Дневник восьмиклассника (СИ) - Ра Юрий

— Ну что, сразу пол сверлим?

— Погоди, надо по отвесу разметку сделать.

— И что ты планируешь использовать в качестве отвеса, Миша?

— А это ты видел! — Всегда мечтал крикнуть как Буратино из книжки Алексея Толстого. И чтоб также вытянуть руку с золотым ключиком. В данном случае вместо ключа фигурировал отвес.

— О как, подготовился. Где взял, у кого?

— Подымай выше, батя. Сам выточил!

Абсолютная истина, почти абсолютная. Когда все детишки на токарных станках в кабинете трудового обучения точили оси для роликов, я с разрешения трудовика точил этот отвес для бати. Одновременно явору для себя. В свете моих тёрок уже не с Евсюком, а со всем восьмым «А» вариант деревянной палочки в кулак показался недостаточным. А тут и утяжелитель, и крушитель. Отличие от классического кубатона — в одной из оконечностей стержня имеется отверстие под шнурок. Эта самая дырочка практически стопроцентно легитимизирует девайс, превращая его в строительный инструмент. Теперь если менты прихватят с яворой на кармане, у меня есть железная отмазка. В смысле стальная. А если прихватят хулиганы… попробую отбиться.

— Нормально ты сбацал отвес. Могло быть хуже.

Могло, это точно. После обработки резцом прямо на токарном станке я шлифовал своё творение наждачной бумагой. Была мысль еще и полирнуть пастой ГОИ, но решил не усугублять. И блеск лишний ни к чему, и в руке скользить при ударе будет. А вообще хорошо вышло. Не подумаешь, что пацан накустарил, льщу сам себе.

Когда груша повисла на заданной высоте, пришла пора её опробовать. Мать, поначалу вышедшая смотреть наше с отцом безобразие с дрелью, снова вернулась в детскую, желая узнать, что там еще такое творится, откуда в мирном доме сопение и звуки ударов.

— И что, в моём доме теперь такое будет постоянно?

— Да, Вера, привыкай. У тебя три мужчины в доме. Покой нам только снится. И цени — они еще друзей в квартиру не водят. И подруг.

— Если тихо, то пусть водят, я не против. Кстати, а почему к вам никто не приходит? — Павлик от её вопроса аж поморщился. И промолчал.

— Да всё просто. Не любят нас с братом сверстники. Характеры у нас говённые. Особенно у некоторых.

— Это ты сейчас про кого? — Мать приготовилась к битве.

— Ты удивишься, но про нас с Павлом. Впрочем, и про вас тоже.

— Объяснись, Михаил. — Отец конструкцию «Михаил» применяет в двух случаях: когда хочет подчеркнуть мой взрослый возраст и когда сильно недоволен мной.

— Я понимаю, что характер есть свойство врожденное. Но всё-ж-таки воспитанием его можно шлифануть маленько. А если взять ваших детей…

— Ну договаривай, раз начал. Бей по больному.

— Один затурканый по самое не-могу, второй эгоист такой, что пробу ставить негде. Где гордые юноши, где строители коммунизма, где продолжатели дела отцов? Отец, ты такими своих сыновей видел в мечтах.

— Да уж. Судил и приговорил. Представь себе, нет. Не таким хамом я видел тебя. И не таким барином Павку.

— Моё хамство — это как иглы, которые отрастил колобок, пытаясь выжить в этом страшном мире.

— То есть это ты так от нас отбиваешься, от родителей своих? Которые тебе столько добра сделали? — Мать включила вибро-пилу из фантастического боевика.

— Я в деревне этим летом девочку соседскую наблюдал. Она очень щеночка своего любила. Однажды помыла его, а потом повесила сушить на веревку. Как большая. Не за голову, за лапки на прищепки. Он, конечно, сразу же свалился с веревки.

— Игрушечного? — Переспросил отец.

— Живого. Ковыляет теперь кое-как со сломанной лапой. Она от чистого сердца со всей любовью. Так и ты мама, со всей любовью и ради результата.

— Давай, договаривай! Это я калечу вас, значит?

— Меня ты уже окончательно довела до текущего состояния, теперь живи с тем, кого взрастила. А с Павкой смотри сама, поздно или нет что-то исправлять. — Павел при этих словах забился куда-то на свою кровать и притворился ветошью. Инстинкты у пацана как у акулы — чует всё, даже если умом не понимает пока опасность.

