Утро под Катовице (СИ) - Ермаков Николай Александрович

Анджей, а ты на мне женишься? — ну вот, теперь знаю, да и нетрудно было догадаться. И только я открыл рот, чтобы рассыпаться в обещаниях, как она продолжила, — нет, ничего не говори, какая я глупая, ты ведь мне ничего не должен, ты ведь посланник, а я тебя недостойна…

Ну что ты, милая… — бросив пустую банку на землю, я обнял девушку за талию, а другой рукой погладил по голове, — никакой я не посланник, и я тебя люблю и женюсь на тебе.

Правда? — Болеслава заглянула мне в глаза с такой щенячьей надеждой, что мне стало неловко — ну как тут можно что-то гарантировать?

Правда! — как можно уверенней ответил я.

Значит, мне нужно будет развестись с Казимиром, — тут же начала она строить планы, снова положив мне голову на плечо, — даже не знаю, как это сделать… А ты точно посланник, я знаю, что ты не из нашего мира, другие не замечают, а я чувствую… — перескочила Болеслава на другую мысль, но я остановил её нежным поцелуем.

Это все потом, сначала надо вырваться отсюда, — прервал я это разоблачение попаданца и, соскочив с кормы, вновь отправился на свой древесный наблюдательный пункт.

На часах было ещё без четверти семь, но, благодаря плотным тучам, уже наступила непроглядная ночная темень для всех людей под этим неприветливым небом, за исключением одного человека — меня. С дерева мне все также была видна дорога, по которой по прежнему шла пехота. Тут следует отметить, что пехотная колонна состоит не только лишь из одних пеших солдат, вместе с ними по польской земле лошади волокут тяжело груженые телеги и пушки, вслед за ними со скоростью пехотинца тащатся грузовики. Поразмыслив, я вернулся в танк, сказал спутнице, чтобы она заняла свое место в башне и переместил панцер на километр восточнее. Забравшись на новом месте на дерево, я убедился, что поступил правильно — открывшийся вид давал гораздо лучший обзор на дорогу. Теперь можно было планировать, основываясь на достаточном количестве исходных данных. Насколько я мог сейчас видеть, у меня была возможность выехать на дорогу, не потревожив посты, выставленные в селе, так как поблизости от подворий, расположенных между мной и шляхом, фрицев видно не было. Для большей надёжности я слез с дерева и пробежался почти до самой дороги, обследуя будущую траекторию движения. Да, немцев здесь нет и собаки не лают. То есть присутствуют все основные условия для тайной операции. Поэтому, вернувшись, я вывел танк из леса и, проехав вперёд, остановил его в двух сотнях метров от дороги, даже не думая о маскировке, наоборот, убрал с брони все маскирующие ветки. Теперь оставалось только дождаться прорехи в движении. Выключив двигатель, я, подвинув спутницу, перебрался на командирское место, и высунулся по пояс из люка, всматриваясь в движущиеся по шляху немецкие войска. Примерно через час моё терпеливое ожидание было вознаграждено — вслед за пешей колонной проследовали два десятка грузовиков, после которых дорога осталась пустой. Понимая, что такую возможность нельзя упускать, я вернулся за рычаги, запустил не успевший ещё остыть двигатель и двинулся вперёд, быстро догнав колонну и пристроившись к ней сзади. Болеславе я сказал, чтобы она, сидя на командирском месте внимательно следила за дорогой сзади и сообщила, когда сзади появится транспорт. Немцы из впереди идущей колонны никак не прореагировали на моё появление, в кузовах солдат не было — тенты были закрыты наглухо, а из кабины мой панцер можно было увидеть только в зеркало, а много ли там разглядишь? Ну едет кто-то, только свет фар и видно. Так и тащились потихоньку на в ночной тьме через польские просторы. Через час Болеслава сообщила, что сзади издали виден свет фар, который, по всей видимости, принадлежал механизированному подразделению, так как довольно быстро приближался. Меня эта ситуация несколько нервировала, хотя я был почти уверен, что они для меня опасность не представляют. Но, как бы то ни было, в течении часа эта колонна нас догнала и пристроилась сзади, перейдя на черепашью скорость пехоты, идущей впереди меня. Такой порядок движения сохранялся почти до полуночи и мне стоило огромных усилий не заснуть за рычагами.

