Ц - 9 (СИ) - Большаков Валерий Петрович

— Да какие, к черту, испытания? — вспылил Невструев. — Это же катаклизм! Кончик света! При взрыве тряхнет баллов на двенадцать по всей округе, даже за сотню километров всё развалит до основания, а в эпицентре… Там же вообще — провал в земной коре!

— Ну-у, этакий негабарит, да сбросить над Нью-Йорком… — затянул Клегг. — Хм… Вообще-то, в Советском Союзе строится самолет грузоподъемностью сто двадцать тонн…

— Все-то вы знаете! — желчно усмехнулся Александр Сергеевич. — Никакой дурак не станет слать бомбардировщик. Вообще-то, — передразнил он Мензиса, — в Советском Союзе запущена ракета-носитель «Раскат»! Она выведет в космос под сотню тонн груза. Понимаете? Тахионные бомбы будут грозить Западу именно оттуда, с орбиты! Со станции «Салют»!

Забывшись, Клегг отпустил яростный «fuck», и махом влил в себя полстакана водки.

— Расходимся! — сипло выдохнул он.

Понедельник, 31 декабря. Вечер

Московская область, объект «В», п/я 1410

До видеосвязи типа «Скайпа» было еще далеко. Даже открытку переслать по «мылу» — задача нерешаемая. Пока. Ни софта нет подходящего, ни «железа».

Поэтому с Риткой я общался, как в старину — изливал свое «скучаю, люблю» в письмах. Набрал полстраницы, отослал, а ответов пришло сразу три — и от Риты, и от мамы, и от Насти. Минут через десять комп пищал, не переставая: Аля с Изей, Зиночка с Дюхой, Света с Сосной, Наташка — все хором поздравляли меня с наступающим. А Маша на радостях выдала маленькую военную тайну — ее Жендоса отпустили на две недели!

Улыбаясь, я отстранился от «Коминтерна-2», и прогнул спину, закидывая руки на затылок. Хорошо…

Да, и мои далеко, и неприятель ходит кругами, а все равно здорово. Я прислушался — из коридора долетала музыка, слышались голоса. Молодежь отсчитывала минуты до полуночи, да и старая гвардия не отставала. Иваненко нынче примерял бороду Деда Мороза, а уж Снегурочек у нас хватает. На выбор.

Напевая, вошла Лена, торжественно занося маленькую коробочку, заклеенную сеточкой — обиталище для белого мышонка по кличке Пик.

— Мыш готов! — весело воскликнула девушка. — Миш, а, Миш? Ой, что-то я наугощалась… С Новым годом!

Она обняла меня, и поцеловала.

— С Новым годом! — улыбнулся я, притискивая Браилову по-приятельски. С удовольствием чмокнул в щеку.

Но ей этого было мало. Жадный рот искал мои губы, а когда нашел, девичьи ручки, гладившие мне шею, опустились, залезая в джинсы, чтобы мять и щипать ягодицы. Я обалдел.

Приятно было? Очень. Дыхание Лены стало прерывистым, она прижималась все теснее, требуя ласки, а я… Я хотел! У меня скулы сводило от желания, но… Ну, нельзя так!

Секундная слабость… Минутное удовольствие… А потом что? Но и уронить слова отказа — как?

Я осадил суетливые мысли, давая волю рукам. Стиснул девушку, прижал покрепче… Браилова замерла, унимая дыхание, и вытолкнула:

— Прости.

Я виновато разжал объятия. Лена, не поднимая глаз, отошла, бессмысленно поглаживая пальцами консоль пульта — и рывком взбежала по пандусу, исчезая в дверях.

А я остался. Ругая и себя, и ее, и весь прекрасный пол разом.

О, эти женщины! Влекут, манят, двигая эволюцию… Они могут холодно и равнодушно внимать словам любви, с насмешкой отвергать тех, кто грезит счастьем… Как это у Лопе де Веги?

«Любовью оскорбить нельзя, кто б не был тот, что грезит счастьем. Нас оскорбляют безучастьем…»

Я покачал головой. Мужчины всегда будут виноваты.

Вот, если бы я уступил Лене, мы бы сейчас барахтались на диване, исполняя обязательную одиннадцатиминутную программу.

А потом, когда отдышимся и придем в себя? Меня же обвинят в гнусных домогательствах! Приставал к хмельной женщине… Воспользовался слабостью… Соблазнил…

Но теперь-то еще хуже, потому как не домогался, не уступил искушенью! И как быть?

