Убей-городок 2 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич
Да, не зря любимый журнал изобрёл такую рубрику — «Филькина грамота». Есть над чем посмеяться, а заодно и почерпнуть для себя что-то новое из области креативного мышления. Я с грустью вспомнил тупой юмор двадцать первого века — тот случай, когда диалектика не работает, и неимоверное количество никак не перейдёт в надлежащее качество.
Материалы для этой рубрики присылают с мест, и отказные материалы — очень щедрое место для подобных перлов. Но и мы здесь не лыком шиты и тоже умеем коряво блеснуть умом, когда к стенке прижмёт. В этом месте своих рассуждений мне пришлось честно признаться, что теперь я утратил возможность судить об этом со стороны, как привык за последние годы. Теперь тебе, дружок, сказал я себе, придётся самому выносить подобные постановления. Посмотрим ещё, насколько изощрён твой ум, чтобы прийти к нужному результату, не уподобляясь искателю гусей.
Я перелистал журнал. Одноцветная печать, цветные только обложки, некачественные фото газетного типа, заметки и статьи, несколько отдающие показушностью, но дающие представление о том, как работают твои коллеги в других регионах. Мы очень любили этот журнал и, честно говоря, немного бахвалились, что у нас в милиции есть специальное, недоступное для многих издание.
Вернув журнал Сергею, я посмотрел на перекидной календарь — неимоверный дефицит тех (или этих?) времён. Иногда за неимением нового приходилось запускать его на второй круг, понимая при этом, что дни недели сползут, а некоторых листочков, потраченных на записки, уже не будет.
На календаре стояла дата: 3 сентября 1976 года, пятница.
Глава тринадцатая
Смерть учительницы
Город гудел уже неделю. Не в дудки дул и не на стакане сидел. Город обсуждал ужасную новость — странную смерть молодой учительницы, да ещё в самом начале учебного года. Самые разнообразные слухи клубились вокруг этого происшествия. Горожане располовинились по версиям. Кто-то считал, что это самое что ни на есть жестокое убийство. Вторая половина сходилась на суициде по причине любовных отношений. Вернее — краха этих отношений. Равнодушных не осталось. Стороны приводили самые невероятные доводы в пользу своей версии и категорически отрицали аргументы носителей противоположного мнения. Для расследования собрались лучшие умы сыска и криминалистики города и области. Меня в число таковых не взяли — молод ещё.
Происшествие было не на моей территории, и я занимался своими маленькими и не очень делами, потому как что бы ни случилось ужасного, текущая работа должна выполняться неукоснительно и в срок.
Что было известно нам, не входящим непосредственно в группу по раскрытию: третьего сентября одинокая женщина Вера Петровна Антонова, тридцати лет, обнаружена повесившейся в своей квартире, в ванной комнате. Обратило на себя внимание то, как были завязаны узлы на верёвке: и узел петли, и узел в месте привязки верёвки к трубе под потолком. Хорошо, что у обнаруживших тело людей хватило ума не повредить узлы. Обычный человек в своей жизни так завязывать верёвку вряд ли умеет. Информация к размышлению, так сказать.
Причиной для беспокойства стало то, что, выйдя на работу первого сентября весёлой и жизнерадостной, Вера Петровна вдруг ни с того ни с сего не появилась в школе ни второго, ни третьего. Второго числа, пока ещё школьное расписание не устоялось, без литературички обошлись, а третьего числа забили тревогу. После уроков домой к Вере отправилась завуч Светлана Михайловна при силовой поддержке трудовика и физкультурника. Не получив ничего вразумительного от соседей: не видели, не слышали, не знаем, поисковая бригада уже собиралась убираться восвояси. Решили только последний раз позвонить да постучать в дверь. На стук отозвались чуть слышные скребущие звуки. Ага, значит там кто-то есть!
Учителя снова к соседям: вот, засвидетельствуйте, хотим взломать дверь — там кто-то шевелится. А соседи — так кошка там, наверное, шебуршит. Вера-то котейку держит. А дверь ломать не надо, вот и ключик у нас есть, ещё от старых хозяев остался, мало ли что. А Вера, когда заселилась, порядки менять не стала.
