Трудовые будни барышни-попаданки 2 (СИ) - Дэвлин Джейд
Иногда и я прогуливалась по грибы с Лизой и Степой. Нельзя сказать, что «ходила», потому что доезжала в пролетке до рощи на холме. Конечно же, не той, где прошлой осенью обнаружилась страшная находка. Ходили два-три часа, собирали грибочки. Лизонька не расставалась с блокнотом и зарисовывала их, а я радовалась этим простеньким рисункам как Степка, обнаруживший большой гриб. Иногда он их не срывал, а просил Лизоньку нарисовать.
А еще дочка возилась в будущей оранжерее. Поездка во дворец князя Озерского вышла еще той нервотрепкой, но результаты того стоили. Садовник Андрей оказался идеальным работником — трудолюбивым, инициативным, понимающим. Если бы у меня был ботанический сад, я не раздумывая назначила бы его директором.
Кроме того, выяснилось, что, услышав приказ собираться в дорогу, Андрей захватил свои любимые инструменты, а также запас семян, целую коллекцию. В этом ощущался не только профессионализм, но и мелкое возмездие прежним хозяевам. Я вспоминала анекдот про низкую зарплату: «За такие деньги ты не должен "ничего не делать", ты должен вредить». Зарплату ему не платили, но жизнь под властью взбалмошной ревнивой барыни и вороватых управителей была очень уж нервной. Звездно-электрический барин ничего про него не знал, барыне были нужны только ягоды, овощи и плоды. Если требовалось расширить оранжерею, то он должен был попросить втрое больше древесины, чем нужно, чтобы две трети украл управляющий, а спрашивали с садовника.
Теперь Андрей планировал и строил оранжерею, при участии своей жены и сына. Я спросила мальчишку, что ему больше по душе — полевая работа или садовая? Он удивился вопросу, но искренне ответил: «Конечно, рядом с тятей» — и теперь подсоблял, а рядом вертелись две дочки и Лизонька, решившая посадить ноготки и бархатцы. А перед этим разметила клумбу, геометрически почти безупречно.
Я попросила садовника аккуратно проследить за юной помощницей, чтобы у нее все получилось и цветы проклюнулись, взошли, вытянулись и распустились. Сама помню детскую радость, когда ранним утром приходишь на грядку и там, где несколько дней назад ты посадил семена, проклюнулся зеленый росточек.
А еще мне нравилось, как Лизонька общается с Марфушкой и Нюрочкой — дочками садовника. Конечно, они относились к юной барыне с почтением, но, если нужно, ей руководили, причем как взрослые. Марфушка брала совок, специально изготовленный для Лизы, и говорила:
— Посмотрите, Лизавета Михайловна, как надо копалку держать. Теперь сами копните.
Павловна ворчала, а я одобряла. Пусть дворянская дочка с детства привыкает, что кто-то лучше нее может выполнить работу.
Сам Андрей Степанович — я несколько раз не удержалась и уважительно назвала садовника — тоже внес небольшие коррективы в мои огородные труды, но почти всегда восхищался, извинялся и спрашивал: «Эмма Марковна, как вы узнали, что так сажать можно?»
Помидоры решили выращивать в теплице и эту культуру среди крестьянства не распространять — без парников могут не вызреть. Впрочем, если в деревне пойдут разговоры об удивительном красном барском овоще, поделюсь семенами, пусть попробуют посадить.
Оранжерея пока что планировалась, а вот строительство откладывалось. Сенокос требовал всех рабочих рук в деревне. Так то сено еще и ворошить надо было постоянно, потому как погода сырая, вот-вот все добро сопреет.
Волнений и радостей хватало. Я уже робко строила планы на предстоящую осень. А то и зиму. Много куда съездить надо, в тот же Нижний на ярмарку. Потом насчет продажи оборудования похлопотать. А к санному пути и в Москву бы… Все же я, несмотря на все свои знания химика-технолога, вовсе не гений. И не целый комбинат, чтобы осуществлять множество исследований и доводить их до практического применения.
Мне нужно как-то искать выходы на людей из здешних, с учеными поговорить, пересилить их предвзятость к моему женскому полу, просто объяснить, чего хочу… пусть открытия с моей подачи, но без меня сделают, плоды их для всех на пользу послужат.
