Степан Кулик - Сабля, трубка, конь казацкий
Вообще-то, положа руку на сердце, если и была какая разница, то только в моем воображении, но казаку, знающему толк в выслеживании зверя или врага, такое объяснение понравилось даже больше, чем ссылка на ведовское умение.
Василий присел, пригляделся внимательнее. Погладил берег ладонью, растер комок сухой земли между пальцами, сухая пыль серой, непросеянной мукой запорошила влажную траву. Сразу же превращаясь в потеки грязи.
– Молодец, – похвалил чуть погодя. – Зоркий глаз у тебя, Петро. Будут из тебя люди. Я и то не обратил внимания… В самом деле есть разница. Ну, ты нашел – тебе и честь… Полезай первым.
Это уж точно, кто бы сомневался. Как гласит мудрость: всякое доброе дело должно быть наказано. Держал бы рот на замке – хоть попытался бы обсохнуть. А так, будьте любезны… Мокрый дождя не боится. Скорее всего, Василий здраво прикинул, что, если мы все же ошиблись – ему сподручнее меня вызволять из болота, чем самому там барахтаться. И правильно, не положено атаману срамиться и авторитет ронять. Если бабы кого на смех поднимут – пиши пропало. Никакого порядка и в помине больше не будет. А с меня, убогого, какой спрос?..
Впрочем, все эти ворчливые мысли мелькнули в голове мимолетом. Благодаря «помощи извне», я видел гать не хуже, чем траву под ногами. Каждое бревнышко по отдельности. И, не сходя с берега, мог указать места, где придется настил усилить или попробовать обойти… Так что тоже снял сапоги, разделся до пояса, правда, совершенно машинально, – сорочка из-за тумана и так была хоть заново отжимай… И совсем уже было собрался залезть в воду, когда подумал, что предпринять некоторую предосторожность не помешает. Если люди искренне верят в Бога, то и к наличию в мире нежити-нечисти тоже должны относиться с большим доверием и пониманием, чем к особым умениям «попаданцев».
– Василий, а ты не знаешь, каким подношением можно водяного задобрить?
– Чего? – переспросил тот и то ли похвалил, то ли обругал: – Вот шельма… А я и не сообразил.
Кажется, все-таки хвалит.
– Не, Петро, ты точно не иначе как в семинарии учился, и если не до кошевого, то до генерального писаря точно дослужишься. Умен и соображение имеешь… Хоть до Спаса и больше месяца еще, но перед таким важным делом хозяина здешних вод непременно надо уважить. Хорошо, что мы не весь табак выкурили…
– Табак?
– Не знал?.. А, не важно… – тут же поправился запорожец, вспомнив о моих проблемах с памятью. – Запоминай заново. Никто не знает почему, но доподлинно известно, что водяной обожает хороший табак. И нет лучшего способа задобрить его, чем бросить понюшку в воду. А когда рассердить захочешь – наоборот, выколоти выкуренную трубку в воду. Так осерчает, что байдак перевернуть может.
Рассказывая все это, запорожец достал из кисета щепотку курительной смеси, протянул руку вперед и старательно растер табак над водою, приговаривая при этом:
– Нижайший тебе поклон, дух водяной. Прими в знак нашего уважения скромное подношение. И если ласка твоя, не шали нынче, позволь обездоленным буцям[29] на ту сторону перебраться. А еще, коли ласка твоя… следом за нами ордынцы идут. И ежели над басурманами захочешь покуражиться, от меня отдельная благодарность будет. Как только осядем на новом месте. Слово даю.
Несколько секунд стояла тишина, а после, поодаль в камышах, будто большущая рыбина плеснулась.
– Кажется, договорились… – довольно пригладил усы запорожец. – Слышал? Это водяной знак подал. Был бы не согласен, вода заурчала бы или пузырями пошла.
– Василий, а можно еще спросить?
– Можно… – Полупуд пожал плечами, видимо, делая для меня исключение из казацкого правила: «молчи, слушай да на ус мотай». – Как-то так выходит, что от твоих вопросов толку больше, чем от иных советов. Но и о деле не забывай. Время не ждет… Полезай в воду… Чего как цапля на берегу замер?
Тоже верно. Я с некоторой опаской – не вызывала у меня доверия древесина, пролежавшая десятилетие в болоте – шагнул на край настила и с удивлением почувствовал под ногами весьма прочную опору. Осклизлую на ощупь, от нанесенного ила, но не более. Проверяя надежность, я даже несколько раз подпрыгнул. Гать выдержала…
– Нашел. Держит!
– Не балуй, – одернул меня казак. – И не торопись. Гать хитро положена. Чтоб, даже найдя ее, враг не сразу мог переправу использовать. С этого места прямо только двадцать шагов можно пройти, потом будет поворот на восток. Пять шагов… и снова на юг… Но только десяток.