— Бедный ты наш, искалеченный. Дышать одним воздухом с нами не тяжело?

— Временами. Но это поправимо. Я говорил, что после этого класса в технарь уйду. В какой-нибудь технарь в какой-нибудь город. Где общежитие дают.

— Брек! Я смотрю, вы сейчас друг другу наговорите много такого, после чего потом будет очень сложно общаться.

Слова отца реально остановили назревающую словесную баталию. Я буркнул: «Извините, погорячился» и улизнул в туалет. Нормально всё, сказанные вслух слова порой способны что-то сдвинуть в мозгах услышавших. Правда, не каждому дано услышать собеседника, тем более оппонента. Ведь в разговоре главное что? Донести свою точку зрения. Вот и бегут навстречу друг другу люди с полными вёдрами своего мнения. А потом выплёскивают на собеседника в уверенности, что пока он обтекает, что-то впитается. Ага, так оно и выходит всегда. Нет братцы, если оба с полными вёдрами, обмен не получится. По-любасу кто-то должен слить своё хотя бы вполовину.

Когда я вернулся в свою комнату, там уже никого не было. Только ветерок из форточки шевелил листы бумаги на столе, да Павлик пинал грушу кулаками. Братик сначала был проигнорирован, а потом в голову прокралась мысль, что он тоже человек. Пусть и так себе.

— Павка, будешь фигней страдать? Или мы будем ставить тебе удар?

— А ты умеешь? — В голосе скорее подозрение, чем презрение. Но на тоненького, не уверен.

— Я знаю, как надо. Так что оба будем учиться.

— Фиг ли с того, что знаешь! Знать мало.

— Из нас двоих я хотя бы знаю, как это должно выглядеть. Но дело твоё, и решение тоже.

— Ладно, давай учиться вместе. А за это ты должен…

— В жопу пошёл! Я тебе никогда ничего не должен, ты понял, говнюк⁈

— Ну, Мишка, ну я не так выразился.

— Научись выражаться сначала, потом подойдешь. — И я отодвинул его от груши бедром. А потом и вовсе перестал обращать на него внимание, нанося поначалу слабые и медленные удары. Сейчас надо научить это тело правильно двигаться, вбить в него рефлексы, а уже потом можно будет начать отрабатывать скорость. А там и до силы ударов дойдёт очередь.

Минута-другая, потом перестал следить за временем. На самом деле, это не только отработка ударов, обработка груши — это еще и хорошая зарядка, тренировка выносливости. Вспотев, я снял футболку и продолжил бой с голым торсом. Кажется, кто-то заходил в комнату, что-то говорил… Пусть думают, что игнорирую, на самом деле я просто отключился от окружающего мира. Вынырнул весь мокрый как после настоящего заплыва. Слабое мне попалось тело, нечего сказать. И при всём соблазне отказаться от пробежек ради эпических битв с грушей… Нет, ноги сами себя не сделают. Если только скакалку сделать и заниматься со скакалкой? А тогда я соболезную соседям снизу. Каким бы я лёгким не был, но мерное «прыг-прыг» над головой может сильно вывести из равновесия жильцов со второго этажа.

Решено — откладываем пробежки до прихода соседей снизу, тем более что погода портится с каждым днём, бегать по лужам в кедах то еще удовольствие. Даже странно, почему в октябре погода хуже сентябрьской? Все эти мысли прокручиваю в голове, стоя в душе. Хорошо быть юношей, сейчас бы вонял как боевой конь. Ага, хорошо. Чем? Всё нельзя, всё не умею. Вдруг выяснилось, что знание того, как что делается без навыков тела, без прокачанной харизмы, без наработанного авторитета немного стоят. Что бы ты такой умный не сказал, какую бы замечательную идею не выдал на-гора, окружающие послушают, скривятся и пропустят мимо ушей. Не настолько важно, что сказано, важнее другое — кем это произнесено. До такого трудно додуматься, в это нужно вляпаться. То есть как раз не нужно. Оно само случается, дерьмо это.

Выходя из ванны, услышал звуки, которые ни с чем не перепутать — кто-то обрабатывает грушу. И если судить по звуку ударов, то сразу понятно — не Павлик. Захожу в комнату — так и есть! Отец даже не стал менять высоту подвески, лупит своими взрослыми кулаками так, что любо-дорого посмотреть.