Второй полет Гагарина (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич
Обнимались, целовались. Валентин смял меня и подколол:
— Думал, ты за эти годы вырос, а всё такой же шкет!
Он единственный в семье был больше метра семидесяти, отец и Боря примерно с меня, а Зоя и мама ещё меньше. Рядом с ними Алла смотрелась как женщина кинг-сайз, хорошо не Кинг Конг, она присоединилась к нашему празднику жизни секунд тридцать спустя.
Я, честно говоря, отвык её видеть на улице не в шинели и не в полушубке. По случаю беременности жена успела построить себе тёмно-серое очень элегантное пальто-колокол, скрывающее пузик, после четырёх месяцев заметный на худой фигуре, когда оставалась в платье. Несмотря на драпировку, мои помнили о ребёнке и обнимали невестку как хрустальную вазу, прикасаясь едва ли не кончиками пальцев.
Она же обеспечила нам автобус, мобилизовав связи медиков в Мурманске, водитель запихал чемоданы прибывших в тёмно-зелёный ЗиС-8. Ехать было недалеко. Около гарнизонного Дома офицеров, что на проспекте Ленина, 27, я забронировал в гостинице три номера. Когда вселились, мама, видевшая к тому же, что водитель за старания получил десятку, взволновалась: слишком дорого.
Я шепнул ей:
— Не волнуйся! Ты помнишь маленького Юрика, когда леденец за копейку был роскошью. Сейчас мы с Аллой на двоих получаем больше четырёх тысяч! Квартира бесплатно, еда бесплатно, обмундирование за счёт государства. Покупаем брикеты топить титан и минимум продуктов — на выходной день, да и то у нас заготовлены рыба, грибы, мясо. Там, на Севере, негде тратить деньги!
Седые волосы около уха приятно щекотали мне губы. Я снова её обнял.
Это мама… Моя мама!
Она всхлипнула.
— Юрочка… Ты даже те леденцы помнишь…
— И войну. И корочки хлеба, оставшиеся от фрицев. И про ту сволочь, что всё грозился нас с Борей повесить. Мамочка! Давай забудем про плохое. Жизнь удалась. Я — военный лётчик, у меня прекрасная жена, она скоро родит мне сына, твоего внука… Не надо слёз!
Таким макаром мне удавалось уйти от опасной темы «а помнишь?» к более спокойным о том, как сейчас.
Обменялись подарками. Мы привезли маме и Зое пимы, они очень мягкие и сами приспосабливаются к любой ноге, с размером не прогадаешь. Мужчины получили тёплые жилетки из оленьих шкур. Ещё был целый ларь солёной рыбы, не всякому секретарю обкома такая попадает на стол. Их презенты были большей частью скромнее: постельное бельё, традиционное для вручения недавно женатым, домашняя утварь. Папа протянул мне серебряный портсигар, трофейный немецкий, с тех времён. Мы с Аллой приняли всё так, будто эти вещи спасли нам жизнь. Нет, благодарность и в самом деле была искренней.
Когда вышли с мужиками покурить, для них был сюрприз, что один из Гагариных не курит.
— Врачи говорят: ребёнку вредно, если Алла дышит моим выхлопом. Ничего, подрастёт, закурю снова, — поторопился добавить, потому что отец явно расстроился неуместностью своего подарка, сто пудов — недешёвого. — Служба в авиации нервная. Порой вылезаешь на землю или на снег, аж руки дрожат. Покурил бы, а нельзя.
— Ну, одну-то можно? — попытался Валик.
— Потом тяжело будет снова удержаться. Я же Алле слово дал — не курить.
— Да… И в кого ты такой с самого детства упёртый? — спросил отец.
— В тебя, папа. В кого же ещё.
Вместе обедали в ресторане, всемером гуляли по улицам, глядя в серое небо, солнце ещё заходило за горизонт, но уже не всерьёз, как говорят курильщики — не в затяжку. Болтали до полуночи. Мне казалось, что не спалился, пока мама не завела самый трудный разговор.
Это случилось утром, в день их и нашего отъезда.
— Ты очень изменился, сынок. Порой не узнаю тебя. Совсем.
В этот миг было сложнее, чем в истребителе, сваливающимся в штопор. Там — опаснее, зато знаешь что делать наперёд и до мелочей.
