Шаровая молния 3 (СИ) - Гор Александр
— Ты не забыл, что моё имя не должно фигурировать среди авторов песен? — напомнил Николай, когда Шварц рассказал, какие песни он хочет записать.
— Не понимаю я вас, Николай Николаевич. Другие бы выгрызали право значиться на этикетке пластинки. За это же очень неплохие деньги полагаются.
— Вот и пусть другие выгрызают, а мне нельзя.
— Даже под псевдонимом?
— Даже под псевдонимом. Реши сам, кому из ребят эти деньги нужнее, и волевым решением назначь их авторами. Ну, или перечисли гонорары в Фонд обороны, но всё равно без упоминания обо мне, как авторе песен.
У ребят такая «бескорыстность» вызывала удивление, но, если честно, самому Демьянову было стыдно пользоваться результатами чужого труда. Даже если развитие событий пошло иным путём, и многие из этих песен уже не будут созданы настоящими авторами. Он сюда не наживаться попал.
Да, определённые «бонусы» его послезнание приносит. В том числе, и материальные. Да взять хотя бы первую Сталинскую премию, примерно треть которой он потратил на собственные нужды и нужды близких ему людей. Не говоря уже об улучшении жилищных условий в 1939 году и сейчас. Но внутреннее табу на желание стать «денежным мешком» (ну, «отравлен» он «тлетворным влиянием капитализма», при котором прожил больше тридцати лет, чего уж от себя скрывать) переступить не мог. Да и не был никогда по-настоящему богат, даже когда занимался мелким бизнесом. А значит, «никогда не жили мы богато, вот и нечего начинать».
Останавливаться в деле «впрыскивания» в общество действительно хороших, вдохновляющих песен всё равно нельзя, так что будут концертной бригаде новые «музыкальные номера» из числа тех, что записаны в заветной тетрадке, хранящейся в домашнем сейфе. Не сегодня, поскольку нет с собой ни её, ни гитары: ехал-то он для того, чтобы узнать, как дела у Клавы. Так что новый визит в бывшую общагу консерватории состоялся буквально в следующее воскресенье. А до этого два вечера подряд он развлекал Анастасию Кирилловну и гражданскую жену игрой на гитаре и исполнением совершенно незнакомых им песен: просто вспоминал, как это играется и поётся.
Немного беспокоила предстоящая встреча с Розой: Клавдия же наверняка уже сообщила ей, что Николай теперь — семейный человек. Мало ли как воспримет эту весть та, кого он лишил невинности? Спокойно восприняла. Без истерики или грустных взглядов и тоскливых вздохов. Как старого друга. Как, впрочем, и остальные члены концертной бригады, сильно повзрослевшие за то время, пока Николай их не видел. Не мудрено: на войне вчерашние мальчишки и девчонки взрослеют мгновенно.
Какие песни он передавал ребятам? «На безымянной высоте», которая, как он помнил, будет написана в 1960-е. «Махнём, не глядя», тоже сочинённую уже после войны. Помните?
Солдат хранит в кармане выцветшей шинели
Письмо от матери, да горсть родной земли.
Мы для победы ничего не пожалели.
Мы даже сердце, как HЗ, не берегли.
Что пожелать тебе сегодня перед боем?
Ведь мы в огонь и дым идём не для наград.
Давай с тобою поменяемся судьбою.
Махнём, не глядя, как на фронте говорят.
— И как вы, Николай Николаевич, умудряетесь настолько точно уловить все эти чувства, возникающие там? — поразился Валентин, трубач концертной бригады после того, как дозвучали строки другого шедевра:
Мне часто снятся все ребята,
Друзья моих военных дней,
Землянка наша в три наката,
Сосна, сгоревшая над ней.
Как будто вновь я вместе с ними
Стою на огненной черте
У незнакомого посёлка
На безымянной высоте.
— Мне ведь один раненый в медсанбате тоже рассказывал, что постоянно видит во сне тот бой, в котором полегла почти вся их рота. Разговаривает с убитыми друзьями, которые в этих снах живы и веселы.
