Физрук-6: назад в СССР (СИ) - Гуров Валерий Александрович
— Слышь, малой, — обратился я к мальчонке. — Держи своего волкодава крепко и отойди вон на тот край, но аккуратно, не свались. Я сейчас прыгну!
К счастью, шкет оказался толковым. Он притиснул притихшего с перепугу дворянина и сдвинулся в указанном направлении. Я отбежал на пяток метров назад, разогнался, оттолкнулся и прыгнул. Когда мои ноги встали на плывущую льдину, та тяжело колыхнулась подо мною, но не перевернулась. И пацаненок с нее не свалился. Уже хорошо. Я посмотрел вперед. Нагромождение торосов, медленно сдвигающееся к опорам моста, связывающего Заречье с остальным городом, неумолимо приближалось. Мальчуган подбежал ко мне.
— Давай своего пса! — сказал я ему.
— Зачем⁈
— Не бойся, не утоплю! Быстро!
Малец кивнул. Шапка-ушанка, которая ему явно была велика, съехала на глаза.
— Слушай сюда, — инструктировал я. — Сначала я перекину туда твою псину, потом — тебя. И оба дуйте к берегу. Видел, откуда я к вам прибежал?
Шкет поправил шапку и кивнул. Шапка опять съехала на нос.
— Вот туда и дуйте! И не оглядывайтесь! Давай пса!
Он протянул мне свою собаченцию. Та задергалась было, но присмирела, когда я взял ее в руки. Зашвырнуть этого маломерка было плевое дело. Миг и тот уже носится, заливаясь тревожным лаем по ту сторону полыньи. Теперь очередь за пацаном. Я снял с него сползающую ушанку и сунул ему в руки, чтобы не потерял в полете, затем подхватил за подмышки, прикинул расстояние и силу броска. Главное, не просто перебросить сорванца, а чтобы при падении он себе ничего не повредил.
— Ну, поехали, Гагарин! — крикнул я и метнул пацаненка, словно куль с песком.
Тот перелетел через полосу шуги и шлепнулся на лед. Полежал чуть-чуть и поднялся. Я выдохнул. Дворняга подскочила к хозяину и, радостно гавкая, запрыгал вокруг него.
— Дуй к берегу! — крикнул я.
— А ты, дядь? — пискнул мальчуган.
— Я следом! Беги!
Тот повернулся ко мне спиной и рванул к берегу. Собаченция, заливаясь счастливым лаем, помчалась следом. Так, теперь моя очередь. Я посмотрел на берег, там уже суетились какие-то люди и крутилась мигалка милицейского «ГАЗика». Отлично! Если что, пацана вытащат. Я посмотрел в направлении, куда меня тащил ледяной плот. Если скорость движения не изменится, то минут через пять я окажусь в том самом хаосе, которым минут двадцать назад любовался с берега. Рука об руку с самой красивой женщиной в моей жизни.
Выбирать не приходилось. Места для разгона не было. Надо прыгать. И я прыгнул. Изо всех сил. Р-раз! Почти! Не допрыгнул. Месиво ледяных осколков разошлось под моими ногами, и я погрузился в него с головой. А когда вынырнул, то понял, что меня тащит в том же направлении, только теперь уже без всякой опоры под ногами. Цепляться за рыхлую кромку паковых льдин бесполезно, она будет обламываться под моими пальцами и последние крохи тепла я потрачу на бесполезное барахтанье.
Придется воспользоваться тюленьим способом. Это было безумное решение, но иное искать некогда. Пока мог шевелится от адского холода. И я нырнул, надеясь, что дно не далеко и (так и оказалось), достигнув его, развернулся и изо всех сил оттолкнулся ногами. Невероятно, но трюк сработал. Как пробка выскочив на поверхность, я рухнул на кромку пакового льда грудью. И сразу же, бешено извиваясь и молотя ногами, пополз вперед. Льдина подо мною начала проседать, но все же держала и мне удалось отползти от забитой шугой полыньи. И в этот момент меня с двух сторон подхватили чьи-то крепкие руки и поставили на ноги.
— Я так и думал, что это Данилов! — услышал я голос старшего сержанта Покровского. — Идти можешь?
— Должен… — буркнул я.
— Тогда — бегом.
Все тело колотила дрожь, но я все же переставлял ноги, понимая, что нельзя оставаться на льду, который может в любой момент расколоться по всему полю. И тогда придется спасть уже не только меня. Когда мы добрались до пляжа, Федя скомандовал:
— Раздевайся! Будем растирать!
