Я Распутин (СИ) - Вязовский Алексей

Кликнул ребятню, расспросил. У них глаза горят, как же, такую штуку повидали, даже на клаксон нажали разок! Рассказали наперебой, кто да что. Шофер нос задирал и хвастался, один из приехавших оказался целым князем, второй бароном. Ну, это неудивительно, в таких полках графьев считать пальцев не хватит. А вот то, что шофер ляпнул, что приехали прямиком от самого командующего гвардией и обратно к нему поедут, многое прояснило.

Кто у нас гвардией командует? Правильно, НикНик. И он же бывший командир лейб-гвардии Гусарского полка. Оттого и рожи у посыльных такие кислые были – сибирскому мужику вызов везти. Но действовали по приказу, не отвертишься. И как картель передали, поехали обратно, докладывать.

А мне что делать? Отказаться – значит на весь Питер заявить, что никакой я не дворянин и, что хуже, подставить царя. Он мне милость оказал, а я ее просрал. Будут шептаться «вот урок царской семье, не тащи мужиков в дворяне».

Стреляться? Сомневаюсь, что Лохтин в воздух бахнет, а я убивать его совсем не хочу. Да и секундантов у меня нет, нужны ведь лица дворянского звания, не капитана же с боцманом слать.

Куда не кинь, всюду клин. Надо думать, как с пользой вывернутся. Первое – к портному, пусть из нескольких слоев плотного шелка сошьет «бронежилет». Такая поддевка нож останавливает, может, и пулю тоже. Если не остановит, то хоть ослабит. И под верхней одеждой не видно.

Подло? Не по кодексу? А вызывать крестьянина, который за всю жизнь мог пистолета ни разу не видеть, это как? Нет уж, тут не до сантиментов.

Второе – оговорить в условиях дуэли максимальную дистанцию, а то назначат восемь шагов и все, оба насмерть. И секундантов искать, а где? Значит, дорога мне опять в Царское.

– Вот примерно так. Один слой, поверх следующий, потом третий. И нужно прямо завтра.

– Не успеть, никак не успеть, – посетовал портной.

– Сказано было подмастерьев брать, не отлынивай. Вот задаток, нанимай хоть на один день, но завтра чтобы было. И никому ни слова, вещь секретная. Сболтнешь – все дело прахом пущу.

– Да ни в жизнь, Григорий Ефимович! Разве я не понимаю?

От портного на Невский, в фотоателье. Это что, у меня теперь каждый день так будет? Бежим, спешим, ужасная погоня? А куда деваться, ты же сам дорожку выбрал, наперегонки со временем.

– Как прибыля? – спросил я Андрея-Адира, уныло сидевшего за стойкой и вскочившего при моем появлении.

– Ой, вы меня спрашиваете! – махнул рукой выкрест, а потом подскочил к портьере и заглянул за нее. – Хозяина спросите, мое дело заказы выполнять.

Пока ехали в клинику, Адир успел мне нажаловаться на владельца фотоателье. Жадный, держит работников в черном теле… Карточки мастер сделал быстро, качественно – я сделал вывод, что выкрест неплохой профессионал.

– А хочешь на меня работать? На газету новую?

Андрей округлил глаза:

– Сколько денег положите??

– Сколько сейчас и еще двадцать рублей сверху.

– Ну, сейчас мне хозяин сорок пять в месяц платит, – он стрельнул глазами в сторону портьеры.

Врет, как есть врет. Тридцатник, не больше. Пришлось выдать фирменный распутинский взгляд «я тебя, сукина сына, насквозь вижу и еще на три метра вглубь». Помогло, сторговались.

– Где ателье будет?

– На Рыбинской, в общинном доме. В подвал типография и ателье легко встанут, еще и место останется.

Поморщился, еще бы, с Невского в такое захолустье.

– А ты не кривись, не надо. Ты вот че подумай: тут тебе любой черносотенец по голове съездит и поминай как звали, а там ты под защитой.

– Я православный, – мрачно заметил фотограф, – могу паспорт показать.

– Так бьют-то не по паспорту, а по морде.

Андрей грустно вздохнул, согласно махнул рукой.

– Вот и ладненько. Только смотри у меня – я погрозил пальцем – Не воровать, секреты не выбалтывать.

