Возрождение Феникса. Том 1 (СИ) - Володин Григорий Григорьевич

— Всё в нашей воле. — Похоже, Гудновы — московский род. Узнать бы еще, к какому роду принадлежит Анфиса. Что-то у меня складывается подозрение, что шатенка не проста. Хотя, в принципе, какая мне разница? Ну вот и пофиг.

На последнем мысленном слове я мысленно спотыкаюсь. Лексикон Арсения плотно просочился мне в мозг, в том числе словечки, которые считаются в русской культуре просторечными. Остается только смириться, так что пофиг.

А с «экспериментом» в принципе понятно. Ничего не делая, я обаял Людмилу настолько, что она планирует в будущем новые встречи со мной. Так что можно обменяться телефонами и прощаться. Никаких планов на барышню у меня на сегодня не возникло. Она дворянка, себя бережет, а даже если и придерживается более современных взглядов, за ее спиной целый род, который запросто может доставить неприятности. В общем, ненужный риск.

Приходит смс от Тимофея:

«Мать вызвала. Уехал. Сам давай на такси»

Отправляю: «Понял».

В стороне раздается какой-то шум. Не обратить внимание сложно. Пожилая дама со статной осанкой выговаривает молодому сударю в черном костюме-двойке:

— Тебе завещал картины сам Краснов, и я дала разрешение на выставку. Так нормальным человеческим языком опиши «Девочку со сливами». Что ты видишь на картине? Или ты не ценитель? Или ты не понимаешь искусство?

Она подслеповато щурится на полотно с изображенной девочкой-подростком. Кажется, у нее проблемы со зрением. К сударыне подступает девушка в форме слуги, которая, похоже, выполняет функции поводыря. Девушка придерживает старушку под локоть.

— Ваше Сиятельство, — лепечет парень в костюме. — Спасибо за возможность заработать на показе доставшихся мне по наследству картин! Но я не занимаюсь искусством, в отличие от дедушки. Я — ветеринар. Может, помните, как-то лечил гнедую в вашей конюшне?

— Видели бы мои глаза как прежде, — вздыхает дама, титул которой уже не вызывает у меня сомнений. Сиятельством никого, кроме княгини не назовут. То есть жены или матери князя.

— О, Галина Константиновна уже подошла, — смотрит Людмила в ту же сторону и, неожиданно подхватив меня под руку, тянет в сторону пожилой сударыни. — Арсений, нам нужно поздороваться.

«Нам» звучит двусмысленно, но я вовсе не против проявить себя перед матерью Тверского князя. Поэтому киваю, улыбнувшись.

— Галина Константиновна, добрый вечер, — аристократично присаживается Людмила в реверансе, придержав платье. — Позвольте представить моего спутника, Арсения Беркутова. Его род служит вашему Дому.

— Здравствуй, Людочка, — вздыхает княгиня, слепо вращая зрачками. — И вы, молодой Беркутов. А это Егор Краснов, внук художника Федота Краснова. Его картины, в основном, сейчас представлены здесь. Егор решил их продать, и я устроила выставку. Кстати, Егор, больше вы мне здесь не нужны.

Тон у княгини неласковый, и молодой человек спешит уйти.

Княгиня оборачивается ко мне. Вблизи я наблюдаю все признаки пигментного ретинита. Оба глаза поражены слепотой. При повсеместно распространенном Целительстве болезнь удивительная. Либо ее причины связаны с нарушением энергокаркаса? Пока загадка.

— Ваше Сиятельство, — кланяюсь я и перевожу взгляд на ближайшую картину. Демонстративно улыбаюсь на публику. Пускай княгиня и не видит, маска лица влияет на звучание речи. - Галина Константиновна, простите, вы уже купили эту картину или ее еще можно урвать?

— Большинство картин выкуплено мной. «Девочка со сливами» тоже, — отвечает княгиня. — Молодой Беркутов, ты понимаешь что-то в живописи? Чем тебе понравилась «Девочка»?

Замечаю, как она прямо навострила уши. И от внука Краснова княгиня тоже требовала описать полотно. Действительно, раз отказали глаза, остается только смотреть ушами.

Не завидная участь. Значит, нужно как следует порадовать бедную женщину.

