Мамба в Сомали: Чорный переворот (СИ) - Птица Алексей

Всех гражданских прикомандированных и часть посольских из Советского Союза собрали и повезли на аэродром. Там их ждал транспортный вертолёт, на котором и вывезли тех, кто оказался в Аддис-Абебе в столь сложный период. Ни о чём не спрашивая, в другом аэропорту всех эвакуируемых пересадили с вертолёта на самолёт. И уже оттуда транспортник полетел в Союз. Сделав дозаправку в Баку, он продолжил путь, держа направление на Москву.

Контракт Любы заканчивался буквально через три месяца после означенных событий и, разумеется, никто не собирался его продлевать или отвозить её в другую часть Эфиопии. Это было опасно и по большей части бесполезно. Страна медленно и верно погружалась в хаос Гражданской войны, и уже никто никому не мог гарантировать безопасность.

Находясь уже в воздушном пространстве Советского Союза, то ли по технической неисправности, то ли по ещё какой-то надобности самолёт экстренно приземлился на военном аэродроме в Энгельсе. Никто не стал ей чинить препятствия, когда Неясыть заявила о желании покинуть борт. Досмотр тоже практически не проводили. Местный чекист лишь мельком просмотрел её вещи, особо в них не копаясь, и ушёл. Так, сойдя с борта самолёта, Люба оказалась почти в родном городе, не заезжая в столицу.

На дворе стояла уже поздняя осень, и из тёплых вещей у неё с собой только длинная шерстяная юбка да жакет. Ну, и совсем лёгкая куртка сверху. Это в Африке жара, а здесь-то холодина. Любовь Владимировна шла по улице, а на неё, словно на сумасшедшую, оглядывались люди. Впрочем, девушке было всё равно. Автобус подошёл быстро (хоть в этом повезло!), и она просто не успела замёрзнуть. Втащив в жёлтый Икарус с гармошкой свой чемодан, Неясыть поехала из Энгельса в Саратов.

Благо ехать недолго, и где-то уже через полчаса Люба нажала на пластмассовую кнопку дверного звонка. Дверь распахнулась, и на пороге предстала пожилая женщина.

— Люба⁈ — радостно ахнула она.

— Да, это я, — устало произнесла вымотанная девушка и упала в слабые объятия матери.

— Любочка, а я так переживала за тебя, так переживала, — затараторила взахлёб мать. — Думала, с тобой что случилось! Ни письма, ни звонка. А по телевизору новости про Африку плохие передают. Слава Богу, ты смогла вернуться!

— Смогла, — чисто механически повторила Люба за матерью.

— От тебя пахнет кровью! — вдруг испуганно проговорила мать.

— Там убивают, мама, идёт Гражданская война. Там… — и девушку словно прорвало. Действие лекарства давно закончилось, а свежие впечатления буквально раздирали душу молодому врачу. Люба разрыдалась. Мать подхватила её и, доведя до дивана, усадила, тихо приговаривая:

— Успокойся, доченька, давай уже, успокойся. Всё позади: ты дома! Тут хорошо, всё будет хорошо.

Правду говорят: дома и стены помогают. Вскоре Люба более или менее пришла в себя и два дня отдыхала от всего произошедшего. Она почему-то упорно не хотела разбирать свои вещи, всё время находя другое занятие. Да, тряпки девушка из чемодана вынула и просмотрела, но вот всё остальное отложила на потом.

От поездки в Москву откреститься не вышло. Ей предстояло разобраться с документами, закрыть командировку, отчитаться. Да и много чего ещё. Но после всего пережитого, это казалось такой несущественной мелочью, что Люба мало об этом задумывалась.

Через два дня она всё-таки купила билет и села на поезд Саратов-Москва. Столица встретила её безмятежной суетой живущих мирной жизнью людей. Кто-то спешил на работу, кто-то ехал домой, а кто-то просто гулял, как, например, студенты и школьники. И только тут Люба почувствовала себя, наконец, дома.

Придя в министерство здравоохранения, которое и направило её в Эфиопию, она нашла нужный кабинет и долго выслушивала всякую нудятину. Потом ходила по кабинетам, собирая многочисленные документы. Дело немного застопорилось, когда выяснилось, что необходима ещё справка с прежнего места работы, то есть из госпиталя. Разумеется, выдать её оказалось банально некому! Как она могла взять справку из охваченной Гражданской войной страны? Но это мало волновало бюрократию от медицины: вынь да положь!

