Опричник среди теней - Михаил Ежов
— Понятно. А почему вы только теперь решили… ими заняться? Случилось что-то особенное?
— Да! Прежде даосы вели себя скромно, не высовывались. Отщипывали свой кусочек от общего пирога, но не наглели. Однако недавно один из их проповедников по имени Ливей зарвался! Решил, что ему всё позволено!
— О чём конкретно речь, святой отец?
— Этот наглец стал распространять слухи, будто архиерей Митрофан, глава Новоканонической церкви, не любит свою паству, а печётся только о собственной выгоде и погряз в удовольствиях и роскоши! Самое возмутительное, что к этой откровенной и очевидной лжи прислушиваются. Наши агенты доносят, что многие верят и переходят в даосизм.
— Что же вы хотите, отец Адриан? Заказать его? Для этого приехали?
Священник раздражённо махнул рукой.
— С этим справились бы и наши люди! Слава богу, есть у церкви защитники. Но тогда Ливей прослывёт мучеником и героем, а его слова обретут подтверждение. Пойдут слухи, что мы избавились от конкурента, который обличал архиерея. Ещё, чего доброго, скажут, что ему заткнули рот, потому что он правду говорил. Нет, отец Митрофан умён и понимает, что допустить этого нельзя. Поэтому мы щедро заплатим за смерть даоса, но с условием, что имя Ливея будет опорочено, а убийство никак не свяжут с нами.
Глава 18
— Это возможно? — спросил отец Адриан, сделав короткую паузу. — Дело осложняется тем, что Ливей, понимая, как воспримет его проповеди глава нашей церкви, окружил себя телохранителями. И не простыми бойцами, а членами ЧОПа «Соруйя». Это японская компания, небольшая, но славится высочайшей надёжностью. Говорят, что прежде её сотрудники были то ли якудзами, то ли синоби. Не знаю точно, не вникал. Стоят их услуги очень дорого, но денег у Ливея достаточно, так как его школа, как он называет своё учение, собирает значительные подношения с верующих.
Я задумался. Если священник прав, то телохранители даоса — люди необычные. Для них главное — выполнить задание любой ценой. Даже если придётся пожертвовать собой. Лишь бы сохранить лицо. Это делает их опасными, но не слишком изобретательными. Палка о двух концах, так сказать.
В Конторе, где меня учили, заведено было иначе. Там людьми не разбрасывались. Не для того их воспитывали годами, чтобы использовать один раз. Наш босс считал это слишком расточительным. Кроме того, он не признавал прямых путей, полагая, что они затупляют ум. А ум — главное оружие киллера. Что проку с меча, если он лишь ржавеет? Поэтому мой наставник не уставал повторять, что любой заказ должен состоять из трёх этапов: подход, убийство, отход. Или, как он любил говорить, меч покидает ножны, наносит удар и скрывается в ножнах. Другие решения предлагаемых на тренировках задач не принимались. Киллер должен служить Конторе так долго, как только это возможно, ведь с каждым убийством он совершенствуется.
— Если я возьмусь за это дело, чем церковь мне заплатит? — спросил я.
— Ты спрашиваешь «чем», а не «сколько»? — уточнил отец Адриан.
— Именно так.
— Тогда вынужден задать вопрос: чего ты сам хочешь за свои услуги, сын мой?
— Автономию для монастыря.
Священник нахмурился.
— В каком смысле?
— Полное самоуправление. Вы не будете влезать в его дела.
— Хм… Но зачем тебе это?
— Не люблю ни от кого зависеть.
— Это… странное требование. Но, полагаю, выполнимое. Если это всё, чего ты хочешь… — отец Адриан развёл руками. — Почему бы и нет? Но где ты возьмёшь настоятеля и…
— Как в древние времена. Основывали же монастыри обычные люди, не имевшие сана.
— Бывало, да. Ладно, я поговорю с руководством, но полагаю, возражений не последует.
— Как только получу бумаги, начну работать.
На том разговор и закончился. А через два дня священник позвонил и сказал, что всё готово — документ подписан, и он готов мне его передать. За это время я, конечно, не бездельничал. Кое-что разузнал про цель. Но этого было мало. Подступиться к даосу оказалось непросто.
Я обдумывал варианты подхода к цели, но пока что выбрать верный было никак нельзя. Для этого требовалось изучить даоса, узнать его привычки, пороки и добродетели. Требовалось время.
Наставник в Конторе не раз повторял, что слабостью человека может стать, что угодно, если найти этому правильное применение. И то, что он любит, и то, что хочет скрыть от других, и то, чем гордится. Он считал, что между добром и злом нет никакой разницы. Философия Конторы отвергала подобные понятия. У её сотрудников был только один критерий — эффективность. Поэтому сам убийца должен быть свободен от всего. Как свободен клинок, не знающий ни любви, ни страха, ни сострадания.
И ещё каждому инструменту своё место и время. Как и для каждого дела потребен свой инструмент. Прежде, чем браться за что-то, говорил наставник, задайся вопросом: чем эффективней всего будет это совершить.
Обучаясь у него, я постепенно и пришёл к выводу, что убийство — это искусство, если в основе лежит стремление к совершенству, простоте и изяществу.
После того, как мне доставили бумаги, и Ригель тщательно изучил их, подтвердив, что это именно то, что нужно, я взялся за дело всерьёз. И вскоре понял, что придётся действовать не совсем обычным образом. Проведя небольшую подготовку, я предупредил охрану, что мне придётся на некоторое время покинуть замок. Падшим предписывалось находиться неподалёку, но не мелькать и не вмешиваться. Оставаться незаметными.
Сам же я тщательно загримировался, переоделся попроще, собрал чемодан с соответствующими вещами, натянул рыжий парик и, воспользовавшись потайным ходом, чтобы никто не видел, как я покидаю замок, отправился в одну из трёх гостиниц, располагавшихся в непосредственной близи от нового даосского храма, где обосновался Ливей. Постройка была возведена на месте сгоревшего квартала года три назад — на деньги, собранные даосом и его учениками. Теперь вокруг храма теснились дома и заведения, населённые последователями Ливея. В той или иной мере, преданными ему людьми. Сам район защищал дерзкого проповедника. Кто бы ни оказался на его улицах, сразу было бы видно, что это чужой. Так что следовало затесаться в ряды паломников. По сведениям отдела разведки, каждый день их являлось в храм десятки, а то и сотни. Некоторые оседали в округе, проводили недели и месяцы в молитвах. Кто-то даже оставался навсегда. Квартал рос вверх, уплотнялся
