Без вести пропавший. Попаданец во времена Великой Отечественной войны - Корчевский Юрий Григорьевич

Один за другим выбрались трое. У одного белеют бинты на рукаве.

– Идти через ручей.

Когда подошли, Михаил крикнул.

– Сапожников, это я, Михаил! Веду трех пленных, не стреляй.

И неожиданно услышал голос старшины:

– Веди, стрелять не будем.

Оказывается, на ночную стрельбу прибежали взводный и старшина. Не немцы ли прорвались? А тут сюрприз!

Немцы перебрались через ручей, вымокли, вывозились в грязи. Их тут же связали, и старшина с Сапожниковым увели пленных в тыл.

– Прилучный? – уточнил взводный.

– Так точно.

– Как удалось захватить?

– Немцы трактор подогнали, я из винтовки тракториста убил, танкисты люк открыли, я туда пару раз пальнул, пригрозил, что гранату брошу.

– А почему сразу гранату не бросил?

– Нет у меня гранаты, соврал.

– Как же ты с ними говорил?

– Граната что на русском, что на немецком одинаково звучит.

– Надо же! Что с танком делать?

– Сжечь! И трактор сжечь. Все немцам ущерб.

– Это правильно ты мыслишь. Вот и подожги.

В армии кто инициативу проявил, тот ее и выполняет. Михали поискал тряпье. На позициях после бомбежки были разорванные в клочья скатки шинелей. Поднял одну.

– Товарищ командир, мне бы спички или зажигалку. И одного в помощь.

– Кого? Сам выбирай.

– Красноармейца Щедрина. Надежный боец, мы с ним огонь и воду прошли.

Михаил нарочно сказал «красноармейца», хотя формально Игорь был им или нет?.. Черт его знает.

– Щедрин!

– Я!

– Выполнять задание.

– Есть!

Спички попросили у ребят, через ручей перебрались без приключений. Быстро нашли бензобак за сидением тракториста. Михаил пробку открутил, сунул туда рукав шинели. Остро запахло синтетическим бензином, от которого чихать хотелось. Потом вымочил в бензине полу шинели. Чиркнул спичкой, рукав вспыхнул, Михаил отбежал и швырнул горящую тряпку на бензобак. Сразу столб пламени взвился от вспыхнувших паров. Побежали к танку, Игорь взобрался на моторное отделение, вытащил из кобур два пистолета, «Вальтеры»:

– Держи!

Михаил рассовал в карманы, буркнул:

– Игрушки… – но понимал, что и они могут пригодиться, оставлять незачем. И бегом к ручью, к своим.

Игорь острил на бегу:

– Огонь и воду, говоришь? А медные трубы?..

Михаил отшучивался:

– Насчет медных труб не знаю, а вот служить нам с тобой, как медным котелкам!

– Это точно…

С немецкой стороны стрельба поднялась, довольно суматошная. Видят – что-то неладное, а что – понять не могут. В общем, толку от такой пальбы не было, а Михаила на нашей стороне какими-никакими медными трубами встретили. Командир взвода, младший лейтенант, пообещал:

– Как будет возможность, напишу рапорт в штаб полка. Танк уничтожил и тягач! Орден не обещаю, но какая-то награда будет.

Не дождался Михаил награды. В сорок первом награды вручали за подвиги громкие, что на виду, да и то не всем заслуживающим. Но Михаил не за награды воевал, а за свою землю. Однако приметили его командиры. Смел, грамотно мыслит, инициативен. Качества, присущие не каждому. Большинство исполняет, что поручено.

Бойцов остро не хватало в строевых подразделениях. Михаила приметил начальник полковой разведки. И забрал бы к себе, если бы Михаил неожиданно для себя не стал танкистом. Опыт боевых действий, короткий и печальный, на БТ-7 был. Не понравилось Михаилу – обзорности из железной коробки никакой, грохот от мотора, от пороховых газов при стрельбе в горле першит, при езде трясет так, что, если бы не танкошлем, вся голова бы в шишках была. А еще обмундирование все в масле, запах соответствующий. У немцев танкисты – элита, а наших они презрительно именовали трактористами. Причем не только между собой, настраивались на волну наших радиостанций, дразнили, пытались унизить.

– Эй, Ваня! Выезжай на своем тракторе, устроим поединок!