Вот так тело и обнаружили. А шебуршалась и на самом деле кошка, голодная была.
Следующую порцию информации мы получили от Сергея Савина, сыщика, на зоне которого и было это происшествие. Дневная смена, утренняя оперативка, всё как обычно. После этого в соответствии с традициями предполагалось отравление себя никотином в самом дальнем кабинете, чтобы наше ржание по какому-нибудь дурацкому поводу не сильно ошеломляло посетителей. В этот раз и я как-то затесался в компанию любителей табака. Сергей вещал:
— Поначалу-то обрадовались. Ну висельник и висельник, не криминал и то хорошо. Щас быстренько формальности выполним — и по домам, ну или там кому куда надо. Только Валентина Макаровна сразу сказала: Ребята, на суицид не похоже. И тело висит не так, и странгуляционная борозда не там и неявно выражена. Что-то она там ещё говорила, я в её прозекторских терминах ни черта не понимаю, но обещала назавтра точный ответ дать, за исключением гистологии, конечно.
Сергей смачно затянулся и с шумом выпустил толстую струю дыма в потолок.
— Прокурорский товарищ материал нам оставил. Не вижу, мол, криминала. Вот заключение будет, тогда и посмотрим. С ним-то всё понятно: возбудишь дело, так тебе и расследовать. А не возбудишь, так потом этот материал может и вообще к ним в прокуратуру не попасть. Сделает милиция отказной[15], да и ладно. А мы лучше потом посмотрим, насколько правильно она его сделает. Если что не так — по шапке дадим.
В кабинет заглянул дознаватель Щеглов.
— А что это у вас сегодня тихо здесь, ребята?
На него нашикали и велели Савину рассказывать дальше. Его упрашивать было не надо.
— Узлы на верёвке очень необычными оказались. Вроде как на морские похожи. Женщины в быту точно такие не вяжут. Тогда что — дело рук убийцы? Ой как нам такой версии не хотелось! А потом смотрим: шторка из верёвок сплетена. Она в кухонном проёме, но закинута на дверь, мы на неё сразу-то внимания и не обратили. А на ней узлов всяких! И таких, и эдаких! Как это называется, слово такое мудреное? А, вспомнил — макраме! Опять от души отлегло — значит, умела почившая вязать узлы-то всякие. Может, ещё и не убийство.
В комнате вроде всё на месте, порядок в целом не нарушен. Но что-то царапает глаз. В белье и одежде как будто что искали, шкатулочки там всякие в нелогичных местах находятся. Но все отклонения какие-то неявные, что ли. А самое интересное — следы. Они или смазаны или их нет. На кастрюлях, которыми по их виду хозяйка и пользовалась-то редко, есть, а вот на чашках, которые всегда под рукой — нет, на ножах нет. На косяках нет. Вы можете себе представить, чтобы женщина перед тем, как расстаться с жизнью, занялась мытьём чашек и протиранием косяков?
Тут опять встрял Щеглов:
— А вот я помню, мы на труп выезжали, так будущая висельница себе прическу и макияж сделала, чтобы, значит, покрасивше выглядеть. И записку соответствующую написала.
На Щеглова опять заругались, и он, обиженный ушёл. Савин продолжил.
— Записки не было. А у нас опять крен в сторону злодейства. Убийца, если таковой был, постарался восстановить порядок, но позаботился свои следы уничтожить. А это само по себе важная информация к размышлению. Но пока материал остался без возбуждения. И ладно, нам легче. Дежурному по отделению — тоже. Сообщение проходит как самоубийство, городское дежурное начальство пока копытом не бьёт и в бой на раскрытие убийства не призывает. Но старичка соседа, у которого ключик-то запасной хранился, мы на заметочку взяли. Полная ахинея, конечно, его подозревать, но в качестве первой отмазки на вопрос, что поделали, сгодится.
Савин бы и ещё разглагольствовал, но в этом месте дежурный сердито разогнал нас по местам. Пришлось подчиниться, хотя замечу, что подобные разговоры в табачном дыму как правило значительно полезней для знания обстановки, чем тупое переписывание ориентировок.