Дрема накатывала волнами, она то набрасывалась на мой разум и тело наливая свинцом веки и подбрасывая короткие сновидения-галлюцинации, которые мне удавалось отогнать лишь напряжением силы воли, то отступала, и тогда я встряхивался, осознавая опасную реальность окружающей действительности. Попытка привлечь Болеславу к помощи в деле борьбы со сном не увенчалась успехом — девушка лишь что-то сонно промычала в «говорилку», дав понять, что в этом вопросе она мне уже не союзник. И вот, в половине двенадцатого ночи, когда я уже стал обдумывать, как бы мне свернуть в какой-нибудь лес или рощу для отдыха, впереди идущие автомобили неожиданно для меня остановились. Я тоже нажал на тормоз и, взяв свою флягу, отпил из неё и с удовольствием протер лицо влагой, а то во время движения необходимость держать рычаги обеими руками лишала меня меня этой простейшей возможности взбодриться. Сонливость отступила, и мне оставалось только ждать дальнейшего развития событий. Происходящее на дороге впереди меня, было скрыто кузовом грузовика, поэтому я решил совместить необходимое с полезным: выбравшись из люка отошёл на левую обочину и, с наслаждением опустошая переполненный мочевой пузырь, осмотрелся. Благодаря своему отличному ночному зрению, я смог сразу определить причину остановки — пехотный полк располагался на привал в чистом поле. Потом я глянул на технику, которая следовала позади меня, а то Болеслава ранее мне могла сообщить только том, что видит фары, теперь же мне было видно три броневика, вставших непосредственно за панцером и десяток грузовиков за ними, оттуда тоже вылезали фрицы и справляли свои надобности. Несколько немцев направились в мою сторону, но я не стал их дожидаться и вернулся в танк, к которому они не проявили никакого интереса, пройдя дальше. Заняв кресло мехвода я ещё раз умылся водой из фляжки, нашел в припасах чёрствый хлеб и копчёную колбасу и с аппетитом перекусил. А вскоре тронулись с места стоявшие передо мной грузовики. Теперь стало очевидно, что они не входили в состав пехотного полка, как я предполагал ранее. Я поехал вслед за ними, стараясь не отставать, чтобы создать видимость единой колонны. Теперь, когда впереди не было сдерживающего фактора в виде пехоты, скорость существенно возросла и уже через час, проехав по мощеной булыжником улице крупного села и миновав два дорожных поста, не обративших на мой танк никакого внимания, я проехал по мосту через Сан. На восточном берегу также было село, но уже меньшего размера в котором я проделал следующий маневр: съехал с дороги и встал у обочины, пропустив следовавшие за мной подразделение, а затем пристроился сзади этой колонны и, проехав мимо очередного немецкого поста, покинул село. Сделано это было по следующим соображениям: мне была нужна возможность не привлекая внимания покинуть колонну, а тут, в населенном пункте с немецким гарнизоном, выход из колонны должен вызвать куда меньше подозрений. Далее, проехав так ещё около двадцати минут, я свернул с дороги в первом же лесу и вскоре остановился под кронами вековых дубов. Решив, что тут неплохое место для отдыха и временной дислокации, я пробежал по следам панцера до дороги и тщательно их замаскировал, после чего сделал несколько кругов по ночному лесу вокруг стоянки, а затем вернувшись в танк, уснул на водительском кресле. Проснулся я от того, что Болеслава спросила меня:

Анджей, ты спишь?

Идиотский вопрос, на который спросонья так и хочется ответить матом, не взирая на личности. Еле сдержался.

Нет, милая, уже проснулся.

Прости, что разбудила, но у меня проблемы, а на улице дождь…

«Проблемы это плохо, дождь это хорошо…» — начал я мысленно анализировать её болтовню.

Мне нужно кое-что сделать, но я не могу это сделать снаружи, ведь там дождь, поэтому мне нужно, чтобы вышел…

«Она что, тут облегчиться задумала? Ну дела…»

А куда ты это делать собралась, у нас ведь нет ночного горшка?