Я был аргонавтом (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— Десять дней отдыха — это много. Мы даем вам три дня.

— Три дня — это очень мало, — покачал головой Ясон. — Среди нас раненые, за три дня они не выздоровеют.

— Если вы пройдете по берегу, в противоположную от реки сторону, то наткнетесь на целебные источники. В некоторых можно купаться, из других пить. Вашим раненым сразу же станет легче.

— Тока некоторые пахнут плохо, словно кто-нибудь воздух испортил, — засмеялась девчонка-кентавренок, на всякий случай держась подальше от деда.

— Трех дней вам хватит, чтобы затянулись самые глубокие раны, а выздоравливать станете на море, — твердо сказал старый кентавр.

— А если мы задержимся на четыре дня?

— Если вы задержитесь на четыре дня, тогда мы придем с оружием. Вы воины, вам не впервые сражаться, но вас мало. Возможно, вы убьете всех нас, но и вас поляжет немало.

— А как же законы гостеприимства? — растерянно спросил Ясон. — Мой учитель Хирон...

— Хирон всю свою бессмертную жизнь провел на Пелионе, — резко сказал кентавр. — Твой наставник никогда не видел, что творится вокруг. Он ни разу не попытался вступиться за нас, хотя мы с ним одной крови. Законы гостеприимства... Какие законы могут быть по отношению к тем, кто преступал клятвы по отношению к нам? Мы еще помним, как люди убивали нас. Мы потому-то и убежали, чтобы спасти себя и наших детей. Мы хотели убить вас сразу, как только вы появились на нашем берегу, но пожалели, потому что среди вас есть женщина и много раненых.

— Сколько глаз за нами сейчас наблюдает? —поинтересовался я, делая вид, что мне не страшно.

— Больше, чем ваших глаз, наблюдающих за нами, —отрезал старик. Поворачиваясь, чтобы уйти, старый кентавр сказал: — Мы приведем овец вечером, оставим на этой поляне. Да, и репу тоже.

— Нам бы еще лука с чесноком, — нахально заявил я, пока кентавр не ушел.

— Ладно, будет вам лук и чеснок, — усмехнулся старик. — Но помните, у вас есть только три дня.

Мы с Ясоном уже собрались уходить, но старый кентавр остановил.

— Эй, мальчонка, дай-ка сюда палку, — приказал он.

Я собирался возмутиться, а девчонка- кентавреныш захохотала:

— Дед, какой из него мальчонка? У него скоро борода расти начнет.

Из-за смеха конопатый кентаврик потеряла бдительность, приблизившись к грозному деду и опять огребла по крупу.

— Ладно дед, теперь ты точно сам будешь себе репу чистить, — злобно пообещала конопушка и снова притопнула копытцем.

— А я тебе борти не покажу, — парировал старик.

Ох уж эти разборки старых и малых! Оказывается, они даже среди кентавров есть.

Ясон сумел остаться серьезным, а я нет. Слегка хрюкнув от смеха, сказал:

— Барышня, ты ему в следующий раз так скажи: Дед, как выпадут у тебя зубки, я тебе жевать не стану[15].

— Да у него зубы как у жеребца, — возмутилась девчонка. — Недавно моего дядьку так за ухо укусил, что тот без уха остался. Он и репу-то сам может чистить, только у него глаза плохо видят, да руки корявые.

Старый кентавр беззлобно замахнулся на внучку, потом опять обратился ко мне:

— Палку-то, говорю, дай. Постоишь, не упадешь. Я гляну, потом верну.

Старик внимательно осмотрел мой костыль, передал внучке, и та тоже ощупала и осмотрела мою опорную «ногу». Девчонка, не найдя в палке с рогулькой ничего запретного, вернула ее мне и сказала:

— Бери, а теперь с нами пойдешь.

— Куда он пойдет? — не понял Ясон. Потом до него дошло, что меня собираются брать в заложники. — Он же раненый.

— Вот это и хорошо, не сбежит, — сказал старый кентавр. — Если вы через три дня не уйдете, внучка его убьет.

— Не, дед, лучше ты сам, — заявила девочка-кентавреныш. — У меня пока плохо убивать получается, долго мучаются.

М-да, милая девочка.

Глава двенадцатая. Заложник

Ясон еще немного повозмущался, но принял условия. Договорились, что через три дня на четвертый меня приведут на берег, когда все аргонавты рассядутся на корабль, а судно будет готово к отплытию, вот тогда и отпустят.

