Белла чао (1943) (СИ) - Соболев Николай Д. Н. Замполит
Ведь Тито точь-в-точь повторил путь Сталина: личный культ, безграничная власть, репрессии. И результат одинаковый, все пошло прахом, причем у югославов даже быстрее. Наверное, из-за того, что страна меньше и встроенность в европейскую экономику больше.
Вот я и вываливал на милованову голову свои «соображения» — на все посты придут заслуженные партизаны, кто ж еще-то? Сколько из них будет считать, что главное дело они уже сделали и могут расслабиться? Как там — «кто воевал, имеет право у тихой речки отдохнуть». Сколько из них забронзовеют и кроме идеологической преданности ничего продуцировать не будут? Да и то, знаем мы эту преданность — мне в девяностых рассказывали, что президент Хорватии Франьо Туджман и начальник хорватского генштаба генерал Бобетко начинали как раз политкомиссарами у партизан (причем у последнего родню убили усташи), но в итоге стали националистами.
Да что там далеко ходить, я своими глазами наблюдал, как замполит наш полковой, вернейший ленинец, делегат отчетно-выборных конференций вплоть до уровня Московского военного округа, прямо у нас на глазах переобувался в демократа и поборника свободного рынка. И что, сука, характерно, на этом не остановился — видел я его уже на рубеже нулевых и десятых годов и где? На пикете под черно-желто-белым флагом, с иконой Николая II. Жаль, не довелось позже на него посмотреть, наверняка эволюция на этом не остановилась, а там перспективы широчайшие — можно заговор рептилоидов разоблачать, можно за плоскую Землю топить.
— Вы-то идейные, Мило. Но вот о чем подумай, кто первый встает в атаку? Кто ведет людей в бой? Кто гибнет первым? Именно вы, идейные. Вас становится меньше, на ваше место приходят новые коммунисты, и среди них вступивших только потому, что «так надо», а вовсе не по убеждениям, все больше.
— Мы их обучаем! И они своими делами доказали…
— Ладно-ладно, пусть все, кто прошел через партизанские отряды, безупречны. А их дети? Те, кому вы передадите новую Югославию? Они ведь, дай бог, вырастут в сытости и довольстве, у них не будет тех оснований становиться коммунистами, что у вас. Они станут не коммунистами, а членами партии.
Не знаю, как там при Сталине было, вырубал он номенклатуру или нет, но вот как все радовались в начале девяностых что скинули ее, и как тут же наросла новая — видел своими глазами. Что ты с бюрократией не делай, если не давить, то она как удушливый газ расползается во все щели и не дает жить.
Только для того, чтобы систематически давить сверху, там должен быть крутой лидер, да еще реально непогрешимый. Вон Тито, уж куда круче, балканский Сталин, а ведь с мостами через Неретву чуть было не накосорезил, хорошо, Четкович успел Кониц взять…
А если нет такого лидера? А если номенклатура скинет его, как Хрущева? Как ни крути, контроля сверху бюрократия не очень-то и боится, для нее это естественная и привычная вещь. Знаю, о чем говорю — сам бюрократ. И знаю, как обходить контроль, как создавать у начальства видимость, что все чики-пуки… И ничего, кроме контроля снизу, мне в голову не приходит. Иначе вырастет «новый класс», как напишет вот этот самый Джилас. Он, помнится, как раз на этой теме с Тито рассорился. Так что буду надеятся, что семена на правильную почву кидаю.
Договорить не дали — позвали есть, налили кипящей чорбы и мы, обжигаясь, наскоро похлебали варево из вяленого мяса, куда накидали ароматных травок. Не давая еде застоятся, пробежался по своим, проверил состояние, чуть не пропустил команду «По машинам!» и влезал уже на ходу. Тут, правда, крейсерская скорость у грузовика — километров тридцать в час, разгон медленный, так что я успешно приземлился в кабину.
Пока, на удивление, мы ехали свободно, обходя с помощью проводников крупные опорные пункты. Странно это видеть после почти полноценной линии фронта в Боснии — тут все малость расслаблено. Почти сразу после привала проезжали сквозь деревушку, где стоял небольшой отряд четников, то есть милиционеров — так они выскочили на дорогу, построились и отдавали честь «итальянской» колонне! Ну и мы, конечно, подобрались, изображая настоящих soldati, помахали им в ответ ручками, покричали «Va bene!»
