Джони, оу-е! Или назад в СССР (СИ) - Шелест Михаил Васильевич
— Сука! — заорал нападавший, и кинулся за мной, забыв обо всём.
Я, увидев, что девчонка вместе с сумкой метнулась к дороге, рванул в противоположную сторону. Проулок между кинотеатром «Комсомолец» и «Кукольным театром» выходил прямо к танцплощадке «Малый парк». Та, где выступал я вчера, называлась «Городской или Большой парк». Тут уже толклись самые нетерпеливые почитатели танцев и любители качель и других простейших аттракционов.
Преследователь отстал, а я, добежав до людного места, пошёл вверх к «Комсомольцу» и дальше Ленинской. Завернул направо за угол и увидел Татьяну. Она, увидев меня, бросилась мне навстречу. Только сейчас я заметил, что светит ещё вполне себе дневное солнце а по центральной улице Владивостока гуляют вполне себе приличные люди. Люди гуляют, а я, кажется, впервые в этом мире, убил человека.
Таня подбежала, схватила меня за руку и придала её к своему лицу.
— Ты чего? — спросил я, а она её поцеловала.
— Ты убил за меня человека, значит ты теперь мой, — сказала она, не поднимая глаз.
— Ты офигела! — возмутился я, оглядываясь по сторонам. — Никого я не убивал!
— Я видела, как падают люди, которых убили.
— Это нокаут! Ты не видела нокаутов!
— Я видела много драк.
Цыганка отняла лицо от моей руки и посмотрела на меня прищуренными глазами.
— Ты не хочешь быть моим?
— Дура, что ли? — я говорил, как все мальчишки Женькиного возраста говорили с девчонками. — Во первых, я ещё маленький, чтобы меня кто-нибудь имел, кроме матери. А если хочешь стать моей девушкой, то не я буду твой, а ты моя. Ты к этому готова?
— Ты же ещё маленький, — она улыбнулась.
— А ты? — я тоже улыбнулся.
Она потупила взгляд.
— И я…
— Во то-то. Будем дружить домами, короче.
— Хорошо! Будем дружить!
Девчонка покрутила головой и неожиданно чмокнула меня в щёку.
— Пошли на остановку к телефону, — сказала она. — Я папе позвоню. А ты поедешь домой.
— У него, что, в машине телефон? — удивился я.
— В машине? Нет, конечно. Фантастики начитался? Он сейчас где-нибудь остановится и будет звонить нашему диспетчеру. И мы тоже будем звонить но по другому телефону. Есть тут у нас такая квартира. Вот мы и поговорим с ним.
— Думаешь вас не прослушивают? — хмыкнул я.
— А мы ничего и не скажем. Я скажу, что нагулялась и иду домой. Куда, он догадается по кодовому слову. Мы снимаем несколько квартир.
— Может тебя проводить?
— Ты поедешь домой, — повторила она.
— А вечер?
— Что, вечер? Ничего не изменилось, Джони. Ничего не произошло такого… Сверхъестественного, от чего бы должен измениться вечер.
— Но ведь они хотели…
Я запнулся, глядя в её спокойные, чуть прищуренные глаза. Девчонка достала из-за спины нож типа «финка».
— У них бы ничего не получилось.
Я тоже прищурился и посмотрел на девчонку с большим интересом. Меня ещё поколачивало, если что…
— Пошли к телефону, а ты сразу садись в трамвай. Вон он едет, побежали.
Мы побежали к остановке. В трамвай я заскочил на отходе, придержав закрывающуюся дверь. Заскочил и сразу обернулся, стараясь разглядеть фигурку в синей юбке, красной блузке и синей курточке безрукавке. Только сейчас я понял, что синее, это джинса. Странно, что я раньше этого не замечал. Видимо потому, что я смотрел только в её глаза.
— Вот же старый пердун! — сказал я сам себе. — Уйми молодецкое либидо! Где твой, мать его, дзэн⁈
Я так и простоял на задней площадке, держась обеими руками за опущенное стекло. В открытое окно врывался свежий морской ветерок и трепал отросшие за лето Женькины волосы. По моему утреннему мнению, вполне себе можно бы уже и подстричься. Сейчас уверенность таяла, таяла, таяла.
— Музыканту нужны патлы, — подумал я, пытаясь стереть стоящие перед моим взором её чёрные глаза. — Всё, пропал дом.
