Ревизор: возвращение в СССР 18 (СИ) - Винтеркей Серж
Один раз дозвонился маме на работу. У них всё хорошо. Санька вес набирает, голову уже хорошо держит, переворачивается.
— Видела в городе Юлю Вабищевич, твою одноклассницу, — рассказывала мама. — Она приезжала в гости к матери с мужем. У неё сынок уже большой, девять месяцев. Уже бегает, представляешь? Передавала тебе привет.
— О, Юлька! — вспомнил я былые времена. — Как у них с Игнатом, вообще?
— Всё хорошо. Юля отпуск по беременности и родам отбыла, сейчас в отпуске за свой счет, хочет до года посидеть в нем, полностью использовать эту возможность. Потому как Игнату бригаду дали, зарплату повысили, с деньгами у них хорошо, он сам велел ей подольше посидеть дома, — рассказывала мама. — Она учиться, вроде, на вечернем отделении собирается в педагогическом.
— Молодцы, — порадовался я за них.
— Как она будет с малышом на руках учиться? — с сомнением проговорила мама. — У нас вот Санька всем даёт прикурить… Такой беспокойный, ручной… А как там моя Аришка? — спросила она и я дал трубку малой. Мама была счастлива. Хорошо, что мы пошли звонить все вместе.
* * *Москва. Старая площадь.
Стельмухов решил лично посмотреть на этого молодого и перспективного руководителя, которого так нахваливал Захаров. Единственное, что не давало ему покоя, это сам факт этой встречи.
Зачем Захарову понадобилось представлять мне Бортко? — думал Стельмухов. — Работал бы и работал. Кто ему мешает команду подбирать или объектами обрастать? И очень странно также, почему Захаров не боится, что молодые кадры произведут на меня слишком хорошее впечатление и я начну на них опираться вместо его команды? Никогда так раньше он себя не вел, никого к нему не приводил… Непонятная какая-то история…
Непонятные вещи опытный аппаратчик не любил. Они могли плохо закончиться для того, кто слишком наивен, чтобы понять суть вещей. Так что Стельмухов прогонял одну гипотезу за другой, чтобы посмотреть, как на них отреагирует его интуиция. Когда фактов не хватает, приходится рассчитывать на нее…
Может, Захаров заболел, и потихоньку хочет меня познакомить со своим преемником? Но почему тот тогда так молод, почему он не хочет, чтобы я опирался на кого-нибудь из его собственной команды?
Внезапно его осенила догадка. А не нагулянный ли Бортко Захаровым на стороне сынок? Интересно, интересно… А почему тогда говорить не хочет об этом? Имело бы смысл, учитывая, что мы очень деликатными вопросами занимаемся, и тут родственные связи в дополнительный плюс идут, помогают тайну сохранить… Опасается, что я не одобрю, что он кого-то вместо себя сует по родству, а не по способностям? Хочет, чтобы вначале я оценил уровень Бортко, а потом уже признается, что он его сын, если он мне понравится? Или промолчит, если я Бортко отошью.
Дело становилось все любопытней и любопытней. Ну ладно, посмотрим, что там за комсомолец такой… Похож ли внешне на предполагаемого папашу?
* * *Москва. Старая площадь.
Бортко очень волновался, но старался держать марку, понимая, что первое впечатление очень важно. Поэтому он вошёл в кабинет, стараясь высоко держать голову, смотреть уверенно и улыбаться спокойно.
— Здравствуйте, Андрей Романович, — подошёл он к привставшему Стельмухову и пожал протянутую руку. — Рад познакомиться.
— Я тоже, присаживайтесь, — показал ему тот на ряд стульев за большим столом для заседаний перед собой. — Говорят, у вас неплохо получается извлекать пользу из любого предприятия?
— Ну, — скромно улыбнулся Бортко, — кое-какой опыт имеется.
— Очень хорошо, — с интересом разглядывал его Стельмухов. — За счёт чего вы добиваетесь таких результатов?
— Постоянный контроль, внимание к мелочам, оптимизация расходов, выбивание фондов всеми правдами и неправдами, — начал перечислять Бортко. — На самом деле, это большая и кропотливая работа целой команды.
— Я так и думал, — усмехнулся Стельмухов, откинувшись в кресле. — Чудес не бывает.
— Ну, почему? — улыбнулся осмелевший Бортко. — Когда вы берёте убогую фабрику и через год делаете из неё конфетку, у которой очередь стоит из желающих там работать, разве это не чудо?