— Ты права. Я скажу тебе самую главную разницу, и ты поймёшь. Пока не уехал в Москву, всё это было и всерьёз, я вообще с малых лет ответственный, и одновременно продолжение детства, игра во взрослого. Правда, понял многое только теперь. И аэроклуб, и желание стать военным лётчиком тоже были игрой, поиском романтики. Сейчас совершенно другое.
— Что же, Юра?
— Я хотел идти в военные лётчики, чтобы летать. А теперь летаю потому, что — военный, защищаю свою страну. Мы ни с кем не воюем, но любой враг должен знать: у Советского Союза лучшая в мире авиация, лучшие пилоты. Может, звучит немного официально, как в газетах пишут или диктор читает по радио. Но это — правда, мама. Раньше я отвечал за то, что должен оправдать ваши надежды. Сейчас охраняю мирное небо над огромной страной. И скоро добавится ещё одна ответственность, когда родится сын. Или дочь. Мама, я — правда другой, старше. И, прости, больше никогда не стану твоим прежним маленьким сыночком. Как Валя и Боря тоже не станут.
Улыбнулась. Оттаяла.
Фуф, вроде пронесло…
Я сумел всунуть ей три тысячи на компенсацию дорожных расходов, она противилась, но взяла, попросив не говорить отцу: он гордый и обидится. В ней жило представление, что родители должны помогать взрослым детям, довольно странное. Думал, сдувание пылинок с великовозрастного недоросля войдёт в советский обиход куда позже. Но материнская любовь сильнее поветрий.
На вокзале обнимались, плакали. Алла тоже расстроилась, гагаринская семья ей очень понравилась. Тьфу, чёрт, до сих пор отделяю себя от них! Моя семья, без вариантов и оговорок.
Вернулись в военный городок, решив не использовать неизрасходованную часть отпуска, её попросим, когда приблизится время рожать.
Волновался? Не то слово… Беременность протекала вполне успешно. Как медработник, жена мониторила состояние своего организма, будто сама у себя была пациенткой. Рожала в Мурманске, в госпитале, Ксения появилась на свет в конце сентября, и я с лёгкой душой простил им обеим, что наследница — не мальчик, от счастья летал не только на МиГ-15бис, но и в душе все круглые сутки.
Девочка была замечательная и очень тихая, ночные подъёмы к кроватке ребёнка имели место, но случались всего-то пару-тройку раз до рассвета, вставали по очереди. Не сравнить с рассказами большинства молодых лётчиков о всенощных бдениях у колыбели, когда от собственного «баю-бай, спи, котёнок, засыпай» запросто сойти с ума, а к полётам никто не допустит — злого, нервного и с прыгающим давлением.
Как раз заканчивался мой кандидатский стаж в КПСС. В партию тогда принимали не по велению души и сердца стремящегося в ленинцы, а по разнарядке, выделяя первичным парторганизациям весьма скудные квоты на приём, желающих вступить в сей элитарный клуб находилось куда больше, чем предоставленных мест. В части служили капитаны-комсомольцы, но Юрий Гагарин, пока лишь лейтенант, окончил университет марксизма-ленинизма, что открывало прямой путь к желанным корочкам, соответственно — к «правильной» анкете будущего первого космонавта. Пока я ни в чём не уступил ему, даже чуть превзошёл состоянием здоровья, отказавшись от папирос. Но долгожданная оферта на перевод в покорители космоса не приходила никак, в душе росло беспокойство, грозившее переродиться в панику…
Когда Ксюше исполнился месяц, я однажды вечером вернулся домой, стряхнул снег с куртки и позвал супругу на важный разговор.
— Сейчас, проверю только, как наша девочка.
Чтоб не мешать дочке отдыхать (когда только успела устать?), прикрыли дверь на кухню. Именно в этой части квартиры состоялось абсолютное большинство Самых Важных Разговоров в СССР, не только в нашей семье.
— Чем хочешь удивить?
— Я получил предложение на перевод в Москву.
Алла едва не выронила ложку, которой накладывала мне макароны по-флотски.
— В Москву⁈ В ПВО Москвы?
— И да, и нет. В столицу, но для испытания новой техники. Не сразу. Сначала медкомиссия. Выдержу — переедем где-то в конце января или в феврале. Может, ты забыла, но я тебе обещал заранее обсуждать подобные варианты.
Она придвинула мне тарелку, сама села напротив.
— Ты уже согласился.
— Предварительно. Рапорт не писал.
