СССР: вернуться в детство?.. - Владимир и Ольга Войлошниковы
Зато беличьи кисточки в «Художнике» были, и теперь у меня аж четыре штуки разнокалиберных: единица, тройка, пятёрка и огромная десятка. Вечерами я рисовала, и мама, поначалу страшно удивлявшаяся, кажется, привыкла к моим внезапным талантам.
Книжка моя про приключения в Железногорске успешно продвигалась к финалу; где-то в первых числах февраля я закончила работу с тетрадками и отложила рукопись вылёживаться — до начала апреля. Получилось одиннадцать тетрадок со вставками, на мой вкус — вполне достойно.
И, конечно, я всё думала про статью. Если честно, надежды на быстрое издание было ещё меньше, чем на издание вообще. Я вполне отдавала себе отчёт, что материал вполне может быть придержан до следующей зимы — если вообще выйдет. Нет, я надеялась… Уж уровень-то я оценить могу (и просто собственного методического сочинительства и соотносительно с другими публикациями в том же журнале), но вполне может статься такое, что у редакции и так своих прикормленных авторов достаточно, зачем им ещё какие-то неизвестные татары из Сибири…
К тому же, уж больно спешно всё получилось.
Рассуждая на тему поспешности, я начала готовить статью про бабушку и её старших детей. О годах войны, проведённых в Омской области, — с одной стороны это был пилотный материал будущей книги «Председательница», а с другой — самодостаточная вещь. Отправлю к девятому мая. Например, в тот же «Костёр». И немного другого формата, где акцент будет сделан на детей, помогавших фронту — в «Пионерскую правду».
Эта идея так меня увлекла, что я на время забыла о других проектах, и вот, пятнадцатого февраля…
НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!
— Мама, смотри! — матушка моя забежала в квартиру, расстёгивая шубейку на ходу, и запрыгала, вытряхивая руки из рукавов.
— Что такое? — сразу заволновалась бабушка.
— Вот! Я думала алименты, а сумма странная какая-то. И вот ещё, — она сунула бабушке маленький квиток извещения.
— Не пойму я, — бабушка отнесла руку с листком подальше*, — это что… На Ольгу, что ли?
*Да-да, «зрение у меня хорошее,
просто руки короткие…»
Божечки мои, неужели напечатали статью?!
— А журнал? — спросила я.
— И журнал! — воскликнула мама. — «Физическая культура в школе», за февраль! — она взмахнула журналом, который я до сих пор не видела из-за шубы, и из него вылетел маленький листочек, на котором было написано карандашом: «Шаманова, авт. экз-р*».
*«Авторский экземпляр», вестимо.
— Дай мне! Пожалуйста! — меня замандражило, и ноги сделались холодными.
Я торопливо раскрыла на оглавлении, пробежала пальцем по строчкам…
— Пятнадцатая страница! — руки вдруг затряслись, так что я даже не могла страницы переворачивать, и мама сама зашелестела листами.
— Это… Это как это? Саша написал?
Бабушка вынула журнал у мамы из рук и старательно-дикторским голосом зачитала:
— «Организация зимней спартакиады: из опыта работы». Кульмухамедов А.Н., Шаманова Г.Н. — бабушка озадаченно посмотрела на нас. — Правда, Саша, что ли, написал?
— А на Ольгу почему перевод?
— Можмыть*, так алименты теперь будут приходить? На почте спроси.
*Это «может быть» по-бабушкински.
Меня ситуация почему-то настолько выбила из колеи… Вроде, ради этого же всё и затевалось, а поди ты…
Я постаралась справиться с голосом:
— Это я написала.
Мама и бабушка посмотрели на меня как громом поражённые.
Я проглотила комок в горле.
— Вы когда с дядь Сашей обсуждали, я постаралась запомнить, и записала.
Ну, по сути-то так ведь всё и было, да?
Они продолжали на меня смотреть, и я добавила:
— А картинки я сама нарисовала, и написала, что это я. Это… Иллюстратор. Поэтому вторая бумажка для меня. За рисунки.
Бедная моя мама. Я представляю, как должен раскачиваться для неё сейчас мир.
— А сколько там денег? — спросила я.
— Тридцать рублей, — отстранённым голосом сказала мама.
Интересно, все картинки взяли?
— А за текст?
— За текст… — она посмотрела в первое извещение, — тридцать шесть рублей двадцать пять копеек.
Ага. Интересно, сам текст подредактировали или нет? И если да, надеюсь, без потери смысла…
— Когда на почту пойдём?
— На почту? — мама прислонилась к косяку двери, ведущей в зал. — Что-то у меня как будто голова кружится…
Я сбегала на кухню, оторвала в аптечке кусочек ватки, потом заглянула в ванную, там в уголке под раковиной нашатырный спирт стоял в страшной зелёной бутылке с закручивающейся крышкой, ватку помочила чуть-чуть:
— Понюхай, только осторожно, — я поводила своей медициной у мамы перед носом.
— В-в-ву-а-а-ай, — она передёрнулась, — это что такое?
— Нашатырь. Раздевайся давай, чай пить пойдём. И нечего тут головой кружить. Я же вам сказала, что буду писателем, а вы мне не верите! Дай журнал, я хоть посмотрю. Баба, налей чаю, пожалуйста. Попьёт — успокоится.
Я снова вытянула у неё журнал, пошла в зал.
Бабушка торопливо пошуршала на кухню, загремела там.
Статью изменили совсем немножко. И пояснительную мою записку напечатали, только чуть-чуть подправив стилистику (в более «социалистическом», я бы сказала, духе). И фотки!
Я подняла голову и увидела, что мама с бабушкой стоят напротив меня, тоже заглядывая в журнал — мама с ополовиненной чашкой в руке.
— Я думаю, надо этот первый опыт как-то отметить, — сказала я. — Лимонада купить. «Тархун»! Ну, или какой будет. За деньгами пошли?
И мы пошли. Повезло нам, что наше почтовое отделение работало аж до восьми вечера. Впрочем, когда нам наконец выдали наши денежки, настенные часы за спиной у почтальонши показывали всего лишь пятнадцать минут седьмого, и мы ещё в продуктовый успели под закрытие. Из лимонадов на полке стояли «Дюшес» (по тридцать копеек), «Колокольчик» (по тридцать пять) и «Байкал» (по сорок пять).*
*Это с учётом того,
что лимонадные
пол-литровые бутылки
с прошлого года
принимали в «Стеклотаре»
по двадцать копеек.
Тархуна, к сожалению, не было. Он хоть и стоил дороже остальных — аж шестьдесят пять копеек за бутылку — но разбирали его всегда очень быстро.
Мы купили всех имеющихся лимонадов по паре штук и килограмм конфет «Черёмушки» по два двадцать. Масло у нас дома есть — бабушка в коопторге четыре пачки про запас взяла. А я страсть как люблю свежий хлеб с маслом и с такой вот конфеткой.
По дороге домой я сказала:
— Мам, давай мы подкопим и купим тебе новое пальто. Красивое, с меховым воротником.
На натуральную шубу даже замахиваться было страшно — норковые шли по цене чуть
