Кремлевские звезды (СИ) - Ромов Дмитрий

Я молчу и внимательно смотрю на неё. Знаю, ей очень хочется провести сегодняшнюю ночь со мной… И мне тоже хочется…

— Я же ни какая-то там эгоистка, я ведь, между прочим, боевая подруга и чувствую, когда что-то не так. Я твоя опора, а не обуза и обязанность, понимаешь? Я не хочу быть обязательной программой.

— Ты и не будешь, не сможешь, — грустно улыбаюсь я. — Да, ты и есть моя подруга. Единственная родственная душа, чувствующая и понимающая без слов, да?

Она улыбается и кивает.

— У нас ведь вся жизнь впереди… — шепчет Наташка. — Делай свои дела, а я буду тебя ждать. Не беспокойся. Я хочу, чтобы ты был спокоен и уверен, понимаешь? Я буду крепким тылом.

Точно, я и не сомневаюсь. Подходит Паша.

— Ну что, — говорит он, — закончили? Будем выдвигаться?

Будем, только звонок всё-таки сделаю. Звоню Динмухаметову и договариваюсь, что приду к нему утром. А потом мы немного гуляем по городу, и снова едем в общагу. Я оставляю Наташке деньжат, ещё раз говорю с комендантшей, беру её номер телефона и договариваюсь, что буду звонить, и что она будет приглашать Наташку. А потом прыгаю в машину и заставляю Пашку гнать, как можно скорее.

Утром я выскакиваю из дома пораньше, чтобы бежать к Динмухаметову, но у подъезда встречаю дядю Гену.

— О, зять! Ни дать, ни взять! — приветствует он меня. — Ты когда вернулся-то?

— Ночью, товарищ капитан. Почему погоны не пришиты ещё?

— Да, думаю, вдруг отберут, стыдно будет спарывать, а так вроде мне и не особо надо было.

— Не отберут.

— Может и не отберут. Ты мне лучше расскажи, как там Наташка? Устроилась в общаге? Чё за народ? Этот говножом тоже там?

Я в общих чертах рассказываю.

— Ну ладно, молодец, жених. Я тебе тогда тоже кое-что расскажу.

— Важное что-нибудь? А то я тороплюсь, если честно.

— Не знаю, — обиженно пожимает он плечами. — Может, важное, может нет, это ты сам скажи. Могу и потом рассказать, а могу и совсем не рассказывать.

— Ой, ну, хорош обижаться, дядя Гена. Свои ж люди.

— А вот свои-то сильнее и ранят обычно.

— Ну, прости, не хотел я тебя ранить. Рассказывай.

— Да ладно, если спешишь…

— Ну рассказывай скорее, прошу тебя, — невольно раздражаюсь и пытаюсь не выдавать этого я.

— Ладно уж, расскажу. Про каратиста.

— Про кого?

Блин, точно, я уж и забыл, что у нас здесь каратист недавно выступал. А перед этим кто-то его, разумеется послал. Уж послал, так послал, как говорится.

— Про каратиста, про кого. Вернее, не про каратиста, а про каратистку.

— Чего-чего? — поднимаю я брови.

— А вот того, баба это, казашка. Красивая, между прочим.

— Баба? — ошарашенно переспрашиваю я.

— То-то и оно, что баба. Двадцать пять лет отроду, а уже каратистка.

— Наша, местная? Или приезжая?

— Местная, и родилась здесь и выросла.

— Красивая, говоришь? — задумчиво спрашиваю я. — А чем занимается, кто такая?

— Воспитательница в детском саду.

Красивая, мда… ну, конечно. Как я забыл-то, картинка вмиг складывается. Красивая барышня с редким хобби, альфонс-многоженец, третья городская, женская палата, Суходоев! Вот собака! Никак ведь не уймётся. Это ведь он уже после того, как он от нас огрёб устроил. Ну, сучонок, кирдык тебе. Вот интересно, это его личная инициатива, или Туманный след?

Ладно, с ним успеем. Пашка с Игорем везут меня к Динмухаметову. Я затаскиваю ему ящик первоклассного французского коньяка, а он оказывается непьющим. Партийный, но вот гляди ж ты, как на пенсию пошёл, стал о душе задумываться, верой заинтересовался и всё, алкоголь нихт, и налицо все прочие признаки правоверного пенсионера.

— А мне вот тоже интересно с тобой поговорить, — улыбается Игорь Рашидович. — Не расстраивайся ты так из-за коньяка, найдутся желающие, ты уж поверь.

— Найдутся, конечно, да только вот получается, что я с пустыми руками к вам.