Всё это вылилось в такую мороку, что Любе оказалось проще отказаться от полугодового заграничного стажа, чем доказывать, что она не верблюд. Но бороться с бюрократической системой было трудно во все времена, ничего не поделать. Советский человек за границу ездит не ради денег, а ради дружбы народов. В конце концов Любовь Неясыть получила расчёт, и ей даже выдали несколько чеков для обмена их на товары в магазине «Берёзка».

Сняв с депозита всю накопившуюся за время её отсутствия зарплату, она направилась в валютный магазин с дурацким названием. Потратив там половину чеков, оставшуюся сбагрила какому-то барыге, обменяв их на рубли. И в этот же вечер уселась на поезд Москва-Саратов. На следующий день, ближе к обеду Люба сошла на саратовском вокзале и направилась домой.

В родном городе Любовь Владимировна довольно быстро устроилась на работу в поликлинику и стала жить обычной жизнью, то есть как все. Но каждую ночь, а иногда и днём в туманных грёзах или воспоминаниях к ней приходил Дед Бинго. Иногда она была счастлива с ним, а порой просыпалась вся в слезах. Однако всегда: раз за разом, день за днём он спасал её, даря чувство спокойной защищённости. Но проснувшись или очнувшись, Люба вновь возвращалась в заурядную действительность и сразу никла.

Впрочем, в её воспоминаниях нет-нет да и случались неожиданные, можно сказать, даже приятные моменты. Как-то, в очередной раз перебирая сунутый под кровать чемодан, она обнаружила там туго свёрнутую пачку долларов. Развернув и пересчитав их, враз стала богаче на целых пятьсот долларов. Вот это да! Но что с ними делать девушка не имела ни малейшего понятия. В магазине их не принимали, а идти и искать, где можно обменять — чревато. Есть риск нарваться на статью за незаконные валютные операции. Садиться в тюрьму Любовь Владимировна точно не хотела и поэтому отложила деньги до лучших времён. Вот приедет Бинго, она отдаст их ему, а уж он-то найдёт им достойное применение. Ведь они же уже почти семья⁈

Но дни шли за днями, а Бинго всё не появлялся. Наступил 1988 год, и оказалось, что пришли не лучшие, а худшие времена. И вот тогда она вспомнила слова Бинго о том, какое будущее ждёт её страну.

Сама она всё еще верила и надеялась: Дед разыщет её! Позвонит, приедет, найдёт и… ещё очень много чего они сделают вместе, когда встретятся.

Да, он негр… Впрочем, Люба давно считала его просто сильно загорелым русским. Черты лица у него вполне европейские, манеры тоже. И он спас её! Так мог поступить только русский! А как он отлично говорит по-русски⁈ Без малейшего акцента! И у него определённо русская душа. Ей вдруг страстно захотелось выйти за него замуж. Да, она вспомнила, как Бинго нёс её на руках, словно она была невесомой пушинкой.

Правда помнила она всё очень смутно и неотчётливо. Единственное, что она запомнила хорошо — это его запах. Нет, не такой острый и неприятно-мускусный, как у большинства негров. А какой-то весьма специфический, но в то же время очень знакомый.

От Бинго пахло лекарствами и чем-то заморским, каким-то чисто африканским запахом. Как будто он впитал в себя ароматы из саванн, экзотических растений, пустынь и многоводных рек, в лучшем смысле этих слов. И всё это приправлено толикой ненависти, ярости, крови, жестокости. И самоё удивительное заключалось в том, что все эти ароматы сплетались в один гармоничный букет, который она для себя назвала запахом приключений. Так это на самом деле или нет, она не знала.

Тут Люба вспомнила о подаренных Бинго нагане и кольце. Как она могла об этом забыть⁈ Кольцо нашлось на дне чемодана, завалившись в порванную материю в углу. А вот револьвер она так и не нашла. Однако сквозь окутавший её тогда туман ясно помнила: Бинго сунул его в её вещи, но при досмотре оружие вроде бы не нашли. Где же он? Неужели потерялся?

— Мама, а ты все мои вещи просмотрела?

— Да, дочь, я всё просмотрела. А, подожди, я совсем забыла: тут лётчик с военного аэродрома приходил, когда тебя не было… И как только адрес отыскал?