Я ни о чём не думал до самого кольца на Сахалинской. Я стоял и мысленно напевал: «Черные глаза — вспоминаю, умираю. Черные глаза, я только о тебе мечтаю. Черные глаза — самые прекрасные! Черные глаза, черные глаза, черные глаза». И так бесконечное число раз. И дорогу пешком я проделал в ритме «зажигательного грузинского танца», под ту же мысленную мелодию. Тамтарататам таратамтамтамтамтамтамтам…
— Пи*дец, короче! Пропал пацан! — думал я о себе, как о постороннем человеке, как будто это не я, а Женька втюрился в цыганскую девчонку. Дочку цыганского барона между прочим. Заметил я у него заветный перстенёк. Встречал я таких ребят в своей прошлой жизни. Да-а-а…
Глава 13
Цыганский барон, между прочим, имеет статус вора в законе, и связывать свою судьбу с чуждой мне культурой, мне никак не хотелось. Цыган сейчас мне пришлось использовать для отвлечения на них наружного наблюдения. И только! Всё остальное — от лукавого. Откровенно говоря, я терпеть не мог цыганщину. Не как народ, конечно, а как образ жизни. Танцы, песни, тоже муть полная, но жизнь попрошаек, мне была не приемлема. И жизнь мужского населения, полностью сидевшая на шеях жён и не вышедших замуж сестёр.
Это одна сторона, а другая такая же негативная — это то, что цыгане выдавали замуж своих дочерей с двенадцати лет. Как только девочка становилась девушкой, она становилась товаром для семьи. Её «тупо» продавали в другую семью, если семья, конечно, богатая.
Я, немного зная цыганские обычаи, понимал, что Роман, заметив интерес Татьяны ко мне, старался спихнуть свою своенравную дочурку за русского «Ваню-дурочка», привязав его семью к своему табору построенным на деньги барона домом.
— Хрен им, а не барабан, — думал я в ожидании матери словами из анекдота. — Подумаешь, чёрные глаза! Мало я таких глаз видел⁈ Но глаза, конечно, колдовские! Цыганщина! Может ведь и проклянуть. Тут свою силу показать надо. Силу и волю. В конце концов, я что обещал? Дружить домами! Вот и всё!
Роман приехал, как и договаривались. Он подъехал прямо к моему подъезду, вышел и, посигналив, стал протирать фары.
— Кто это? — спросила мать.
— Папа девочки знакомой. Они в центр едут, узнали, что мне надо вечером в «Городской парк» и предложили подвести.
— Что за девочка? — удивилась мать.
— С класса нашего. Танька Шаповалова одноклассница из семнадцатого дома.
— В дом бы пригласил. Неудобно. Люди под окнами ждут.
— Я тороплюсь, мам. И они тоже.
— Познакомишь потом.
— Уезжают они, — буркнул я, беря гитару, сумку с футболкой и второй «примочкой» и выходя.
— Куда? — опешила мать, уже нацелившаяся познакомиться с первой девочкой сына.
— Да, я откуда знаю «куда». На запад куда-то переезжают. В Молдавию, кажется. Всё, я пошёл.
— В Молдавии хорошо, виноград, яблоки, — проговорила, вздохнув мать Женьки.
Я услышал и скрипнул зубами. Только у меня улеглось…
— Привет, добрый молодец. Садись, прокачу, — встретил меня залихватски цыган. — Куда везти?
— В ад, — проговорил я мрачно.
— Э-э-э… Не надо так шутить! Ты крещёный?
Я покрутил головой.
— Вот! А мы христиане…
Я посмотрел ему в глаза.
— А заповедь не «укради»?
Цыган скривился и показал на машину.
— Садись.
Я сел. Мы поехали.
— Спасибо тебе хотел сказать и поговорить, пока Татьяны нет. Как мужчина с мужчиной.
— Как вас по отчеству, Роман?
— Григорьевич.
Я вздохнул.
— Ну какой из меня, Роман Григорьевич, мужчина. Может у вас, у цыган мальчики в двенадцать лет становятся мужчинами, а у нас, у русских пацанов, в этом возрасте в голове ветер. Не женятся у нас в таком возрасте. Да и закон — превыше всего. Уголовный кодекс надо чтить, как говорил известный персонаж.
— Читал «Двенадцать стульев»?
— И «Золотого телёнка».
— Ты, не погодам, развит.
— Роман Григорьевич, то, что я в девять лет прочитал «Голову профессора Доуэля» Беляева, не говорит о том, что я развит. Начитан, может быть, но не развит. Это разные вещи. Поэтому на ваше предложение я отвечу сразу отказом, чтобы между нами не было недомолвок.