Нет, признаваться в том, что всё это украдено у реальных фронтовиков, Демьянов не стал. Просто грустно улыбнулся, сказав чистую правду:
— И мне когда-то пришлось немного повоевать…
Шварца потрясла «Тёмная ночь» из фильма «Два бойца», который даже ещё не начинали снимать. Конкретно — слова:
Ты меня ждёшь и у детской кроватки не спишь,
И поэтому знаю: со мной ничего не случится!
— Эту песню буду петь я! — объявил он и тут же стушевался, услышав негромкий укоризненный голос жены:
— Аркаша! С твоим-то голосом?
— Ну, если не со сцены, то хотя бы для себя. И для тебя — дома.
— А это, Роза, конкретно для твоего исполнения, — объявил Демьянов, перебирая струны.
Широкие лиманы, зелёные каштаны,
Качается шаланда на рейде голубом…
В красавице Одессе мальчишка голоштанный
С ребячьих лет считался заправским моряком.
И если горькая обида
Мальчишку станет донимать,
Мальчишка не покажет вида,
А коль покажет, скажет ему мать:
'Ты одессит, Мишка, а это значит,
Что не страшны тебе ни горе, ни беда:
Ведь ты моряк, Мишка, моряк не плачет
И не теряет бодрость духа никогда'.
В песне, исполнявшейся в другой реальности одесситом Утёсовым, пришлось заменить всего лишь последний куплет, поскольку об освобождении Одессы можно будет говорить в прошедшем времени ещё очень и очень нескоро:
Широкие лиманы, цветущие каштаны
Услышат снова шелест развёрнутых знамён,
Когда войдёт обратно походкою чеканной
В красавицу Одессу гвардейский батальон.
И, уронив на землю розы,
В знак возвращенья своего
Наш Мишка вдруг не сдержит слезы,
Но тут никто не скажет ничего.
И только тут Николай обратил внимание на то, что по щекам девушки текут слёзы. Обильно, что называется, в четыре ручья.
— Можно, когда я буду её петь, я стану говорить, что песня посвящается моему погибшему брату Михаилу? — произнесла она, всхлипывая.
— И сотням других одесситов, отдавших жизнь на фронте, — присев на корточки перед плачущим «воробушком», произнёс он, вытирая девушке слёзы. — Прости, я не знал его имени.
Жутко захотелось закурить, едва удержался, чтобы не «стрельнуть» у кого-нибудь из ребят.
Сотням других одесситов. Пожалуй, уже тысячам, поскольку Приморская армия, пока обороняла этот город, в значительной мере пополнялась за счёт местных добровольцев, среди которых оказался и брат Розы. Потом она обороняла Севастополь и наступала от него до Джанкоя, а теперь насмерть стоит под Симферополем, отражая натиск 11-й армии Манштейна, вновь перешедшего в наступление.
Да, эта немецкая армия понесла огромные потери, пока её гнали от Города русских моряков. Потеряла всю осадную артиллерию, обстреливавшую Севастополь. Включая гигантскую пушку «Дора», стреляющую снарядами весом в несколько тонн, для которой так и не успели достроить огневую позицию. Но Демьянов прекрасно знал, что германская промышленность очень сильна, и потери в живой силе и технике, за исключением таких монстров, как «Дора» и самоходные мортиры «Карл», уже восполнила. Но надежды на то, что Красной Армии не придётся уходить с полуострова, есть. По крайней мере, Константин Константинович Рокоссовский упоминал жёсткий приказ Сталина адмиралу Октябрьскому: не будет Черноморский флот и его авиация действовать в интересах Крымского фронта, не будет и адмирала.
Есть надежда на то, что выдюжат войска Крымского фронта, получившие богатый боевой опыт, лучше оснащённые оружием, самолётами (насколько Николай помнил из «своей» истории, в сорок первом там катастрофически не хватало современных истребителей, летали преимущественно устаревшие «ишачки» и даже И-15бис), танками, зенитными орудиями. Включая ЗСУ, собираемые на основе предложенных им модернизационных модулей. «Плечо» снабжения 44-й и 51-й армий, так и не терявших Керчь и Феодосию, намного короче. А конвои с боеприпасами и пополнением для Приморской армии, идущие в Севастополь, лучше защищаются кораблями Черноморского флота. Есть надежда на то, что «гвардейский батальон», в составе которого непременно будут одесситы, пройдёт под шелест боевых знамён под одесскими каштанами намного раньше, чем это было в другой истории.