— Картина впечатляет свежестью образа, — я насыщаю речь мягкими обертонами. — Свободной вибрацией мазка Краснов заливает комнату солнечным светом. Белые лучи мягко ложатся на руки девочки на столе и обстановку старинного дома вокруг. У девочки нежная кожа, голубые глаза и каштановые волосы. Просто, с едва заметной улыбкой, смотрит она на нас, как на близких друзей. Кажется, будто она присела на миг покушать слив, а через мгновение встрепыхнется, как воробышек, и улетит обратно во двор. Картина, говорите? Не только. Прежде всего — ода весне, обаянию молодости, да и самой жизни.

Отрываю взгляд от полотна и замечаю тишину вокруг. Слепые глаза княгини горят, по морщинистым щекам бегут слезы.

— Как красиво сказал! Будто воочию снова увидела! — она вытирает платком глаза. — А ты что думаешь, Людочка?

Застыв, Людмила и девушка-поводырь смотрят на меня. Приятно розовеют их умиленные лица. Барышня в задумчивости раскрывает нежные губы:

— Арсений только что написал картину, Галина Константиновна. Не красками написал — собственным голосом.

— Смотрю, его компания благотворно влияет на тебя, — улыбается княгиня. — Сама-то теперь тоже говоришь почти песнями, — лицо Людмилы покрывается румянцем. — Только спрашивала я тебя не про картину, а про молодого Беркутова. У вас что, роман? Отец знает?

— Не-е-ет! — испуганно восклицает барышня. Видать, строгий у Людмилы папа. — Мы просто познакомились и общаемся. Ничего такого.

Княгиня коварно улыбается, будто только что подловила глупую девочку на слове.

— Ах, вот как. Но тогда, молодой Беркутов, позволь твою руку. Отныне ты мой сопровождающий. Хочу спросить твоего мнение насчет еще одного полотна. Клава, веди нас к картине Фисы.

Я отхожу от Людмилы, которая сразу же хмурит лицо. Княгиня властно берет меня под локоть, и, вслед за поводырем Клавой, мы следуем к еще одной картине. Изображена березовая опушка, разрезанная пополам извилистым ручейком.

— Что думаешь обо этом полотне, молодой Беркутов? — спрашивает княгиня Волконская.

Мне хватает одного трехсекундного взгляда, чтобы составить мнение. Решаю не врать и сказать, как есть:

— Это не Краснов. И хоть тот часто грешит ленью, талант его бесспорен. Здесь же мастер молодой, неопытный. Он старался создать картину лучезарного, сверкающего дня. Мазки слишком спешные, краски местами недонасыщенные.

Вижу, как обреченно качает головой Людмила. Картину точно рисовал кто-то властный. Ну что ж, врать я не желаю. Как уже говорил, это удел Легиона Масок — шпионить и жить в притворстве. А Фениксы пылают!

— Вот как, — задумывается княгиня. — Не могу с тобой ни согласиться, ни опровергнуть. Эту картину нарисовали после моего ослепления. А знаешь ли ты, что ею восхищался сам Краснов?

— Значит, наши с мастером мнения разошлись, — пожимаю плечами.

— Смело, — кивает княгиня. — Но хватит картин. Клава, веди нас в «Ёлки». Людочка, ты с нами? Конечно, с нами, там и дождемся внучку. Куда она только запропастилась, непутевая? Ладно, не важно. Клава, звякни ей по дороге, чтоб не обыскалась. Молодой Беркутов, ты ведь не торопишься? Отвечая, учти, что отказа не приму.

— Ваше Сиятельство, я целиком ваш, — усмехаясь, даю единственный возможный ответ.

— Вот и умница, — старушка благосклонно прикрывает веки.

«Ёлками» оказывается ресторанчик на третьем этаже этого же ТРЦ. Интерьер оформлен в дворцовом, старорусском стиле, чтобы обед ощущался целым пиршеством. Официант сопровождает нас до вип-кабинки, затем с любезностями принимает заказ. Княгиня заказывает всем облепиховый чай и десерт — ягодные левашники. Время позднее, никому не хочется есть основные блюда.

Левашниками оказываются крохотные сдобные пирожки со сладкой начинкой. Закидываю один в рот. Пока приятный смородинный вкус растекается на языке, княгиня говорит:

— Молодой Беркутов, а теперь слушай. Первый портрет, который ты так великолепно описал, мой. Семьдесят лет назад Краснов написал маленькую меня.

Вот оно как. Теперь понятно, почему княгиня хотела «послушать» именно это полотно.

— Ваше Сиятельство, рад за вас, — говорю. — Потому что эта работа получилась у Краснова выше всяких похвал.