Том 2. Рожденный для мира / Том 3. Рожденный для любви - Ярослав Маратович Васильев
— Знаете, Михаил Юрьевич, я ведь не просто так сказал про ваше стратегическое чутьё. Мы же как раз с вами обсуждали недавно? — Энрикет вопросительно посмотрел на Михаила и, получив молчаливое согласие, мол, Ане теперь можно знать, сказал: — Ещё до информации от Ругимова, мы буквально несколько дней назад с Михаилом Юрьевичем сидели и размышляли, что нам срочно надо организовывать внутренний контроль, чтобы не повторилось как у Румянцевых. Это когда жадность и липовые отчёты дирекции того или иного предприятия обойдутся нам большими неприятностями, особенно если наложатся на какой-то общий кризис. Заниматься этим будет Игорь Данилович Землячкин, он уже согласен, и мы начинаем готовить вместе с ним кадры. И вот сегодня вы, Анна Васильевна, говорите, что кризис будет. Да, мы, если позволите образ, вынуждены бежать за поездом, но зато не смотрим с перрона, как он давно уехал. Потому я тоже за то, чтобы рассмотреть предложение Ангелов и чего они от нас хотят на данный момент.
— От нас они в данный момент хотят продолжить лепить из меня политическую фигуру. Для этого я должен срочно стать студентом, причём сделать это красиво. Есть, оказывается, в Московском университете такая пафосная штука под названием Испытание достойного. В этом году, по словам Игната Карловича, надо пройти семьдесят километров по лесу и разгадать умную задачу. Лес — не настоящая тайга, а какой-то полигон, фактически наполовину парковая зона. Насчёт загадки, насколько я понял — мне намекнули, что заранее выдадут её решение. Зато победить в этом соревновании крайне почётно, чуть ли не избранным это доступно, — Михаил криво усмехнулся. — После недавнего суда и как меня газеты нарисовали рыцарем без страха и упрёка, это станет идеальным продолжением для создания мифа про героя, который поведёт всех к светлому будущему. Сложность одна. Мне теперь срочно нужен аттестат зрелости. Времени у меня неделя. Дальше неделя на экзамены и две недели на испытание. И это означает, что с завтрашнего дня, Аня, ты полностью замещаешь меня во всех делах. Мы все тебе поможем, пока я здесь — буду давать советы. Но тянуть всё тебе придётся самой. Вопрос: справишься? Только трезво оценивая.
— Справлюсь, — вздохнула Аня. — Для этого я с лета и готовилась. Тем более вариантов у нас нет. А ты сможешь… Там же на этот дурацкий аттестат учить…
— Сама сказала, выбора у нас нет.
— Ничего, мы справимся, — поддержал Энрикет.
К сестре Михаил зашёл отдельно вечером, когда дом уже понемногу отходил ко сну. После гибких линий ар-нуво и мягкого света в коридорах, каждый раз переступая порог Аниной комнаты, Михаил на пару мгновений испытывал диссонанс, слишком уж резким получался контраст. Сестра предпочитала яркий свет и прямые линии во всём, а ещё не фрески под растительность, как в коридорах, а настоящее дерево мебели и светлые деревянные настенные панели. Сейчас Михаил не сразу понял, что сестра его ждала, не стала ещё переодеваться в пижаму, а на столике возле кровати стоят чайник и две чашки, а не одна.
— Ты проходи, проходи, — улыбнулась Аня. — Я всё гадала, ты сразу придёшь объясняться, или подождёшь, пока все уснут и чтобы никто не видел. Тебе лимон положить?
— Положи, — растерянно ответил Михаил.
— Тогда пока ты чай пьёшь, давай буду угадывать дальше, — в голосе сестры слышны были одновременно мёд добродушия, но и полынь насмешки. — Нет, я не спорю, что всё, чего ты нам рассказал о своих причинах — это совершенно правильно. Я удивилась, как у тебя нимб не засветился, и крылья не начали резаться, от твоей готовности стараться ради семьи и империи. Честно. Это ведь из-за Оли? Ты из-за неё стараешься?
— Да с чего ты взяла? — с вызовом ответил Михаил.
И отвёл взгляд, потому что ощутил, как у него начинают гореть уши. Сестра в некоторых вещах внимательнее и честнее его самого. По крайней мере, готова сказать вслух.
— Ага, ты сейчас Женьку напоминаешь. Когда она вот также нашкодит, а потом ангелочком прикидывается. Нимб не жмёт? Я понимаю, зачем ты скрываешься перед Энрикетом. Боишься, он не поймёт. Он действительно при всём своём уме немножко видит в тебе как раз того самого рыцаря из легенд о Круглом столе. Но передо мной прятаться и кривить не надо. Ты же её с лета забыть не можешь. И это ты всем другим лапшу на уши вешай, почему ты, исходя из кучи разумных аргументов, именно такое имя выбрал для героини твоего киносценария.
Михаил сначала медленно допил чай, дальше проглотил лимон даже без сахара, вообще не почувствовав его кислого вкуса. И наконец признался:
— Да. Ты права. Ты опять права. Я тогда ей обещал, что не стану спрашивать фамилию, чтобы мы могли оставаться просто… как есть. Но уже здесь, в Москве, я не удержался и прикинул, кто она. По всему выходит — она либо Ясенева, либо Милославская. А кто сейчас мы?
— Ага. Во-о-от теперь я слышу аргумент. Оля, кстати, очень хорошая и во всех смыслах «наш человек». Поля мне, кстати, тоже недавно про неё вспоминала и говорила. К слову, а сколько ей на самом деле, если не секрет?
— Она на полгода младше меня.
— Вот и отлично. У тебя как раз года два, чтобы стать студентом, а дальше — чтобы с нами считались. И потом ты приходишь к Олиному отцу, он поддерживает нас, мы его против Воронцовых, а ты ухаживаешь за Олей.
— И всё-то она за меня решила, — ядовито ответил Михаил.
— Не всё, но основное я тебе сказала. А если ты Олю упустишь, окажешься полный дурак. Это и моё мнение, и Маша также думает, мы с ней тоже обсуждали. Потому давай, трудись и сдавай
