Генерал-адъютант его величества (СИ) - Леккор Михаил

Время уже поджимало, поэтому слова императора стали последними. Разъехались по своим делам: Чернышев в военное министерство, цесаревич Александр к своей матери, были у него какие-то там заботы, а император Николай с министром Макуриным, как и предлагали, поехали в министерство религий пудрить мозги послам.

Собственно, послов было немного, но все они от стран, в эти годы сильных и могущественных — Англии, Франции, Австрии, и немного Пруссии. То есть к России все вроде бы дружественные, только дружба это была с душком. Все они нашей стране будут еще портить кровь не одно столетия и Макурин не хотел бы иметь с ними добрые отношения. Однако, император имел другое отношение и вот министр должен принять их!

Впрочем, принять-то должен, а вот настрой Макурин имел отличный от монарха — суровый, если не враждебный и уж точно не дружелюбный.

Николай I, видя это, часто улыбался, из-за чего вместе они имели классическую пару доброго и злого полицейских. И ладно бы Макурин был простой поданный, но со своим статусом святого, признанного почти во всех христианских странах, и отчасти мусульманских прочих, он, как минимум, был почти равен императором.

И поэтому у послов было двойственное настроение, — с одной стороны, улыбающийся император, с другой, — непонятно суровый святой. Да и он какой-то разный — австрийскому послу Гнешеку он вообще дал по головекрестом. Да так, что тот сразу и навсегда выздоровел от язвы желудка. Английский же лорд Макинтош получил выговор за неявку в церковь в течение месяца. Хотя лорд был прихожанином англиканской церкви, а российский святой был православный. Но поэтому поводу Макурин вынужден был прочитать длинную проповедь и изложил, судя по присутствию здесь императору, новую официальную доктрину Российской империи. Это было уже интересно, и дипломаты оживились.

— Грех не быть прихожанином другой религии, нежели государственной, грех вообще не быть верующим. И если к первому российская церковь и государство сего времени стали относиться примеряющее, то не к верующим была и будет относиться плохо, ибо это познание дьяволово!

Тут святой в эмоциях перекрестился на висящую на стене парадного кабинета икону, от чего та засверкала, как будто вся была в сплошных драгоценностях и золоте и находилась на ярком свете.

Это православное чудо, нет, это христианское чудо, или даже просто Божье чудо, на послов оказало наибольшее влияние, после этого они даже спорили со святым вяло, хотя вопросы задавали, но явно по официальному протоколу. То есть наш монарх задает вашему, а он тут совершенно не причем.

Конечно, это было не так, как и то, что от Российской стороны отвечал не присутствующий здесь император, а его министр, хоть и святой, то есть приближенный к Богу. И отвечал он сразу же не от российского монарха, а от самого Бога.

— Господь мне даровал знание в бытность на Небесах, — вещал, совершенно не смущаясь, Макурин, — что он один на этом и том свете. И ему все равно, в какой он форме в той или иной форме. Все это земское, человеческое преставление. А вот то, что Бога нет, так это от дьявола и тот, кто вещает об этом, тот вольно или не вольно, является приспешником нечистой силы.

— И вы предлагаете жечь их на кострах? — спросил испанский посол Дон Диего, исключительно по шпаргалке от испанского двора

Поэтому и Макурин спокойно отреагировал на вопрос:

— Господа, не увлекайтесь! Мы же в гуманитарном XIXвеке и каждого человека уже ценим. Пусть каждый поданный думает про себя, лишь бы он не вздумал агитировать. Так и будем относиться — если он думает неправильно, то церковь мягко будет его поправлять единственно проповедями и молитвами. Если же он будет упорствовать и проповедовать дьявольские знания, то церковь будет должна отдать ему светской власти. Но и главным образом не для убийства, а для наказания.

— А как же евреи? — тут же озвучил больное место в России Гнешек. Макурин напрягся. Пусть сам посол не старается поддеть, за него будет подкалывать австрийский император.

— А что евреи? — как бы не понял святой, — все религии в России, в том числе иудаизм, разрешены и свободны для службы.

— То есть евреи теперь свободны от строгих российских законов? — прицепился уже англичанин.

