Старушка-молодушка и новогоднее чудо(вище) - Анна Жнец
Ох, ну и денек!
Сперва я решила вызволить из дома терпимости дочь горе-игромана Джофрэ, а затем навестить любимую мачеху и сестер. Пусть отдают деньги по-хорошему, а нет — будет по-плохому.
Еще и брючный костюм надо бы забрать, но сейчас не до того.
Стоя у дороги, я добрых полчаса пыталась поймать свободный экипаж. С общественным транспортом в Ниене, судя по всему, были большие проблемы. В основном мимо проезжали личные сани и кареты господ, но наконец мне повезло. Из-за угла вырулила длинная повозка, запряженная тройкой лошадей. По внешнему виду я сразу поняла, что это местный аналог автобуса на конной тяге. Во-первых, карета была здоровущая, с шестью окошками с каждого бока, а во-вторых — под завязку набита людьми.
Останавливаться экипаж не собирался, и, размахивая руками, я бросилась ему наперерез. Извозчик был вынужден затормозить.
— Что ты творишь, ду… леди?! — едва не выругался мужчина на облучке, недовольно зыркнув на меня из-под шапки, надвинутой на лоб. — Зачем под колеса бросаетесь, дамочка?
— К углу Рисовой и Бельевой подвезете?
— Два медяка. — Кучер кивнул, мол, забирайся внутрь, и, обрадованная, я потянулась в карман за припрятанной мелочью.
* * *
Район, где меня высадили, выглядел более бедным и грязным, чем тот, из которого я приехала. Дома здесь были ниже, улицы теснее, между каменными постройками ютились деревянные хибары. Люди ходили по тротуарам, заваленным снегом, хмурые, плохо одетые, а на дорогах встречалось на порядок меньше богатых экипажей.
На пересечении двух улиц я заметила большую деревянную вывеску. На дощечке была вырезана пивная кружка с густой шапкой пены. Сверху неровные буквы складывались в название: «Бешеная фляга. Буйная ночь». Дверь заведения то и дело распахивалась, выпуская наружу шатающихся мужчин. Те гоготали, шумно переговаривались, роняли свои перчатки и шляпы в сугробы у входа, подбирали их и нетвердой походкой возвращались под крышу таверны, некоторые — ползком. Путь мой, судя по всему, лежал туда же. Но господи, как же не хотелось заходить в это злачное место!
Чувствуя себя уязвимо и неуверенно, я остановилась под вывеской. Мужчины рядом с дверью вылупили на меня глаза.
— Пришла нас развлечь, птичка? — Жирные губы расплылись в лоснящихся улыбках. — Или своего мужа здесь ищешь? Поди, под столом храпит. Или мордой в миске с похлебкой.
В морозном воздухе раздались короткие, лающие смешки — такие звуки издавали гиены в мультиках. Я скривилась. Один из мужчин, толстяк с солидным брюхом, стоял на коленях, зачерпывал горстями снег и тер им свои пылающие, красные щеки, остужая кожу.
Он покосился на меня и прохрипел с одышкой:
— Нечего приличным барышням здесь делать. А если и правда мужа потеряла, так опиши его. Найдем и выведем к тебе.
— Не мужа, — в горле застрял колючий ком, колени обмякли. Из приоткрытой двери до меня доносилась задорная мелодия: кто-то играл на фортепиано. Посетители таверны нестройно пели под музыку. Я слышала пьяный хохот и стук, с которым деревянные кружки опускались на столы. — Подругу.
— Ах подругу…
Мужчины усмехнулись. По моему телу заскользили сальные взгляды.
— Значит, на работу пришла.
Краем глаза я заметила, как ко мне потянулась чья-то рука. Не дожидаясь, чем все закончится, я быстро юркнула за дверь и окунулась в прокуренный сумрак.
В таверне было людно, шумно, пахло хмелем и солодом, а еще жирным мясом и кислой капустой. Напряженная до предела, я двинулась по узкому проходу между столами. Столешницы выглядели ужасно грязными. Мокрые, темные от пятен, все в крошках и остатках еды. И как только посетителям было не противно за ними сидеть? Лично я старалась ни к чему не притрагиваться.
Под звуки фортепиано я углублялась в зловонную полутьму, разбитую мерцанием редких масляных ламп. Разговоры стихали. Мужчины замолкали на полуслове и оборачивались мне вслед. Их взгляды касались меня как липкие пальцы. Никогда не считала себя робкой, но сейчас меня охватило жутковатое чувство, будто я ступила на запретную территорию, где со мной могла случиться какая угодно неприятность.
Это был мир мужчин. Причем мужчин не самых благородных.
С облегчением я заметила женщину в фартуке, разносившую напитки, и поспешила к ней. Рядом с представительницей своего пола я почувствовала себя увереннее.
— Милая барышня, к вам сегодня взяли новенькую. Могу я ее увидеть?
Милая барышня окинула меня отнюдь не милым взглядом. Это была дородная девица с крутыми боками, необъятной задницей и грудью, похожей на два мешка картошки. В руке она держала деревянный поднос с пятью литровыми кружками под шапками пены.
— А ты кто такая? Что здесь забыла? — разносчица с завистью уставилась на мою короткую белую шубку и поджала губы. — Такие фифы сюда не захаживают. Зачем тебе новенькая?
Я опустила на поднос серебряную монету.
— В благодарность за помощь.
Крутобедрая девица фыркнула, быстро сцапала подношение и сунула в карман передника.
— Да вон она. Убогая Люсиль.
Я проследила за ее взглядом.
Бедную дочку негодяя Джофрэ я бы вычислила и самостоятельно, попадись она мне на глаза. Слишком выделялась она среди других работников таверны.
Если крутобедрая держала поднос уверенно, одной рукой, то Люсиль вцепилась в него двумя и явно боялась уронить. Ее глаза были на мокром месте, она напоминала трусливого зайца. Вздрагивала от мужского смеха, дергалась, когда посетители хватали ее за юбку.
Ее веки опухли, нос покраснел — похоже, бедняжка сегодня много плакала. Она выглядела растрепанной, зашуганной, но назвать ее убогой не поворачивался язык. Люсиль обладала редкой природной красотой. Не зря хозяин «Бешеной фляги» взял ее в уплату долга.
— От клиентов отбоя не будет, — словно прочитала мои мысли разносчица. — Хозяину, конечно, радость, а девчонке — беда. Быстро из нее все соки выжмут. Сколько я таких видела.