И он вынул из кармана шинели бутылку водки. Это было верное решение. Я принялся сдирать с себя ботинки, а затем брюки, а Покровский, вместе с напарником, помогли снять галстук и рубашку. Старший сержант сорвал пробку с бутылки, плеснул себе на ладонь и принялся растирать мне спину, затем — грудь. Я замычал и он понял, чего я хочу и сунул бутылку мне в руки. Стиснув ее ладонями, я поднес горлышком к трясущимся губам и глотнул. Водяра обожгла мне горло и пищевод, я закашлялся, едва не выронив драгоценный сосуд. Федя ловко подхватил его и продолжил растирание.
Сорокаградусная сделала свое дело. И внутри и снаружи стало разливаться тепло. Напарник Покровского скинул шинелку и помог мне ее надеть, а сверху нахлобучил шапку. Я отнял у Феди бутылку и вылил в себя остатки содержимого. Милиционеры повели меня к лестнице, которая вела на набережную, а по ней уже спускалась пара крепких мужиков в белых халатах, поверх ватников, с носилками в руках. Я было воспротивился, но против меня было четверо и они уложили меня на носилки и потащили наверх. Там меня встретила Вилена, которая все еще прижимала к себе мои шмотки.
— Прости, — пробормотал я. — Сорвалось свидание…
— О чем ты говоришь, — всхлипнула она. — Я от тебя никуда…
— Водить умеешь?
— Да!
— Там в кармане пиджака ключи. Отгони машину по адресу улица Октябрьской революции, дом двадцать три… Там сторож, Сидорыч, попроси его, он откроет ворота… Поставишь во дворе…
— Я все сделаю, Саша!
— Не волнуйся, герой! — сказал старший сержант. — Проводим твою машинку с почестью.
— Спасибо, Федя! — откликнулся я. — Давай, когда я удеру от докторов, посидим с тобою за бутылочкой чего-нибудь вкусного… Ну не вечно же ты на службе!
— Тогда и старшину Сидорова подтянем.
— Согласен…
Больше мне не дали сказать ни слова. Санитары задвинули носилки в салон «РАФика». Там с меня сняли шинель и шапку и укутали в одеяло. Врач или фельдшер, осмотрел меня, послушал стетоскопом и велел ехать. Захлопнули двери, и скорая рванула в направлении горбольницы. Правда, не очень резво и без сирены. Видать, я не считался тяжело больным. Ну так-то живой и молодой. Я угрелся и задремал. Разбудили меня уже в приемном покое, когда перекладывали на каталку. Я хотел было встать, но врач велел мне лежать. И меня повезли в палату. Там напоили каким-то горьким лекарством. Сунули под мышку градусник. В палату вошел врач, тот самый, что встречал меня в приемном покое, снова послушал. На лице его нарисовалось удивление.
— Что, доктор? — спросил я. — Все так плохо?
— Наоборот, молодой человек, — откликнулся он. — Хрипов я не слышу. Температура, правда, повышенная, но в вашем положении это не удивительно… Пока что рано делать прогнозы… Понаблюдаем…
— Мне надо позвонить…
— Если что-то важное, скажите номер, сестра позвонит, — сказал он. — Вставать я вам пока не позволю.
— Ладно… Запишите… — я продиктовал домашний номер секретаря товарища Дольского. — Пусть скажут, что я угодил в больницу и завтрашняя тренировка отменяется.
Доктор записал, рассказал сопровождающей его медсестре, что следует со мною делать и покинул палату. Меня снова потянуло в сон. Разбудила меня медсестра. В палате уже горел свет. Она снова сунула мне под мышку термометр и напоила микстурой. Из носа у меня текло, но других признаков простуды я не ощущал. Забрав градусник, девушка вышла. Я выпростал из-под одеяла руки, оперся ими в край койки, сел, огляделся. Кроме меня, в палате было еще двое пациентов — старичок и мужик лет сорока.
— Добрый вечер! — сказал я.
— Привет! — отозвался мужик.
— Здрасте, — пролепетал старичок, откладывая газету, которую читал, и снимая очки.
— Меня Сашей зовут!
— Кирьян Петрович, — откликнулся старик.
— Колян, — буркнул мужик.
На этом разговор иссяк. Да и о чем толковать незнакомым людям? Не о болячках же. Я до такого еще не созрел. Зато созрел для другого. Конечно, врач вставать не велел, но мочиться в судно в присутствии практически незнакомых людей я тоже не собираюсь. И тут я сообразил, что лежу под одеялом совершенно голый. Видать с меня сняли даже трусы. Ну да, они же были мокрыми. Оглядевшись, я обнаружил на тумбочке сложенную пижаму. И на том спасибо! Схватил штаны, натянул под одеялом, потом сел на койке, надел курточку, нашарил тапки. Теперь можно бежать в сортир.