Но увы. Все эти планы полетели в тартарары одним непрекрасным утром, когда с сенокоса прибежала девчонка-босоножка в линялом сарафане и заорала на весь двор:
— Барыня! Барыня, там Демьянка помирает! Как есть падучая его взяла, щас помрет! Попа зовите! Чай, успеет грехи-то отпустить!
— Что ты городишь, окаянная? — напустилась на нее Павловна с крыльца. — Барышень перебудила! Вот я тебя хворостиной!
Но девчонка только махнула на старуху платком и помчалась дальше — в деревню, нести свою весть. А через пять минут в дом внесли самодельные носилки из двух жердей и мешков. На них лежал молодой парень из дворовых, Демьян. По тому, как его скорчило в пароксизме боли, а также по зеленовато-бледному лицу стало понятно: дело плохо.
Глава 29
Дилетантская диагностика, проведенная мною, привела к неутешительным выводам: у бедняги не «падучая», как называли в те времена эпилепсию, а, скорее всего, аппендицит. Не ел с вечера, тошнило, а главное — новые и новые волны боли в животе, с раннего утра — выше пупка, потом — в правой нижней части. Думали даже, что змея укусила, но ранок от зубов не обнаружили.
История была не просто безрадостная, а ужасающая. Молодой, крепкий, умный мужик был обречен умереть от болезни, которую в мое время лечили наипростейшей операцией, поставленной на поток даже в районных больницах. Но именно полостной операцией — вскрытием живота. И никакие самые лучшие таблетки альтернативой не являлись.
Если проблему решить невозможно, надо ее отложить. В данном случае это могло означать продление мучений человека. Но пока есть хотя бы теоретический шанс, пусть помучается.
Для начала я ушла в себя, отрешившись от всех сует, звуков и запахов. И попыталась вспомнить, что же я читала-слышала об этой беде.
Так. Так… что это было? Кажется, документальный фильм, который я не смотрела, скорее слушала, безмятежно сидя в садовом кресле на собственной веранде со спицами в руках. У меня почему-то всегда лучше получалось понять и запомнить любую информацию, когда руки заняты какой-нибудь простой механической работой. Вот тогда я даже не считала петли, медитативно постукивая спицей о спицу и слушая интересную передачу.
Кажется, это было что-то про историю медицины. И что-то подходящее к ситуации. Вот! Вот оно!
Консервативное лечение, применяемое на кораблях, когда судовой врач не решается взяться за скальпель. Воспоминание оказалось, с одной стороны, плодотворным, а с другой… где взять спазмолитические и антигистаминные препараты? Оставались вневременные приемы: постельный режим, пузырь со льдом на правый бок, неограниченное питье и полное отсутствие пищи.
Дворня Демьяна любила и уважала, поэтому лед с ледника принесли мгновенно. Также позвали и отца Даниила. Он соборовал пациента, исповедовал, причастил. Потом сказал мне:
— Свое дело, Эмма Марковна, я сделал. Может, и вы к земным средствам прибегнете? Сказано же в книге Сираховой: «Господь создал из земли врачевство, и благоразумный человек не будет пренебрегать им».
Я спорить с Ветхим заветом не собиралась и тем более пренебрегать врачевством. Только что делать-то?
Тут и еще один аспект: не только отец Даниил глядел на меня с надеждой. Уж такая у меня репутация: если человек жив, то любую проблему можно решить. И как объяснить, что не любую и что мои консервативные методы хотя и уняли приступы, но лишь перевели стрелку часов назад. А так-то они хоть замедленно, но тикают.
Впрочем, все, что могла, я и по этому поводу уже сделала:
— Алексей верхом ускакал в уездный город. Велено без доктора не возвращаться. Хоть силком, хоть за большие деньги, но привезет.
Дворня, столпившаяся в сенях и в людской, услышав эти слова, взволнованно и благодарно загудела. Еще бы! Мало кто из нынешних-то господ станет недешевого «дохтура» из города вызывать, к крепостному особенно! Спасибо, ежели знахарку деревенскую допустит, да и то на семейный кошт самого крестьянина. А дворовому так и вовсе попа позовут сразу — ежели Всевышний решит, что пришла пора человеку на небеса отправляться, так и противиться ему не след.
