Партиец (СИ) - Семин Никита
Короче, как я и думал, работы предстояло много. Очень. Ян Эрнестович тоже это понял, после чего пообещал дать мне в помощь пару человек из его ведомства, а мне поручил составить для начала перечень задач и проблем. А также добавить к ним заметки по возможным путям выполнения первых и решению вторых. С чем и отпустил.
Домой я вернулся с чумной головой. Мама сразу это заметила и сначала накормила, а после уже стала выспрашивать, что случилось. Так как ничего секретного в Кремле не обсуждали, честно поделился с ней, какую задачу на меня скинули, и как это вообще получилось. А та хоть и посочувствовала, но смотрела на меня с гордостью. А потом еще и журнал принесла «За рубежом» который и показала ту статью, что я недавно для Кольцова писал. Под ней были указаны фамилии Михаила Ефимовича и моя.
— Я всем на работе ее показала, какой ты у меня умница вырос, — поделилась мама. — Справился со статьей, справишься и с этим. Тебе и до того товарищ Сталин очень большое дело поручил, но ты же не сдался. Выполнил его!
— Еще не до конца, — вздохнул я. — Потому и переживаю. Задач много, а в сутках только двадцать четыре часа.
Но в итоге я все же взбодрился, да и статью нашу решил снова перечитать.
Как мы с Михаилом Ефимовичем и договаривались, статья была построена в виде сравнения: условий жизни рабочих — тут наша страна представала в выгодном свете. Мы не забыли упомянуть не только о тяжелых условиях труда в Германии, но и длительность трудового дня и не защищенность рабочего класса. Пока в Германии рабочих вышвыривали на улицу, из-за банкротства предприятий, у нас наоборот — лишь наращивали производство, и рабочих не хватало.
Правда количество автомобильных компаний в Германии было значительно выше чем у нас, да и ассортимент их продукции тоже — одних только марок и видов легких автомобилей несколько десятков. Но тут я указал на то, что раньше машины в нашей стране были доступны лишь дворянам, да купцам, а сейчас они массово идут для нужд рабочего класса.
Отдельно в виде курьеза упомянул про трехколесные автомобили, которые выпускались на западе. Два колеса впереди и одно сзади. Перевезти что-то на таком автомобиле кроме самого водителя и одного пассажира невозможно. Тут же сделал пометку, что неплохо бы нам самим сделать трехколесные машины, но не на базе автомобиля, а на базе мотоциклов. Как раз в этом году в Ленинграде наладили их первый серийный выпуск. Когда писал об этом, вспомнил мотороллеры будущего с грузовым отсеком позади водителя. Такие мотороллеры и дешевы, и способны перевозить не меньше, чем конь на телеге. А по скорости выйдет быстрее. Авось, прочитают наши автомобильные мастера-инженеры и склепают такого «муравья»*.
* — мотороллер «Муравей» в РИ был создан и массово выпускался в СССР с конца 50-х до середины 90-х годов.
Но можно долго сокрушаться, что работы стало больше, однако тут не сокрушаться, а делать надо. Поэтому уже на следующий день я принялся за составление перечня в перерыве между парами. За этим занятием меня и застала Женя.
— Привет, Сереж, что это ты делаешь?
— Инициатива в очередной раз нагнула меня раком, — мрачно пожаловался я. — Теперь вот разгребаю последствия своего языка без костей.
— Расскажешь?
В двух словах описал девушке, что произошло и почему времени у нас на встречи станет в разы меньше. Та новому заданию наоборот обрадовалась и тут же вызвалась мне помочь. Ну раз у нее такой энтузиазм, отправил ее собирать сведения, какие ящики и на каких предприятиях у нас производятся. А также в каком количестве. Та обрадованная чмокнула меня в щеку и убежала. Похоже, теперь и я учусь нагружать «инициативных». Прямо как товарищ Сталин.
После пар зашел к декану, обсудили мой поход к Иосифу Виссарионовичу. Но только того, что касалось передачи документов. Про новое задание от генсека пока ему не рассказал. Он вряд ли чем сможет мне помочь, а кричать на каждом углу о таком тоже не стоит. Итак уже поделился с мамой и Женей. Но в первый раз просто выговориться хотелось, а во второй я подозревал, что Васюрина может вызваться мне помочь, что и получилось. Хоть часть нагрузки с себя снял.
Так прошла неделя. В субботу к нам пришла Катя.