— Подождите, господа — попросил Макурин, — то, что религия стала свободна, не говорит об исчезновении строгих светских законов. А вообще, дискриминация исчезнет, некоторые ограничения останутся.

На эти слова послы отреагировали по-разному — кто-то свободно, кто-то злорадно, но в целом спокойно.

Андрей Георгиевич на это не отреагировал. Скандалом посещение послов министерства не закончилось, это уж точно.

Глава 11

Перещебетали еще какие-то мелочные вопросы и дипломаты с чувством исполненного долга разъехались. Про самые актуальные и очень тяжелые вопросы про подлинный ли святой и есть ли настоящая свобода религий, они и не вспомнили. Зря император беспокоился.

Впрочем, он и не горевал о бесполезном визите. Только очень высоко оценил мои ораторские возможности и, шепотом, чудодейственный потенциал святого. А потом собирался ехать обратно в Зимний дворец.

Макурин, однако, его остановил на некоторое время своими вопросами. Мишка уже ушел, незнакомым ушам больше не осталось. Между тем, вопросов было много. Близилась большая поездка в действующую армию, и требовалось кое-что решать. Например, снабжение продовольствием. Сами продукты Макурин мог достать. И даже провести его першероны могли без особой сложности. А вот по потреблению оказались трудности.

Нет, снабжение самого себя и даже его «государевых людей» он проведет без проблем. Но затем вполне естественно, возникали вопросы снабжения ставки и самой армии, а они обязательно возникнут, хоть не в него реальности, но все же Макурин хотя бы из фильмов знал, как плохо кормили не только солдат, но и офицеров. Не зря регулярная армия так ненавидела интендантов.

Андрей Георгиевич не собирался им помогать, взяточников и воров он и сам ненавидел и пренебрегал. Но вот, извините, нормально кушать он хотел и желательно не менее трех раз. И не только сам, но и кормить Ставку цесаревича, и саму армию. А это было гораздо сложнее.

От императора Николая Макурин, собственно хотел:

— во-первых, официального согласия, как у главного начальника. Действующая армия — это государственная структура в чрезвычайной ситуации, там и расстрелять могут! Не говоря уже о том, что это просто не красиво действовать за спиной государя;

— во-вторых, и, наверное, самое главное, обусловить оплату продовольствия. Сам процесс будет прорабатываться в регулярных частях на самой войне, на так называемой Действующей армией. От императора опять же требовалось согласия в принципе, чтобы интенданты, эти официальные казнокрады, не имели возможности отказывать хотя бы даже в этом.

Выслушав и выяснив, что требуется конкретно от него, Николая сказал категорическое императорское «ДА». После этого он, наконец, смог уехать. Уехал и Макурин. Слабое место в XIX веке была связь. То, что в XXI столетии можно разрешить путем нескольких звонков не сходя с места, два века назад требовало много усилий и времени.

Можно, конечно, перемести тяжесть обслуживания на слуг, но Андрей Георгиевич не решился. Ведь они, канальи, много чего напутают и качество будет слабое. А с учетом, что в его хозяйстве много чего будет впервые, Макурин не хотел бы, что б первый блин стал комом. Да ему и самому было интересно снабжать Действующую армию. Он и в своем-то времени никогда не и близко не подходил к этим вопросам, а тем более в прошлом.

Сначала остановился в Санкт-Петербурге, собрал, кого можно и кого надо на совещание. Потребовал от них резко увеличить выработку сухарей и консервов. Затем выделить возможные запасы, а он не только предполагал, но знал, что их будет много.

Но все-таки наибольшие возможности здесь окажутся не у органов снабжения, а у структуры переработки продуктов. Поэтому, возложив на городские органы, в первую очередь, выработку сухарей, что уже делалось, но в гораздо меньших размерах, и потребовав сделать несколько передвижных хлебозаводов (так называемые ПеЗы, будущие ПАВЗы) он выехал в поместье. Там, конечно же, уже выработались различные консервированные продукты, ведь холодильники не существовали в эту эпоху и в мирное время. Однако же он сразу же понимал, что масштабы надо резко увеличить.