— Это ничего, присаживайся. Значит, ты присутствовал при последних минутах жизни Киргиза. Так получается? И с Котом тоже интересная история, да? Ну, расскажи, что можешь, пожалуйста. Тебя самого-то что интересует?

— Думаю, можем прямо от Киргиза и начать, — улыбаюсь я. — А потом от него, через Цвета и к Туману. А ещё меня и Ферик Ферганский интересует и Мамука Кутаисский, тот который Абрам.

— Хм, — качает головой Динмухаметов, — широки интересы современной молодёжи. Чай с яблочным пирогом будешь?

— Ох, ну как же тут отказаться? — развожу я руками. — Буду, конечно.

После Динмухаметова я еду за вокзал, в нашу штаб-квартиру. Скачков меня уже ждёт.

— Опаздываешь, — недовольно говорит он. — Пошли. Короче, решать надо, что с ними делать. Не будем же мы их всю жизнь в подполе держать. Они, конечно, тупые уроды, но не убивать же людей за то, что они уроды, правда?

— Правда, — соглашаюсь я. — Расстреляем только каждого второго.

— Короче, они ничего толком сказать не могут. Мы с парнями их допросили уже. Загрёб им сказал, что получил заказ на какого-то кента, на тебя то есть.

— От кого? — спрашиваю я, хотя и так ясно, от кого.

Я наклоняюсь над люком в полу.

— Эй бандосы, выходи по одному, — кричу я. — Фу-у-у… Что за смрад такой? Вы чё как слоны что ли гадили? Выползайте давайте. Смерть ваша пришла.

Они выползают. Грязные, вонючие и смурные. У того, что появляется последним, вся рожа чёрная.

— Говорить что ли не хотел? — спрашиваю я у Скачкова.

— Наоборот, — пожимает он плечами, — молотил без остановки, вот свои его и отделали.

Я всматриваюсь в этого типа. Взгляд наглый, припухшие глазки сверкают, как у крысы. Сразу видно, такого только могила исправит.

— Тупицы, — цедит он. — Дебилы.

— Как звать? — спрашиваю я.

— Пошёл ты на х*й! — злобно бросает он.

Я поворачиваюсь к Тимурычу, он только плечами пожимает, мол сам решай, что с этим чудиком делать.

— Как его звать? — спрашиваю я у его дружков.

— Вязь, — неохотно отвечает нескладный верзила. — Вязовскин, дурачок городской.

— Чё дерзкий такой?

— Да, он головой поехал, — говорит третий боец, похожий на поросёнка на стероидах.

— От страха что ли?

— Не, от большого ума. Давно, в Междуре ещё. Он вроде поэму написал про Ленина, хотел премию получить. Но в городе ещё несколько человек про Ленина начали писать. Ну, он и не выдержал, слетел с катушек, сначала просто ходил и плевался на всех, а теперь из магазина книги ворует и прохожим бесплатно раздаёт. Его менты даже не берут уже. Отметелят, книжки отберут и всё.

— А зачем вы его на дело взяли?

— Вован по приколу его с собой таскал, как шута. Он всякую херню несёт, складно пи**ит, типа сказки сочиняет.

— Пошёл ты на х*й! — снова выкрикивает книжный воришка и сказитель Вязовскин.

— Ты хлебало завали, я сказал, — вызверяется кабанчик.

— Так, тихо-на! — прикрикивает Скачков.

— А тебя как звать? — спрашиваю я кабанчика.

— Толян, — подбоченивается он. — Смак погоняло.

— А тебя? — смотрю на верзилу.

— Туруз, — по-прежнему неохотно отвечает он.

— Я не туруз, но я боюз. Ну что, жить хотите, граждане потерпевшие?

Они молчат.

— Не слышу.

— Ну, хотим…

— Смак говноед! — выкрикивает дурачок. — Дурилка ты картонная, картонный персонаж.

Кабанчик Смак молча разворачивается и со всей дури бьёт Вязя прямо по чёрной от побоев роже. Тот издаёт звук, похожий на хрюк и с грохотом летит в подпол.

Скачков не выдерживает, подскакивает и заряжает поросёнку по шее ребром ладони. Тот шумно вздыхает и валится на пол.

— Ну что, Туруз, — обречённо качаю я головой, — вся надежда только на тебя. Братаны твои выбыли из строя и теперь ничего сказать не могут. Рассказывай ты, спасай шкуру, свою и этих дебилов.

— Да я расписал уже всё, вон ему, — кивает он на Скачкова. — Вован сказанул, что дело есть, будем кента одного выпасать. Он получил заказ типа… на тебя, походу…