Великий диктатор. Книга вторая (СИ) - Alex Berest
Германия, которая крайне неодобрительно относилась к сближению России с Францией, поспешно изменило своё мнение после публикации в прессе реакции своего любимого Кайзера — «Русские защищают интересы и преобладание белой расы против возрастающего засилия жёлтой. Поэтому наши симпатии должны быть на стороне России».
Франция же и так была полностью на стороне России. Но только на словах. Хотя многие депутаты национальной ассамблеи призывали своё правительство наказать наглых японцев, виновных в гибели французских ученных из экспедиции Фритьофа Нансена. Но дальше чем заявление министра иностранных дел франции Теофиля Делькассе по приостановке переговоров о создании англо-французского оборонительного союза, в поддержку России никаких шагов Франция не предприняла.
Отличился и президент США Теодор Рузвельт, который открыто предостерёг Францию в прессе от её возможного выступления против Японии, заявив, что в этом случае он «немедленно станет на сторону последней и пойдёт так далеко, как это потребуется».
Но затем прояпонская риторика со стороны США ушла полностью, сменившись, как я понял из прочитанных газетных статей, на внутригосударственную. Из-за критики курса «Белого дома» военными во главе с министром обороны Уильямом Тафтом, который потерял своего старшего сына и младшего брата во время атаки японских миноносцев на суда экспедиции Нансена. Из тех же газет я выяснил, что Тафты являлись крупными землевладельцами на Филиппинах и предоставили возможность базироваться Нансену на их землях, в обмен на участия в экспедиции учеников частной школы Горация Тафта.
Но более всех, кроме Российской империи, пострадала Швеция. Которая вот-вот могла лишиться Норвегии, причем, по плохому сценарию, через войну. Когда стало известно о гибели Нансена, сторинг Норвегии потребовал от короля Швеции Оскара II объявить войну Японии. Но тот отказался, сославшись на нейтральный статус королевства, и пообещал отправить ноту протеста в Японию.
Это не устроило сторинг, и он единогласно отправил в отставку прошведского премьер-министра Джорджа Фрэнсиса Хагерупа. Заменив его на Кристиана Микельсона, который внес на рассмотрение парламента постановление о расторжении унии со Швецией.
24 февраля 1904 года парламент Норвегии единогласно принял постановление о расторжении унии. На этом же заседании, после продолжительных споров между консерваторами, которые хотели сохранения монархии и союза либералов с коалиционной партией, было принято решение, что Норвегия временно, до проведения всенародного референдума, станет парламентской республикой.
Король Швеции Оскар II не признал законным это постановление и объявил о начале мобилизации. Которое тут же продублировал и премьер-министр Норвегии Кристиан Микельсон. Обе страны стали неспешно стягивать свои войска к приграничным крепостям. А шведский флот, перебазировался из Стокгольма в Гётеборг.
……
На второй день с начала войны я получил письмо из Швеции от кронпринца Густава с восторженными отзывами о придуманном мной модели самолёта. А заодно он прислал фотографию себя и своей супруги Виктории Баденской.
Когда я показал письмо и фотографию бабушке Тейе, та чуть в обморок не грохнулась от счастья. Ну, как же, мы же шведы. Ну и что, что той шведкости в ней всего четверть, а во мне и того меньше. Мы же Сала, а это знаменитая шведская фамилия. Бабуля тут же телефонировала на железнодорожную станцию моему старшему братцу Кауко, чтобы тот срочно вызвал телеграммой в город нашу матушку.
Брату, кстати, оставалось работать телеграфистом не так много, всего лишь до конца февраля. А затем он будет служить директором в нашей конторе. Дед Кауко всё-таки решил собрать все яйца в одну корзину и создать семейный трест. Он зарегистрировал головную компанию «Хухта групп», выкупил двухэтажное кирпичное здание в центре Улеаборга и даже уже нанял несколько юристов для создания своей юридической службы. Я долго ему капал на мозги, что он один уже не может за всем уследить и надо создавать какой-нибудь руководящий центр. И вот, походу, у меня получилось.
Матушка примчалась к нам на вечернем поезде — в панике, что что-то случилось со мной. Из-за чего чуть было не подралась со своей матерью, узрев меня живым, здоровым и радостным. Но увидев письмо с фотографией, быстро позабыла про свои обиды и принялась вслух сочинять ответное письмо.
— Ты тогда сама подписывайся под этим письмом, — обиделся я на то, что без меня решают что писать, а что нет. — Вот удивится кронпринц, когда получит письмо от Эммы Хухты, а не от Матти.
— Ладно, — как-то легко согласилась со мной матушка. — Пиши сам. Но подарки, мы с твоей бабушкой выберем.
— Какие подарки? Вы о чём?
— Ну, например, твой деревянный конструктор. Его детям он наверняка понравится.
— А ты точно уверенна, что его дети ещё в игрушки играют?
Мой вопрос поставил родственниц в тупик, и они кинулись названивать Яну Магнусу Нюбергу, отцу жены моего брата Кауко. Который был начальником нашей железнодорожной станции и, по совместительству, возглавлял местное шведское землячество. От него и выяснилось, что самому младшему сыну кронпринца в апреле исполнится пятнадцать лет, но так как он страдает каким-то заболеванием и отстает в умственном развитии, то ему как раз и можно подарить конструкторы.
А вечером ещё и дед Кауко подлил масла в огонь, предложив отправить кронпринцу и мои оружейные конструкторы. В итоге, ответное письмо я под руководством родственников переписывал раз десять прежде чем оно отправилось монаршему адресату внутри довольно приличной посылки. После устроенных родственниками танцев с бубнами вокруг полученного мной письма я с радостью избавился от фотографии кронпринца с супругой, отдав её матушке.
Не успел я отойти от одного события и взяться, наконец, за дописывание «Бесконечной истории», как объявился Ээро Эркко, которому срочно потребовались стихи, а заодно и песня о подвиге нашего транспортника в Порт-Артуре. Пришлось срочно ломать голову в поисках подходящих стихов. С ходу придумать ничего не получилось, и я полез в свои записи, сделанные мной про запас ещё в пяти-шести летнем возрасте. И вот там я нашёл советскую песню — «Прощайте, скалистые горы». Немного подправил, перевёл и даже напел Ээро Эркко, вспоминая, как я её пел в школе на уроках музыки в предыдущем мире.
Прощайте, родные берёзы,
На подвиг Суоми зовет!
Мы вышли в открытое море,
В суровый и дальний поход.
А волны и стонут, и плачут,
И плещут на борт корабля…
Растает в далеком тумане,
Родимая наша земля.
Ику-Турсо упрямо качает
Крутая морская волна,
Поднимет и снова бросает
В кипящую бездну она.
Обратно вернусь я не скоро,
Но хватит для битвы огня.
Я знаю, друзья, что не жить мне без моря,
Как море мертво без меня.
И легкой походкой матросской
Иду я навстречу врагам,
А после с победой геройской
К скалистым вернусь берегам.
Хоть волны и стонут, и плачут,
И плещут на борт корабля,
Но радостно встретит героев Суоми,
Родимая наша земля.
Журналисту, моей бабушке и Микке стихи очень понравились. Мы даже несколько раз спели вместе получившуюся песню небольшим и почти семейным хором. А заодно я, воспользовавшись моментом, попросил у Ээро Эркко помощи с исследованием зелёнки. Я-то летом попросил своего кузена Томми о проверке этого вещества и даже оставил и как готовый раствор, и немного как анилинового красителя. Но молодому главе семьи сначала было не до опытов, а затем он потерял мои образцы, в чём и признался в письме.