– А будут секреты? – удивился мастер.

– Бери выше. Целое тайное задание. Проверить тебя в деле. Ну что? Не передумал?

Я вытащил пачку денег из кармана, небрежно пересчитал их. Глаза у Андрея загорелись.

– Не передумал!

Вот и еще одного уболтал. Эдак я скоро у Керенского его будущую кличку «Главноуговаривающий» перетяну.

Разговор с Адиром имел еще одну позитивную сторону. Услышав про подвал и типографию, мастер обмолвился, что бедуют журналисты «Слова». Эта газета стояла на позициях «Союза 17 октября», консерваторов, но более-менее близких к умеренным центристам, которые мне были вполне симпатичны.

Но тем не менее, власти уже дважды приостанавливали деятельность «Слова» и как раз сейчас оно опять закрыто. Слово, так сказать замолчало. Не жжет глаголом.

Надо было ехать в Царское, искать секундантов. Но газета была важнее. Я свистнул извозчика, сел в сани отправился на Фонтанку. Пока ехал, а точнее плелся в «лошадиной» пробке – читал письма и телеграммы, что мне вручила Лохтина перед отъездом.

Большая часть была мусором. Разные просьбы, сомнительные предложения, писало даже парочка откровенных аферистов. Но были и ценные послания. Во-первых, объявилась жена Столыпина. Прислала письмо с приглашением посетить светский раут в Зимнем. Ольга Борисовна, фактически, завуалированно просила у меня прощения за грубость во время последней встречи и даже просила захватить с собой новомодный «воротник Распутина».

Хм… И где я его возьму? Надо срочно налаживать производство.

Во-вторых, в пачку с документами и письмами, было вложено положительное решение столоначальника МВД о регистрации партии Небесная Россия. К решению капитан, который занимался оформлением документов, приложил записку, что уже можно открывать банковский счет и встречаться с главой избирательной курии Санкт-Петербурга.

Тут я задумался. Во вторую Думу мы уже не успевали пройти по спискам городской курии – они утверждены. Но двоечка просуществует недолго – до лета. А там на подходе и третья Дума. В которую надо не только попасть, но и не дать ее закрыть.

Рушить слабенькое государственное устройство только из-за польского вопроса? Ну уж увольте. Пшеки не заслужили такого внимания. Тем более впереди Первая мировая война – несколько лет будет вообще не до польского вопроса. Мобилизовали мужское население – и на фронт. Там демонстрируйте свою воинственность.

Да, Третья Дума закрылась не только из-за вопроса с выборами в Польше – шло противостояние с Госсоветом. Тот в свою очередь воевал со Столыпиным. Все грызли друг друга и никто не хотел уступить. Николай, как водится, занял позицию: «а я тут причем? Давайте там сами». Оскорбленный спикер Думы – Гучков – в знак протеста отказался от своего звания, и на его место был избран Родзянко. Тот еще интриган – критиковал «болезненный мистицизм» императрицы Александры Фёдоровны, готовил дворцовый переворот. Заговорщиков, конечно, взял бы к ногтю Столыпин, но через пять лет его застрелит в киевском театре анархист Багров. Который (сюрприз!) окажется осведомителем Охранки и попадет на место преступления по пропуску, выданному местными «бурильщиками».

Я тяжело вздохнул. В этот серпентарий с кобрами мне совсем скоро придется глубоко нырнуть. Удастся ли вынырнуть?

Прошло полчаса, а мы все еще тащились в пробке. Ржали лошади, переругивались извозчики. Сверху сыпался мокрый питерский снег.

Обстановочка в газете была так себе, вроде работают, а вроде и нет. Витал над всеми дух неопределенности – а ну как не откроют после третьего-то запрещения?

Художник вяло чирикал на листочке бумаги, кружок репортеров оживленно обсуждал в углу, куда податься, этим же заняты были и два фельетониста. Писал только один репортер – быстро так, красиво. Прям каллиграф.

– День добрый, господа хорошие, – я скинул шубу у входа и решительно прошел в зал.

– Добрый, вы, надо полагать, господин Распутин? – отозвался старший среди присутствующих, благообразный старичок с седым венчиком волос и длинным носом. Прям Буратино в старости.