— Зачем так к себе внимание привлекать? — с сомнением посмотрел он на Бортко.
— Наши специалисты выявили, что есть прямая зависимость между культурой труда и качеством продукции, оптимизацией расходов… То есть, при одних и тех же расходах, будет больше продукции, а значит, и прибыли.
— Что вы называете оптимизацией расходов? — поинтересовался Стельмухов.
— Например, более экономный расход сырья, — уверенно ответил Бортко. — Уменьшение объёмов фактического брака за счет заинтересованности работников в сохранении рабочего места.
— Ну, хорошо, — согласился Стельмухов. — Допустим. И это, прямо, значительно повысит прибыль? — спросил он, сделав ударение на слове «значительно».
— Это зависит от предприятия, — честно ответил Бортко. — Если там бардак и бесхозяйственность, то очень может быть, что и «значительно», — так же сделал он ударение на последнем слове и, помедлив, чуть-чуть добавил: — а у нас почти везде бардак. Только не подумайте, что я критикую Советскую власть.
— Что вы, — задумчиво проговорил Стельмухов. — Я же вижу, что вы за неё всей душой болеете…
* * *В четверг ездили с Галиёй в Клайпеду в поликлинику. Во вторник до этого созванивались с Москвой, лучше там не стало. Наоборот, жара стоит тридцатиградусная и всё небо чёрное от дыма. Дышать нечем.
Поинтересовался у доктора, наблюдавшей Галию, в какой больнице будет рожать жена, если придётся здесь остаться. Чем ближе было к отъезду, тем больше я понимал, что везти ее в Москву в конце августа очень плохая идея. Кремлевская больница, конечно, шикарный вариант, но там тоже нет кондиционеров, чтобы воздух внутри был чист от смога. От смога и преждевременные роды могут начаться, и жена ослабнет к моменту, когда понадобятся все силы, чтобы рожать. Смысл был помочь ей окрепнуть на взморье?
Доктор заверила меня с гордостью, что специалисты у них в управлении не хуже, чем в Москве.
— Даже не волнуйтесь. Там всё наше начальство лечится, — как о само собой разумеющемся сказала она.
— Из Москвы сообщают, — доверительным шёпотом поведал я ей, — что там сейчас полный кошмар. Горит много чего в Подмосковье и близлежащих областях, — докторша притихла и слушала во все уши. — Возвращаться туда сейчас нет никакого смысла.
— Я вас очень понимаю, — так же шёпотом ответила доктор.
— Мне-то придётся в Москву на работу вернуться в конце августа. Но не хочется супругу одну тут оставлять. Получится ли у нас с вами положить её немного заранее в роддом? Чтобы роды точно начались под присмотром врачей.
— Конечно, получится, — уверенно ответила доктор, уставившись в календарь. — Давайте, явка через две недели, приходите сразу с вещами, — улыбнулась она и дала нам с собой слепую памятку, отпечатанную на машинке, что с собой взять, что можно и что нельзя.
— Спасибо вам огромное! — рассыпался я в благодарностях.
— Давайте, быстренько на анализы, — напомнила она нам.
— Какая женщина хорошая, — проговорила жена, когда мы вышли из кабинета. — Надо будет её отблагодарить.
— Конечно! — согласился я и повёл жену в процедурный кабинет. Галия понятия не имела, что я каждый визит по пятерке оставляю, когда прощаюсь, и доктор очень заинтересована в продолжении нашего общения. Пять рублей — это ее дневная зарплата… И она прекрасно понимает, что за наблюдение и последующие успешные роды получит от меня намного больше. И не ошибается.
— А я что, одна тут в Клайпеде буду? — спросила Галия, когда мы уже сидели в кафе.
— Нет, нет, дорогая. Я что-нибудь придумаю. Может, квартиру снимем тут…
Только кто в ней будет жить с Галией, в ожидании, пока малыш родится? Нельзя бросать ее тут одну, это однозначно. Конечно, говорят, что в девятнадцатом веке женщины прямо в поле рожали, и, немного передохнув, шли дальше работать, но сейчас-то семидесятые годы двадцатого века… Да и мало ли кто что говорит, я хочу быть уверен, что кто-то за ней присмотрит, гостинцев принесет при необходимости в больницу, подарки докторам передаст или что еще понадобится…