Примолкли, когда столкнулись с советскими Т-34 и КВ-2. Впервые на танках массово появились пушки калибром 76 миллиметров. У немцев были пушки 20, 37 и 50 миллиметров. По ходу выпуска у Т-III и Т-IV удлинялись стволы пушек, росла бронепробиваемость. Но и тогда в лобовую проекцию наших средних и тяжелых танков пробития не было.

Для Михаила и плюсы в танках были. Во-первых, танк давал ощущение защищенности. Это не в окопе сидеть, когда любая пуля или осколок убить могут. Танк не всякий снаряд возьмет. И другое: не надо проделывать многокилометровые пешие марши. Ну не любил Михаил ходить.

Полк уже отошел, занял позиции недалеко от Духовщины, что в Смоленской области. Рядом железная дорога, в паре километров за позициями. На полустанке стоял наш эшелон с танками, разбитый немецкой авиацией. Танки либо сгоревшие, не подлежащие восстановлению, либо с сильными повреждениями. Таким нужен серьезный ремонт на танкоремонтном заводе. А только где они? Все заводы, неосмотрительно построенные на Украине, оказались под угрозой захвата. И Харьковский танковый, и Луганский пороховой, и многие другие оборонного значения. Не всё смогли эвакуировать, но многое.

Михаила на полустанок направили, где в единственном уцелевшем здании находился штаб полка. Брел боец вдоль состава, разглядывал разбитую технику. Эх, эти бы танки, да в бой! Новейшие Т-34, непохожие на другие. Наклонная броня, мощная пушка – внушают уважение. Михаил тогда не знал даже название танка. Он только начал выпускаться серийно и был в числе секретных. Для немцев он тоже оказался неприятной неожиданностью. Немецкие противотанковые пушки 37 мм пробить броню не могли, за что получили в вермахте обидное прозвище «дверные колотушки».

Прилучный доставил в штаб пакет, обратно отправился, но шел с другой стороны эшелона. У самой последней платформы увидел: стоит Т-34, целехонький, двигатель рычит. К платформе приставлены шпалы, в начале и конце станции обычно такие хранились на случай ремонта. Танкисты нашли им другое применение. Танкист в темно-синем комбинезоне махнул рукой.

– Боец, помоги!

На левой стороне танка гусеница ослабла, провисла, надо было подтянуть. Ключ – огромный, и вороток к нему – в половину человеческого роста. Взялись вдвоем да под русское «ух!» Четверть часа – и гусеница в порядке.

– А где же экипаж? – поинтересовался Михаил.

– Сгорели в теплушке при бомбежке.

Танкист закурил, продолжил:

– Я часовым был как раз на этой платформе. И танк уцелел, и я – повезло.

Михаил уже уходить решил, как танкист спросил:

– Ты курсант? Петлички у тебя приметные.

У курсантов военных училищ на петлицах окантовка.

– Курсант, на практику отправлен был, а тут война.

– А где учился? Да ты закуривай.

Танкист протянул пачку папирос «Звезда».

– Не курю, спасибо. В Горьком учился, в зенитно-артиллерийском училище.

– О! Земеля! Я тоже из Горького! Так ты артиллерист?

– Первый курс закончил.

– Давай ко мне в экипаж!

– Как без приказа? Я в списках полка числюсь.

Танкист помрачнел, бросил окурок, яростно втоптал его в землю каблуком.

– Я вот тоже в бригаде числюсь. А где она?

Танкист показал рукой на сгоревший эшелон и спросил:

– Где штаб полка?

– В здании вокзала.

– Пошли со мной, боец.

Танкист оказался старшим сержантом, командиром танка. Фамилия – Селезнёв. Командир полка, майор, как узнал об уцелевшем танке из эшелона, обрадовался.

– В полку остаешься, усилишь огневую мощь.

– Я из экипажа один остался.

– Пополним! Вон, его бери. Боец, как фамилия?

– Курсант Прилучный.

– Черт-те что! Вот курсанта бери, других бойцов.

– Товарищ майор… – рискнул вмешаться Михаил.

– Что?

– Если уж экипаж формировать, то попрошу и своего боевого товарища. У нас с ним отличная боевая спайка, давно вместе, друг друга без слов…

– Короче, курсант! Фамилия его?

– Красноармеец Щедрин.

– Не возражаю.

– Доложить бы в штаб бригады… – намекнул Селезнёв.

– Где штаб? Номер бригады?