Я даже не сомневался, что капитан спорил лишь для приличия, а мне самому изначально было понятно, что он уступит, отдав меня в заложники. Даже закралась нехорошая мысль — а не предвидел ли такое развитие событий наш капитан (воспитанник Хирона!) и не решил ли он мной пожертвовать? Что ж, я бы этому не удивился. Во-первых, Саймон для капитана лошадка «темная», а во-вторых, будучи раненым, не представляет большой ценности для команды. К тому же, Ясон, по отношении ко мне странно себя ведет. Я помню, как во время нашей ссоры с Лаэртом, он встал на сторону отца Одиссея. Нет, точно, что Ясон обо всем прекрасно знал и решил избавиться от непонятного человека.

Откровенно-то говоря, мне было страшно. Кто знает, что сотворят кентавры? Может, они захотят меня убить, не дожидаясь искомых трех дней? И, непонятно, как поведут меня мои соратники? Возьмут, да и решат, что жизнь какого-то Саймона не стоит попранной гордости и захотят остаться на берегу не три дня, а семь? Или, напротив, вдруг сейчас ринутся меня освобождать?

В общем, мысли самые мрачные. И Ясон плох, и кентавры ведут себя подозрительно, а вообще, надо было вначале поесть, а уже потом отправляться на переговоры. Предводитель мог бы задержаться минут на десять, мы бы как раз успели перекусить. Не умерли бы кентавры, подождали.

Хм... А вот оно, ключевое понятие, отчего в голову лезет разная чушь. Кушать охота! Я же со вчерашнего дня ничего не ел, а мы с Аталантой как раз приличную похлебку сварили. Все ясно. Был бы сытым, так и Ясон не казался интриганом, да и кентавры бы выглядели не столько подозрительными.

Я ковылял, опираясь на костыль, а кентавры шли рядом, словно бы конвоировали. Шаг они не сбавляли, но я умудрялся успевать. Старик время от времени останавливался отдыхать, а девочка-кентавренок несколько раз деликатно убегала за кустик. Ишь, а я думал, что кентавры, словно лошади, ведут себя при таких делах малость попроще.

— Говорил ей, чтобы грибы незнакомые не ела, — покачал головой кентавр, когда конопатая девчушка снова ускакала. — А ей бы, словно корове, все в рот тащить, а теперь дрищет, словно коза. Дристунья.

— Не дристунья, а дристунишка, — заступился я за конопатую, позабыв о ее недавних высказываниях, а потом изрек: — Все познается на опыте и на своих ошибках.

— А ты любишь грибы? Или только репу? — поинтересовался старый кентавр.

— А зачем тебе это? — спросил я, с подозрением косясь на старика. Может, он собирается проверять на мне грибы — съедобные или несъедобные?

— Так надо знать, чем же тебя кормить, — заявил старик. — Иначе, помрешь от голода, что твои друзья скажут?

От сердца отлегло. Если собираются кормить, то сразу-то не убьют или убьют, но не сразу.

— Грибы люблю, если они жареные и с луком.

— Жареные грибы?! — возмутился старый кентавр. — Кто же их станет жарить?

Они что, грибы едят сырыми? И впрямь, словно коровы. Видел я, как коровы, идущие на пастбище через лес, сметают языками опята.

— Тогда вообще не надо никаких грибов. Меня можно кормить мясом — но не сырым, а жареным или вареным, похлебкой какой-нибудь, сыром, а еще кашей, — принялся перечислять я.

— А кашу какую любишь? — заинтересовался кентавр.

— А какая есть? — спросил я, втайне рассчитывая, что у кентавров может оказаться рисовая. Откуда? Ну, мало ли откуда взялась, бывает.

— Ячменная, гороховая и овсяная.

— Пойдет любая, — махнул я рукой. Немного подумав, улыбнулся. — Меня в детстве, когда пузо болело, отваром из черемуховой коры поили.

— Из черемуховой коры? — враз оживился старик. — А нам этот отвар подойдет?

Я только пожал плечами. Кто скажет — расстройство которого из желудков случилось у девочки? Человеческого или лошадиного? У них, у кентавров, не только по два туловища, но и по два сердца, по паре легких и прочего. Читал как-то наукообразное исследование, в котором утверждалось, что такие существа не могут жить. Мол, и кислородом кровь не сумеют насытить, и с питанием возникнут проблемы. А копытным с человеческим торсом пофиг, что пишут ученые люди. Живут себе, грибы лопают и за кустики бегают.