— Сереж, представляешь, — начала она со слезами на глазах, — Маяковский застрелился.
Я в этот момент только оторвался от учебников по криминалистике и не сразу понял, о чем она. А когда до меня дошло, не знал, как реагировать. Маяковский для страны — фигура неоднозначная. Сам он считал себя пролетарским поэтом и писателем, однако в писательской среде и среди руководства страны любви не имел. Когда я еще встречался с Людой, много слышал о нем от Ильи Романовича и его друзей. Некоторые из них называли Маяковского «попутчиком советской власти». Сам я его творчеством почти не интересовался, но в каком-то смысле мы были с ним «коллегами». Как я создал альбом с картинками для объяснения, что такое капитализм и коммунизм, так и он работал над плакатами и лозунгами, которые были направлены на популяризацию советского строя и как нужно себя вести в новом обществе.
Но мое замешательство было не из-за самого факта самоубийства этого неоднозначного человека, а из-за того, что об этом мне рассказала Катя. И посчитала это достаточно важным, чтобы лично прийти к нам домой. Неужели ей так нравилось его творчество?
Видя, что я молчу, девушка шмыгнула носом и тихо спросила:
— Сходишь со мной на прощание с ним? Оно пройдет в Доме писателей.
— Хорошо.
Отказать Кате, когда она в таком состоянии, я не смог, несмотря на сильную занятость.
Уж не знаю, почему писатели так не любили Маяковского. Наверное, завидовали. Но вот смотря на длиннющую очередь в Дом писателей, что собралась из почитателей его таланта, я скорее соглашусь с тем, что он действительно был «пролетарским и народным» поэтом. Само прощание растянулось на три дня. Да и после на кладбище гроб с поэтом провожали тысячи людей, распевая «Интернационал». А вот никого из высших руководителей страны среди провожающих не было.
Катя позвала меня и на кладбище. Девушка всю дорогу всхлипывала и судорожно держалась за мою руку, словно утопающий за соломинку. Как она призналась, ей действительно очень нравились его стихи. Она даже посетила его выставку «20 лет работы» и пару последних пьес за авторством поэта.
На кладбище я увидел Люду. Та была одна, без своего парня и родителей. Девушка заметила меня и Катю, которую я обнимал, приободряя. Лицо ее и без того печальное стало еще мрачнее. Быстро отвернувшись, она скрылась в толпе.
После того, как Катя окончательно попрощалась с поэтом, я проводил ее до дома.
Перед дверью она придержала меня за руку и спросила:
— Может, зайдешь?
— Извини, — покачал я головой. — Работы много.
Девушка печально опустила голову, а потом вскинулась, быстро поцеловала меня и тут же скрылась в квартире. Вся эта ситуация не добавила мне настроения. Радовало только то, что скоро с составлением законов будет покончено. Немного осталось уже.
Но видимо у меня пошла черная полоса, потому что вскоре недопонимание и проблемы возникли уже с Женей. Она выполнила мое поручение, но вот отдавать собранные материалы не захотела.
— Я хочу лично их показать товарищу Рудзутаку! — заявила она мне.
— Эти материалы — лишь часть большой работы, — возразил я. — Сами по себе они ничего не значат. Да и как ты себе это представляешь? Что я просто приду и скажу: здравствуйте, это Евгения, она теперь будет работать с нами.
— А что в этом такого? Ты просто боишься, что я проявлю себя лучше, и о тебе забудут! — вспылила девушка. — Раз так, сам собирай все материалы! — Женя резко развернулась, засунув бумаги со списком заводов, производящих ящики и все, что с ними связано, себе подмышку. А после бросила через плечо, — и про постель можешь теперь забыть! Ищи другую дуру!
Глядя вслед уходящей Васюриной, я жалел лишь о двух вещах: потерянном времени, ведь теперь мне самому придется собирать данные, и что подключил к делу Женю. И казалось бы — ну что стоит выполнить ее просьбу, правда это уже требование, о знакомстве? Но раз уж она перешла от просьб к требованиям, то оказавшись рядом с власть имущими, эта карьеристка точно не остановится на простой помощи мне. А там и вовсе меня отодвинет, тут она права в своих обвинениях — я боюсь, что она так поступит. И не смогу я тогда дальше влиять на судьбу своей страны. И уверенности, что Женя будет работать на благо страны, а не свое личное, у меня тоже нет.