А потом еда, тепло от двигателя и его равномерный рокот опустили сделали свое черное дело и мы, склонив голову друг другу на плечо, задремали.
Надолго ли, не знаю, но из сна меня выдернуло странное восклицание, прозвучавшее прямо над ухом:
— Russa bene!
В меня тыкал пальцем и радостно скалился итальянский офицер в несуразной шинели с воротником рыбьего меха:
— Russa bene!
Русса? Откуда он знает, что я русский???
Глава 10
Туда…
— Russa bene! — еще раз повторил офицер и поднял рукой в кожаной перчатке чебурашковый воротник.
За несколько мгновений, пока с меня слетали остатки сна, я успел увидеть блокгауз, солдат с оружием, запаниковать, дернутся к кобуре, вздыбить от ужаса всю шерсть, разглядеть Ромео рядом с итальянцем и понять, что офицер весел, а не агрессивен.
И что Ромео, энергично жестикулируя, безостановочно втирает что-то начальнику поста, вызывая новые приступы смеха.
Что, вообще, черт побери, происходит?
Эти двое снова потыкали в меня и ушли, похохатывая.
Повернулся к водиле и Миловану и сам чуть не заржал, понял, чему так радовался итальянец: две грязные до черноты рожи, со сверкающими белками глаз, чисто негры, то есть афроюгославы.
— Спокойно, — улыбнулся Джилас, показав еще и белые зубы. — Все под контролем, Ромео дело знает.
К водительской дверце тем временем подошел солдатик, стрельнул закурить и разговорился с водилой. Судя по тому, что у носителя никаких подозрений не возникло, шофер языком владел неплохо.
— Словенец, — шепнул Милован. — У них, да еще у хорватов в Риеке и Задаре многие знают итальянский как родной.
Словенец, значит. А я-то все думал, почему он так странно говорит. Словенский все-таки не сербохорватский, хоть и близок, и понятен без перевода.
Ромео крикнул «чао», а потом добавил что-то вроде «буоно соджорно», если я правильно расслышал, махнул рукой водителю головной машины и колонна медленно тронулась, а он вскочил к нам на подножку.
— Земляк, соседний городок, — доложил Джиласу коминтерновец. — Предлагал остаться на ночевку, дальше по дороге неспокойно.
— Сказал, что у нас приказ?
— Ага, и краешек конверта показал.
Он собрался отвалить, но я задержал его:
— Слушай, а как он узнал, что я русский?
Ромео вытаращился на меня, а потом сообразил:
— Ты про «russa bene»? Нет, это не «русский».
— А что же?
— Это значит «хорошо храпит». Ты спал и такие рулады выводил, что двигатель заглушал, — засмеялся Ромео, соскочил на дорогу и так же ловко запрыгнул в кабину следующего грузовика.
Вот черт, а я чуть пальбу с перепуга не устроил…
На «неспокойном» участке нас встретили проводники Колашинской бригады и по отвратной горной дороге увели в небольшую деревню. Грузовики остановились на пыльной площади, вернее, на расширении дороги, мы вышли размять ноги, я покрутил корпусом туда-сюда. Тело молодое, гибкое и тренированное, но после целого дня тряски в тесной кабине, позвоночник хрустел, как у старика.
Закончив дрыгоножество и рукомашество, я с удивлением отметил, что местной публики нет вообще, словно попрятались. Ну ладно в ближних домах, мало ли — чужие вооруженные люди приехали, но и в дальних (а раскиданы домики изрядно, между подворьями метров по двести не редкость, а пятьдесят-сто норма) никто не высунулся посмотреть. Вместо них с другого края притопал целый партизанский взвод, ожидавший нашего приезда. И только когда они полезли обниматься с «итальянцами», в домах началось шевеление и появились жители. А уж как они обрадовались, когда узнали, что нас не требуется кормить, и не описать.
Всю экспедицию разместили в длинном сарае через дорогу от кладбища, но это дело привычное — у меня вся эпопея связана с кладбищами и расстрелами.
