумраке, на глубине четырех метров, прямо на земле, сидела пятилетняя русая девочка, в голубеньком в желтый горошек платьице, и всхлипывая курносым, веснушчатым носом, вытирала грязной ладонью слезы, оставляя темные разводы под глазами. Абсолютно человеческий ребенок, ни как непохожий на то чучело, что сопровождало его сюда.
- Что-то непохожа внучка на бабушку? – Федогран развернулся, подошел назад, к кикиморе, и склонился над ней положив руку на яблоко рукояти меча. – Что-то ты темнишь нечисть болотная? Что замыслила? – Нахмурил он недоверчиво брови.
- Истину тебе сказала богатырь. Все как на духу поведала. Дитя этот – плод любви дочки моей Наины, и колдуна из земель англусских, пришедшего в наши земли, страстью к дочурке моей ведомого. Она тогда по миру гуляла, в образе красавицы роковой, способности обольщения отрабатывала, вот и перестаралась слегка, колдуна того охмурив. Любовь у них бурная приключилась, от чего тот чародей заморский помер, не выдержав страсти, а дочурка моя сгинула, опосля всего этого, неизвестно куда, внучку мне на попечение оставив. – Евея всхлипнула, смахнув трехпалой ладонью слезу с глаз, и упала парню в ноги. – Помоги богатырь. Спаси девоньку.
- Веревка есть. – Смутился Федогран, не привыкший к такому обращению. – Встань, хватит валяться.
- Как не быть касатик. Все есть.
Она подпрыгнула, хлопнув в ладони, пронзительно, по-бандитски свистнула, засунув два пальца в рот, и из-под лапы ближайшей елки выскочила огромная, размером с немецкую овчарку, одноглазая жаба, с располосованной по второй, пустой глазнице, рваным, застаревшим шрамом. Болотная жительница вальяжно подошла, перекатываясь жирным телом на перепончатых лапах, и пророкотав раздувшимися пузырями щек, то ли приветствие, толи проклятие, замерла напротив, склонив голову.
- Веревку из закромов быстро неси. Ту, что попрочнее, зеленую, из чертополоха плетеную, не перепутай с крапивной, та послабее будет. Что застыла, словно аиста-охотника увидела? Бегом! – Приказала скороговоркой кикимора, и пнула нерасторопное земноводное ногой-веткой, от чего, то обиженно хрюкнуло, и растеряв всякую вальяжность, развернувшись, ускакало в ельник, а спустя несколько секунд выскочило оттуда, неся в пасти мокрый, зеленый, смотанный в клубок шнур.
— Вот, касатик, и веревочка. – Кикимора выхватила моток из губастой пасти жабы, и протянула Федограну, заискивающе заглянув в глаза. – Поспеши милок. Сердце кровью обливается, как подумаю, что там дитятко невинное, одно