«А никак!» — разозлился я, и утопил клавишу «Пуск».

Гул ускорителя заглушал зовы Нового года. В главном канале выло, словно в огромной каминной трубе.

Я отпустил джойстики, и копирующий манипулятор повис за стеклом хронокамеры. Мышонок беспокойно шмыгал по кругу, обнюхивая прозрачный колпак, которым я прикрыл Пика. Иначе шмыгнет подопытный в уголок, и всё испортит.

Пришлось, конечно, и самому побегать. И к ускорительной секции смотался, и к эмиттерам заглянул. Но ничего, справился.

И один в поле воин.

Управление забросом я доверил программе — комп четко поддерживал идеальное соотношение параметров. Телеметрия подтверждала данный факт — вон, строчки так и бегут.

Конфигурация поля… Напряженность потока… Фокусировка пучка…

Всё идет штатно.

Локальное перемещение мыша я не заметил, моргнул. Оп! А хронокамера уже пуста. Только сияние расползается по двойным стеклам, словно потеки зеленой фосфоресцирующей жидкости.

Я глянул на часы. Без четырех двенадцать. Шампанского под рукой не было, да и не люблю я его — голова потом болит. На подоконнике стояла недопитая бутылка «Крем-соды». Я осторожно перелил прохладную газировку в бокал.

Обида прошла. А хреновое настроение осталось. Да и ладно…

Всегда мечтал провести новогоднюю ночь в одиночестве. Сбылось.

На хронометре двадцать три часа пятьдесят девять минут и пятьдесят одна секунда. Пятьдесят две… Пятьдесят три…

Ровно в полночь прибор пискнул, а шкала мигнула красными нулями. Я неторопливо, смакуя, выцедил сладкую шипучку.

Хорошо пошло.

Тихонько загудел пульт, и я снова не заметил "локального перемещения". Пик по-прежнему шустро семенил под колпаком.

Шлепок по красному грибку, и гул утих, выдыхаясь. Я подработал джойстиками, осторожно пересаживая мышонка в коробчонку.

— Поздравляю, Пик, — негромко сказал я. — Надеюсь, ты жив и здоров. Не подведи. О, кстати! Ты же представлен к награде!

Подняв сеточку, я сунул мышу пластик сыра. Заслужил.

Вторник, 1 января 1980 года. Первый час ночи.

Московская область, госдача «Москва-4»

Андропов, укутанный в халат с кистями, развалился в кресле и цедил сок из фужера. Вроде, и подагра унялась, и почки не сдают, как бывало, а он все равно осторожничает. Да нет, все правильно.

Если не тянет выпить, то зачем наливать? Лишь бы соблюсти обычай?

— Текст нормальный получился, — оценил он свое новогоднее поздравление.

— Да и зачитал вполне, — отозвался Иванов, пригубивший брют.

— Ага, — капризно поморщился президент, — и стою, как статуй! Будто в спину вступило.

— Ой, Юра, не придирайся… Нормально всё.

Фыркнув, Юрий Владимирович прислушался. Таня оживленно балаболила в столовой, вызывая приятный Иркин смех. Он улыбнулся: всё, как раньше, как у людей…

Рвался к власти, рвался… Дорвался, и понял, что теперь вся жизнь — напоказ. Ну, за все нужно платить. Нет, у Эдиты Пьехи эта максима тоньше выражена: «Что-то теряешь, а что-то находишь».

— Борь, для зачина — как там объект? К элоям в гости еще не заглядывали?

— Да куда там… — Борис Семенович допил шампанское, и отставил пустой фужер. — Усё у порядке, — спародировал он Лёлика из «Бриллиантовой руки», — и даже лучше!

— В порядке… — проворчал Андропов. — Люди сидят, как заключенные в шарашке!

— Работаем, Юра, работаем… Невструев сдулся на второй день, пошел в сознанку. По-моему, даже очень обрадовался, когда мы предложили ему сотрудничать!

— Как они подловили хоть? Деньги?

— Не, «медовая ловушка»… — лениво молвил Иванов, откидываясь на спинку дивана. — Подложили двухсотдолларовую богиню — и готово. Агент «Сенсей», стать в строй!

— Понятно…

Генлейт пересел в напряженную позу, сложив руки на коленях.