СССР (СИ) - Дашко Дмитрий

— Кто? — глухо спросила за дверью Степановна.

— Свои, — улыбаясь, произнёс я.

— Ой, Жорочка! Радость-то какая!

Дверь распахнулась.

Я поцеловал раскрасневшуюся Степановну и осмотрелся.

— А где Настя? Чего супруга не встречает?

— Так она на рынок вышла, как чувствовала, что ты сегодня придёшь. Блины печь захотела, кинулась, а у нас мука к концу подошла, да и масла кот наплакал.

Что-что, а в плане блинов Настя просто мастерица. Просто удивительно, как простое в сущности блюдо в её руках превращается в кулинарный шедевр.

— Давно пошла?

— Да с час примерно, — прикинула Степановна. — Скоро придёт. Чего стоишь на пороге, как неродной? Заходи… Эвона похудел как, соколик! Ну ничего, на домашних харчах снова на поправку пойдёшь.

— Я лучше сбегаю Настю встречу. На какой она рынок пошла?

— Да здесь, что поблизости, — махнула рукой Степановна.

Я понял, о каком рынке она говорит, развернулся и стал опускаться по лестнице, ощущая всей спиной сочувственный взгляд Степановны. Так и знал, что она обязательно решит, что я похудел и будет откармливать, совсем как моя бабушка, к которой меня родители привозили на лето.

На улице стремительно темнело, ещё немного понадобится фонарь, чтобы найти дорогу.

Ноги сами вынесли меня на нужную дорогу. Отмахал уже добрую половину пути, как неведомая сила заставила меня замереть. Что-то, проходившее вторым планом, насторожило меня.

Мент — есть мент, в каком бы состоянии ни находился, нутро всегда даёт о себе знать. Я привык взвешивать каждое слово, настороженно относиться к тому что мне говорят, никогда не захожу в подъезд, засунув руки в карман, в любую секунду жду подлого удара.

И пресловутое шестое чувство у полицейского развито не хуже остальных. Я скорее ментально, чем физически, ощутил волну опасности, пусть и направленную не на меня. Где-то рядом, буквально в нескольких шагах, происходит нечто плохое. Причём оно каким-то образом связано со мной, пусть и не на прямую.

Кто-то другой, окажись на моём месте, засмеялся бы возникшим мыслям, прогнал их прочь и пошагал дальше. Я же превратился в хищника, почуявшего запах опасности и… добычи. Отнюдь не лёгкой, способной показать когти и оскалить зубы, но всё-таки добычи.

Метрах в пятнадцати от меня, в глухой подворотне происходила возня. Москва столетней давности не такая шумная, как привычная мне. Тут нет гудения двигателей и шуршания шин сотен автомобилей, разговоров тысяч людей, гула работающей техники: от трансформаторных будок до кондиционеров, поэтому я смог явственно расслышать чьё-то угрожающее сопение и сдавленный возглас, которому так и не суждено было превратиться в крик.

Сомнений не оставалось: кому-то не повезло попасть в лапы налётчиков, а глухие подворотни — излюбленный ареал их обитания, туда они выходят на свою чёрную работу, потроша карманы простых обывателей.

Чаще всего и бандиты и их жертвы расходятся мирно, ночной грабёж прохожих — дело тихое и деликатное, только отморозки убивают или калечат тех, кому не повезло оказаться в неурочный час в неурочном месте. Однако отморозки по-прежнему водятся в изобилии, далеко не всех вычесал наш милицейский гребень.

Далеко не в первый раз я оказывался в таком положении, достаточно вспомнить неблагодарного Стряпчего, который весьма специфично «отблагодарил» меня за спасённую жизнь себя и своей подруги. Не хочешь зла, не делай добра… Так что ли?

Вспомнить эту бытовую житейскую мудрость и пройти мимо, тем более порцию спокойного отдыха я заслужил…

А кто я буду после этого? Подлец и сволочь как пресловутый Тоша…

Нет, товарищ Быстров (господи, как я уже привык к этой фамилии, как сроднился с ней!), не бывать такому! Тем более что-то знакомое почудилось мне в этом сдавленном всхлипе…

Настя! Мысль, что в руках бандитов находится моя жена, обожгла словно раскалённым свинцом и придала сил.

