Опричник (СИ) - Борчанинов Геннадий
А такие как Звяга… Пусть лучше сидят и не отсвечивают, а если так неймётся перейти под руку литовского царя, то пусть делают это по одиночке, не агитируя никого ехать с ними вместе, а потом пусть не тявкают из-за границы, как всё плохо на Руси. У нас у всех относительно равные возможности сделать мир вокруг себя лучше, но кто-то лезет из кожи вон и делает, а кто-то предпочитает просто морщить нос и ждать, когда всё сделается само, а когда само не делается, то убежать за границу, чтобы там тосковать об утерянной Родине, «страдающей под гнетом тирании».
Князь Семён Васильевич Ростовский прибыл в нижегородский кремль с небольшой свитой, весь из себя важный, в шубе, с золотыми гайками на пальцах, с плетью-нагайкой в руке. Человеком он оказался тучным, со следами злоупотребления алкоголем на лице. Он даже ничего и не заподозрил, даже когда десяток опричников вышел к нему навстречу вместе с князем Хворостининым.
— Здрав будь, воевода, — снисходительным, даже надменным тоном произнёс Ростовский. Прямо из седла.
Пусть даже после опалы он находился на младшей должности, очевидно, Хворостинина он не считал ни старшим, ни даже равным себе. А на остальных он даже внимания не обратил, будто мы были челядью или холопами, а не царскими опричниками.
— И ты здравствуй, Семён Васильевич, — загадочно улыбнувшись, произнёс князь Хворостинин. — Всё ли ладно в Арземасе? В земле нижегородской?
Ростовский скривился, фыркнул, грузно спустился с коня, сунул нагайку за пояс. Его люди тоже начали спешиваться. Было с ним десять человек, но, по большей части, кошевые слуги, обеспечивающие комфорт и быт князя в дороге. Реальных бойцов в его свите было человека четыре, не больше.
— Ладно ли? Ха! Где же оно ладно? Разор сплошной! — выпалил Ростовский.
Я так и чувствовал скрытый за его словами подтекст, мол, во всём виноват царь. Ростовский, похоже, был из той породы людей, которые везде чувствуют только запах дерьма. А как говорится, если от всех вокруг воняет дерьмом, следует проверить собственные портки.
— Ну пойдём внутрь, расскажешь сказку свою, — сказал Хворостинин.
— А это кто такие, что за чернецы? Прежде не видал, — обратил наконец своё внимание Ростовский.
Мы молча ждали, когда он зайдёт в палаты и окажется один, вдали от своих людей, которые могли бы броситься ему на помощь, а то и вовсе были замешаны в его делах.
— Гости столичные, — ответил я.
Ростовский нахмурился, но больше ничего не сказал, пошёл следом за воеводой. Я, если честно, думал, что он заподозрит что-либо, особенно после моих слов, но Звяге, похоже, на это не хватило ума.
Люди Ростовского принялись уводить лошадей к конюшне. Я жестом приказал четверым опричникам остаться на улице, караулить, а сам, вместе с оставшимися, пошёл следом за воеводами.
Мы вошли в терем Хворостинина, поднялись на второй этаж, в просторную светлицу, служившую князю рабочим кабинетом. Я на всякий случай закрыл дверь.
— А эти… Тоже с нами будут? — нахмурился Ростовский.
Сам он оставил охрану внизу.
— Эти… Здесь по приказу государя Иоанна Васильевича, — равнодушно произнёс я. — Ты арестован, княже. Оружие сдай.
Ростовский замер. Оглянулся на князя Хворостинина в поисках хоть какой-то поддержки, но воевода даже глазом не моргнул.
— З-за что? — проблеял он.
— За измену, — сухо произнёс я. — Оружие сдай.
Семён Васильевич принялся дрожащими руками развязывать пояс, и я затылком почувствовал, как напряглись опричники за моей спиной, когда князь Ростовский дотронулся до рукояти своей сабли. К счастью, у князя хватило благоразумия не кидаться на нас с саблей, он всего лишь распустил пояс, отцепил саблю и ножи, а потом протянул мне. Я не глядя отдал их назад, кому-то из опричников.
— Поедешь с нами в Москву, — сообщил я. — И без глупостей.
— А как же… — пробормотал он.
— Ступай, Семён Васильевич, — усмехнулся Хворостинин. — В Арземас я кого другого отправлю, за тобой перепроверят.
