Время грозы - Юрий Райн
А Румянцев рассердился. Солипсизм, говорит, абсолютно непробиваем и именно поэтому абсолютно убог. Это, говорит, прибежище для дураков, которые хотят умными казаться. Это, говорит, идиотский ответ на любой вопрос. Ничем не отличающийся от, например, слова… извини, говорит, Наташа, в общем, из трех букв слова. Это, говорит, проявление величайшей из всех возможных трусостей человеческого ума.
Короче, завелся.
Ну и ладно. Я же говорю — так только, теоретически.
Всё, ложусь. Завтра вставать ни свет ни заря».
Дальше.
«Лагерь Сарез, 5 августа 1988 года.
Ну и новость! Что сегодня вылетаем, это давно известно, только вот куда! То есть в Петербург-то в Петербург, но после этого!
Нас ждет лунная база «Князь Гагарин»! Ничего себе!
Все-таки, может, и грех такое даже думать, но, черт побери, оно само думается: то, что мне выпало, там, дома не выпало никому! Император, премьер-министр, Румянцев — гений общепризнанный. Наташа (прости, Люсенька…) А теперь еще и Луна!..»
Только вот не знал я тогда, подумал Максим, что все время буду здесь от тошноты мучиться. Он несколько раз глубоко вздохнул, развернул очередной леденец и вспомнил, как допытывался у Румянцева — может, тошнота эта из-за пресловутых кодов? «Нет, — сочувственно ответил профессор, — это у тебя, Максим, примитивная, достаточно часто встречающаяся дисфункция вестибулярного аппарата».
Пилюль бы… Впрочем, ну их. Забыл, сказал Максим сам себе, как в Карелию ехал?
Отец повез его, мальчишку совсем, в Карелию — пожить с месяц в палатках, рыбку половить, все такое. А мама с бабушкой снабдили Максимку упаковкой аэрона — таблетки такие противотошнотные. Сожрал тогда в поезде, прислушиваясь к себе, девять штук. Ох, и понос же его пробил ночью…
«…По словам гения, на Памире мы добились значительного прогресса. В какую-то тварь дрожащую (ящерицу) даже что-то загрузили из моих кодов. И что-то почти пробили. Да уж, громыхало будь здоров. Ящерица, кстати, сдохла.
Но темпы, темпы! И премьер торопит, и Владимир Кириллович звонил. Грустный такой.
В общем, на Луне: а) нет магнитного поля; б) тяготение вшестеро ниже. И там мы, значит, продвинемся до упора.
Я спрашиваю: и что, ты с Луны, что ли, меня обратно засылать собираешься? У нас же, в моем мире, на Луне нету базы никакой! Ладно — оригинал, говорю, по твоему варианту «Б» разрушается, так ты и копию же угробишь! Проблема возврата не решена же, сам жаловался!
Смеется, паразит. А, говорит, ради науки?
Потом объяснил: первая наша задача — во всем окончательно разобраться. Там, на Луне, сделать это значительно легче, и мы разберемся. Быстро управимся, за полгода, не более.
Федя на этом месте закручинился. Семью-то из Верхней Мещоры в Петербург перевез, сам уже полгода почти на Памире, а теперь вот — здрасьте, приехали: на Луну. Пару месяцев, правда, готовиться будем, но опять же не в столице — на Байконыре.
В общем, гений говорит, вплотную к натурному эксперименту подойдем. А там — тебе решать. Это он ко мне обращается. Учти только, говорит, что обратную-то связь мы тебе сделаем, вроде переговорного устройства, но вот будет ли она работать, сказать нельзя, ибо испытания на эту тему провести в принципе невозможно. Если решишься, то как раз и будешь испытывать.
Еще, говорит, учти, что гарантий попадания именно в тот мир, откуда ты пришел, не существует. Вероятность велика, да, поскольку миры, похоже, соседние, но гарантий нет. Образно говоря, возможен перелет.
А что до возврата, то компактного переносного аппарата для возврата я, говорит, пока даже представить себе не могу. Единственная возможность — там, на месте, стационарное оборудование строить. Но это, говорит, мне тогда отправляться надо. Ему то есть, Румянцеву. А у него планы несколько иные. Да и коды чужие ему в себя загружать никак не хотелось бы.
Впрочем, говорит, впереди у нас лунный этап. Все остальное — потом. Тогда уж решать, повторил, — тебе, Максим.
И на Наташу взглянул.
А Наташа бледна, как тот самый лист из пачки…
Ладно, поживем — увидим».
Прозвенел сигнал связи.
— Максим, — раздался голос Румянцева, — вас долго ждать? В лаборатории мы, приходите.
— Ох-хо-хо, — отозвался Максим. — Идем, идем… Пошли, Наташ, ждут!
Румянцев и Устинов выглядели на удивление спокойными. Или сосредоточенными. Когда Максим с Наташей вошли в лабораторию, Устинов размеренно заканчивал фразу:
— …системную. А я — за оперативную. И не спорь. Вот ребят в дело посвятим, раз ты настаиваешь…
— Настаиваю, — вставил ученый.
— …а делать станем, как Иван Михайлович решит.
— Тут, дамы и господа, — сказал Румянцев, — вот какое дело. Подполковник Устинов считает, что послезавтра, когда Судья Макмиллан будет на базе, его необходимо заманить в эту лабораторию…
— Да он сам к тебе собирается! — фыркнул Федор.
— …обездвижить и промерить. После чего решать по обстоятельствам.
— Как обездвижить? — ахнула Наташа.
— Обыкновенно, — мрачно ответил Устинов. — Чай. Кофе. «Коктебель», хотя и жалко его спецсредствами портить.
— Коль, дай, что ли, «Коктебеля», — слабым голосом попросил Максим.
— Не давай, Николаша, — сказал Устинов. — Раз он здесь, пусть мыслит ясно.
Максим обозлился.
— Я вот сейчас со всей ясностью мысли тебе, суперагент, под ноги ужин свой вывалю! Командир, чтоб тебя…
Устинов махнул рукой. Румянцев встал, вышел в соседнюю комнату, вернулся с бутылкой и четырьмя пузатыми бокалами на подносе.
— По глотку никому не повредит, — рассеянно пробормотал он, разливая. — Ну, что думаете?
— Не знаю, — сказала Наташа. — Мне Джек симпатичен. И жалко его почему-то. В общем, я ему верю. А что, он обязательно чей-то лазутчик? Не могло с ним случиться… ну, как с Максимом? Только судьба потом иначе сложилась…
— Мне он тоже симпатичен, — присоединился Максим, оживший после первого же глотка. — Ну, светится… В передрягу какую-нибудь попадал, оттого и светится. Чем не версия? Может такое быть, Коля?
Румянцев пожал плечами.
— А все остальное, — продолжил Максим, — как бы объяснить… Вот ты, Федор, сразу его подозревать в чем-то начал. А что в нем подозрительного-то?
— Все, — отрезал Устинов. — Вся его жизнь, насколько она мне известна. Это жизнь сумасшедшего, а он,
