Воробей. Том 1 - Андрей Дай
— Однако, — протянул, наконец, после затянувшихся размышлений, великий князь. — Стало быть, вы, Герман Густавович, полагаете, что Британия не преминет вступиться за Порту, в случае, ежели нам придется-таки турка воевать?
— Именно так, Ваше Императорское…
— Оставьте эти величания, — чуть ли не приказным тоном оборвал меня Владимир. — До того ли, когда наша с вами Отчизна ныне вновь может оказаться на пороге испытаний!
— Думается мне, Владимир Александрович, что непременно окажется, — кивнул я. — Ни единый из правителей Империи не сможет официально отказаться от идеи вызволения православных из-под ига мусульман. А уж князь Александр и подавно.
— Гм… Действительно… Это Сашино увлечение… славянскими идеями…
— И панславянскими, — вполголоса проговорил я.
— И панславянскими, — согласился молодой глава имперской разведки. — Эти увлечения могут дорого нам встать. Однако же с чего вы, Герман Густавович, решили, будто Дизраэли все-таки готов будет пожертвовать только-только улучшившимися с нами отношениями, ради спасения гибнущей Порты? Вы упоминали, я помню, о полумиллиардных долгах Стамбула. Но ведь, на счастье, в нашем мире еще не все возможно исчислить в золотых монетах.
— Слава Богу, не все, — с готовностью согласился я. — Но вам ли не знать, сколь болезненно принимает Лондон любое, действительное или мнимое, покушение на безопасный путь к жемчужине Британской кроны. И с этой точки зрения, попытка России заполучить контроль, или даже просто — право свободного прохождения проливов будет воспринята правительством Дизраэли, как угроза.
— Нужно так понимать, вы имеете в виду, этот французский канал в Египте?
— Именно так, Владимир Александрович. Именно так. Больше того. Я полагаю, что англичане сделают все возможное, чтоб получить этот канал в свое распоряжение, — как бы плохо не знал я историю, в том что англичане таки заполучат Суэцкий канал, был уверен на все сто. — Казна египетского хедива столь же пуста, как пусты сундуки турецкого султана. И стоит британцам назначить действительно высокую цену, как вся ныне принадлежащая Каиру доля в Суэцком прожекте немедленно сменит владельца.
— Пожалуй вы правы… Я поручу нашему… гм… поручу уточнить эти предположения. Но уверен — вы правы. Как бы ни было печально это сознавать… Но это хорошо, что вы, Герман Густавович, заговорили о казне. Надеюсь, наши запасы выдержат небольшую войну?
— Без малого месяц назад, Владимир Александрович, когда мне последний раз доставляли сведения от Рейтерна…
— Я так понимаю, это вы намекнуть желаете, что, дескать, от дел вас отставили, и покровители предали. Только полноте вам обижаться-то, граф, — дернул бровью князь. — Вам ли не знать, каково оно бывает у нас. Ныне мнимые друзья за вашей спиной с недругами сговорились, а завтра может статься, что враги куда как симпатичнее союзников. Теперь вот Бисмарк что-то в Европе затевает, и о князе Горчакове вспомнили. А сколько? Года уже три как? С Версальской коронации, верно. Болтали, будто бы звезда нашего канцлера закатилась, и пора бы уже старику на покой…
Тут третий сын покойного императора Александра улыбнулся. Тонкой такой улыбочкой. Коварной. Той самой, с которой начинаются все его знаменитые интриги и тайные операции.
— Так и с вами, Герман Густавович. Доносят, что в обществе теперь и не говорят более о прежде всесильном графе Воробье. Полагают, что раз уж сама императрица изволила своему верному рыцарю отставку дать, так Александру немец и сибирский выскочка и подавно не нужен. Только, думается мне, рано они вас, ваше высокопревосходительство, в опалу отправили. Потому как теперь и, быть может, без меры оптимистичный Саша явственно видит, что править и управлять — суть разное. И что в Отчизне нашей желающих первого чрезмерно, а способных на второе — ничтожно мало…
— А вы…
— А я вас, конечно же, стану рекомендовать. Иначе, зачем бы мы сейчас вели эти разговоры? Так как поживала казна империи без малого месяц назад?
На прямой вопрос любого из великих князей и обласканным фаворитам положено отвечать незамедлительно, а уж лицам, чей социальный статус, мягко говоря, временно не определен, и подавно. Так что я, подталкивая Владимира к интересующей меня более других теме, серьезно нарывался. За какой бы талант меня в кабинете на Дворцовой набережной не принимали, ссориться с третьим сыном почившего Александра смертельно опасная забава.
— Прошлый, одна тысяча восемьсот семьдесят четвертый год, Слава Богу, закрыли с небольшим профицитом в сорок миллионов рублей, Ваше императорское высочество, — бодро отрапортовал я. — В году нынешнем, рескриптом государя, излишки уже инвестированы частью в выкуп железнодорожных линий, частью в наиболее доходные производства.
— Да-да, — снова улыбнулся князь. Просто улыбнулся. Искренне, без интриганской многозначительности. — Я слышал. Кажется, именно возглавляемая вами комиссия вынесла вердикт, что, дескать, доходы от принадлежащих державе заводов и железных дорог вскорости могут превысить поступления в казну от прочих сборов. Однако хотелось бы знать иное, Герман Густавович. Скажите, возможно ли существенно увеличить бюджет Милютинского ведомства? Расходы на получение важной информации тоже грозят вырасти, но, для СИБ денег просить не стану. А вот ускорить поступление в войска новейших видов оружия было бы весьма полезно.
— Так, а причем тут дополнительные средства, Владимир Александрович? — деланно удивился я. — И тех, что каждый год выделяются щедрой рукой, более чем довольно. Как любит говаривать адмирал…
— Знаю я, как любит говаривать наш Николай Карлович, — поморщился князь.
Адмирал Краббе, глава Морского ведомства, слыл большим любителем крепкого словца. В высшем свете вообще не слишком стеснялись вворачивать при случае цветистые обороты из богатейшего словаря старого доброго русского мата. Даже великие князья, вроде дядьев Владимира, Константина и Николая Николаевичей, «грешили» этим делом. Но уж конечно не выписывали в заветную тетрадку особенно понравившиеся обороты и не коллекционировали порнографические картины, фотографии и гравюры, как делал это Николай Карлович.
При всем при этом, не смотря на несколько… скажем так: спорное увлечение и острый язык, Краббе был весьма разумный и дальновидный чиновник. Каким он был моряком, судить не возьмусь. За все годы, что прожил в Петербурге, что-то не припоминаю случая когда бы морской министр куда-либо от двора отлучался. И, тем не менее, говорили, будто бы во флоте его любили, а