Опричники окружили перепуганного князя, кто-то даже подтолкнул его к выходу, достаточно грубо, безо всякого уважения к титулу и чину.
— Благодарствую, Дмитрий Иванович, — сказал я. — Просьбу твою не забуду.
— Бог в помощь вам, — напутствовал воевода.
Во дворе кремля на нас уставились люди Ростовского. Настороженно, опасливо, глядя на князя и его реакцию на происходящее. Все видели, что мы ведём его под конвоем, безоружного. И я морально был готов дать отпор в случае необходимости.
— Князь арестован! По указу государя нашего Иоанна Васильевича! — объявил я.
По-хорошему, всех этих людей тоже следовало бы арестовать и допросить по поводу измены Ростовского. И будь вся опричная полусотня на этом берегу, я бы так и сделал, но силами одного десятка тут не справиться. И даже если городовые стрельцы и здешние ярыги Разбойного приказа придут на помощь. А поднимать переполох в Нижнем Новгороде, когда основная цель уже в наших руках, попросту глупо.
Люди князя молча расступились, пропуская нас. Отбивать своего хозяина от десятка государевых людей — поступок храбрый, но в высшей степени дурацкий. Будь мы где-нибудь в Пскове или Смоленске, рядом с западной границей, они, может, и попробовали бы. Но здесь, в Нижнем, глубоко в тылу русских земель, таких храбрецов не нашлось.
— Куда же?.. А как же?.. — проблеял арестованный князь, когда мы пешком прошли мимо конюшен и направились к воротам.
— Иди давай! Пшёл! — толкнул его в спину Шевляга.
После моей пропаганды опричники уже не видели в нём человека благородных кровей, природного князя, родовитого и знатного человека. Для всех нас он был не более, чем изменником, нарушителем присяги. Иудой. И отношение к нему было соответствующим. На милосердие и снисхождение он мог даже не рассчитывать.
Ростовский пыхтел и тоскливо вздыхал, стараясь успевать за впереди идущим опричником, чтобы снова не получить тычок в спину, болезненный и унизительный. Идти пешком ему было тяжело, он явно отвык от физической нагрузки. Он и путешествовать-то, наверное, предпочитал в карете или на ушкуе, чтобы не трястись в седле.
— Ох, что ж вы, братцы… — забормотал князь, когда после небольшого спуска нам пришлось одолевать подъём. — Пожалейте убогого! Тяжко мне идти!
— Какой же ты нам братец, не бывало князей в избе батькиной, — пробормотал Васька Космач, худородный опричник, сын пекаря.
Все засмеялись. Только князь Ростовский нервно сглотнул.
Мы не замедлились ни на шаг, так что князю пришлось напрячь остатки мускулов. Он ещё не подозревал, что нам придётся одолевать Оку и шагать на другой берег. Мы спустились к кромке льда.
— Никита Степаныч, не пройдём мы тута, — покачал головой Никита Овчина.
Сразу за зарослями высохшего жёлтого камыша виднелись большие тёмные проталины. Дальше, к середине реки, проталин становилось больше, а стремнина и вовсе виднелась тёмным ручьём, бегущим через белый снег. Погостили, называется. За три дня река стала непроходимым препятствием.
— Тропинка-то вон, есть, местные ещё бегают, похоже, — сказал Леонтий. — Но я б не рискнул.
— Да под этим боровом и январский лёд сломается, — фыркнул Космач.
Мы все ещё раз глянули на князя, убеждаясь, что Космач прав. Но на тот берег всё равно как-то надо добираться.
Паромная переправа ещё не работала.
— Ищите лодку. Пахом, давай туда, Никита, ты туда, — приказал я. — Лодку, любую, с лодочником или без него, большую, малую, всё едино.
— Может, брод какой есть? — предположил Шевляга.
— Сдурел? До ближайшего брода вёрст этак… Пёс его знает, сколько! Так ещё и вода-то подымается, нету сейчас никаких бродов, — ответил ему Никита.
— Дуйте за лодкой, — проворчал я. — Тут ждать будем.
Двое опричников быстрым шагом отправились вдоль реки, вверх и вниз по течению. Тут, правда, нужен ледокол, а не рыбацкая плоскодонка, да и перевозить одиннадцать взрослых мужиков придётся в несколько рейсов, как в задачке про волка, козу и капусту.