Одно плохо — я остался без оружия. Бандитское сдал, своё собирался забрать завтра на службе, уж больно захотелось домой, к любимой супруге, когда начальство не позволило остаться на допрос.

Ладно, качаем ситуацию. Кого меньше всего испугаются урки? Например, изрядно поддавшего гражданина, у которого ноги заплетаются, язык не слушается, а в глазах двоится. Не станут налётчики паниковать из-за такого, а то и надумают и его обчистить.

Одёжка на мне не бог весь какая, но в хозяйстве любая пригодится, можно толкнуть потом на рынке за копеечку малую, а копейка, как известно, рупь бережёт.

В любом опере всегда пропадает хороший актёр, иначе он будет абсолютно профнепригоден: надо уметь изобразить любые эмоции: сострадание к маньяку, веселье, когда на душе кошки воют, ну, а насчёт алкогольной интоксикации — так для меня это что пресловутые два пальца об то, чего в нынешней Москве времён НЭПа практически не наблюдается.

Нет, может этот асфальт и водится где-то, не удивлюсь, если давным-давно придуман и вовсю эксплуатируется, только мне всё больше булыжные да дощатые мостовые попадаются, на край — гранитная плитка.

Решено — отыгрываем товарища под изрядным «шофе».

Для вхождения в образ мне понадобилось меньше секунды. Походка моя стала напоминаться движение моряка во время суровой качки, одежда сама собой расхристалась, я даже затянул песню, чтобы заранее предупредить уродов в подворотне. Пусть моё появление заранее настроит их на нужный лад и позволит избежать эксцессов.

Не знаю по какой причине, вместо «Ой, мороз — мороз» или «По Дону гуляет», я вдруг принялся горланить даже не «Хасбулат удалой», а хит из моего прошлого — «Я уеду жить в Лондон», хотя в жизни бы не подумал ехать в промозглый, сырой и холодный стольный град так любящей нам надить «англичанки».

— Я уеду жить в Лондон… — Ик! — орал я, убедительно икая после каждой строчки куплета.

И под эту незатейливую мелодию завернул прямиком в подворотню, надеясь и молясь, что мой нехитрый план сработает.

Глава 17

Глава 17

Подворотня ничем не отличалась от сотен других московских подворотен. Тёмная, неустроенная, пропахшая самыми разнообразными запахами: от лошадиных экскрементов до человеческой мочи: хватало несознательных личностей, которые справляли естественные надобности, не дотерпев до уборной.

Мои глаза успели свыкнуться с вечерним сумраком, поэтому я сразу разглядел всю картину. Налётчиков было двое: один — сухой в кости, горбоносый, одетый в короткий овчинный тулуп, второй — высокий, под метр девяносто и упитанный как боров в несуразном малахае на голове, напоминавшим воронье гнездо, и непривычного кроя — скорее всего, английской шинели с кое-как налепленными заплатками.

Именно здоровый находился сейчас за спиной Насти (не обмануло сердце!), обхватив её горло так, что любимая не то что закричать, дышала и то с трудом.

Его сухощавый напарник перекидывал из руки в руку финский нож с длинным хищным лезвием, причём делал это легко и изящно, словно не грабил в подворотне, а выступал на арене цирка.

Вот только вместо почтенной публики оказался один я.

Никогда не знаешь, что можно ждать от уголовной сволочи, поэтому действовать предстояло быстро и аккуратно.

Делая вид, что не разобрался в происходящем, я радостно вскрикнул:

— Люди добрые, огонька не найдётся?

Глаза налётчиков недобро сверкнули, они были не рады моему появлению, но как я предполагал: в ипостаси пьяного в драбадан мужика я казался им неопасным.

— Шёл бы ты, мужик, отсюда подобру-поздорову, — процедил сквозь зубы сухощавый.

Похоже он играл первую скрипку в этом слаженном оркестре.

— Да ладно, что вам — прикурить жалко? А я с вами за это папиросками поделюсь, — невозмутимо и предельно дружелюбно произнёс я, делая шаг к главарю преступного дуэта.

И почти сразу «оступился», меня повело в сторону, чтобы не упасть, я был вынужден схватиться за рукав тулупа бандита, мигом подтянул его к себе и ловким приёмом выбил из руки финку. Та упала в натоптанный снег и исчезла из поля зрения.