Об этом Василий мог не предупреждать. Я прекрасно видел, как настил виляет по дну аж до противоположного берега. Но кивнул. Мол, понял. Мое дело шагать, твое – направлять.
– О чем спросить хотел? – напомнил Полупуд.
– Почему ты заговорил о Спасе? Мол, хоть до Спаса и далеко еще, но водяного все равно задобрить не помешает.
– Стоп… – Василий, видимо, решил, что я уже дошел до поворота, хотя на самом деле до него оставалось еще почти полтора метра. – Теперь шесть шагов на запад и потом снова двадцать на юг. Да стой, тебе говорят!
– Ты не переживай, батька. Я чувствую твердь ногами… Да и вода здесь прозрачнее, чем у берега. Местами даже видно бревна. Ну, а искупаюсь лишний раз – тоже не беда. Какая разница – дважды намокнуть или трижды?
– В общем-то верно… – согласился запорожец и решил предоставить мне свободу действия. – Сам так сам… Сверзишься – на дно не становись. Выплывай.
Казак уселся по-турецки на берегу, набил люльку и стал вводить меня в начальный курс славянской мифологии. По разделу «Главная нежить водяная, водяным именованная». При этом голосом и манерой изложения он так разительно напоминал доцента Литковца, что я едва удержался от смеха, по извечной студенческой привычке большую часть лекции пропуская мимо ушей. Но кое-что не мешало и запомнить.
– …старые люди говорят, что водяной особенно опасен по большим праздникам. В ночь на Ивана Купала, в Троицкую субботу и в Ильин день. В эти дни, а также перед грозой лучше не купаться и без нужды в воду не лезть. Зато водяной не может вредить людям от Крещенья и аж до Пасхи… – вещал Полупуд, благодушно попыхивая трубкой и одобрительно кивая каждый раз, когда я выбирал правильное направление.
– А что до Спаса… Так Господь Бог не позволяет нежити подолгу засиживаться на одном месте. Посылает святого Илью, тот и гоняет их молниями. Поэтому до Крещенья водяной живет в воде, а потом переходит в лозу, отчего его еще зовут Дедом Лозовиком. Потом перебирается на сушу, в прибрежные травы и аж после Первого Спаса снова может вернуться в воду. Если только кто-нибудь не столкнет его в водоем раньше. Поэтому он все время сидит на берегу и ждет прохожих. Но так как сам попросить о такой услуге не может, а люди его не видят – водяной начинает сердиться и пакостить…
«Гы… – усмехнулся я мысленно. – Интересная версия. И окажись правдой, я мог вполне водяному пинка отвесить. М-да, надо все же аккуратнее… Прав Василий, так и нарваться недолго»
* * *– Бог в помощь! – чуть хрипловатый голос раздался из густых зарослей камыша, до которых мне оставалось пройти по прямой метров пятнадцать.
От такого «здрасьте» я едва мимо гати не шагнул. Хорошо ближе к противоположному берегу настил был не так заилен, как прежде. Наверняка не удержался бы на ногах. Что не говорите, а водяной дух, нежить по сути, желающий людям в трудах божью помощь – это слегка чересчур. Картина из области абсурда и такого сюра, что Дали отдыхает.
А Полупуд ничего. Сперва потянулся было за луком, с которым после встречи с туром не расставался ни на минуту. Но передумал… Ну правильно. Враг не стал бы о себе предупреждать. Поднялся не торопясь, степенно и не менее громко ответил:
– И тебе подобру-поздорову, добрый человек, коли не шутишь. Обзовись… Как давний обычай велит. Сделай милость.
В ответ на пожелание запорожца с противоположного берега трижды подал голос пугач.
– С Луга, стало быть… – обрадовался Василий, потом приложил сложенные «ракушкой» ладони к губам и повторил крик ночной птицы. – Пугу… пугу… пугу… Челом тебе, брат-казак. Я – Василий Полупуд. Минского куреня товарищ. А ты кем будешь?
– То-то я гляжу и думаю: кто такой хозяйничает в моих угодьях, как на своем гумне… – вместо ответа насмешливо прокричал невидимый собеседник. – А это Полупуда принесло в добрый час. Да не один пожаловал – с целым обозом баб приперся. Никак в магометанство перейти надумал… а, Василий? Ну, а чего… Тоже верно. Как сказано в Писании: «Каждому свое…» Кому-то в монастыре – грехи замаливать, а кто-то ж и грешить должен. Га-га-га…
– Голос кажется знакомым… – озадаченно почесал затылок запорожец. – Но пока не признал. Видимо, давно не слышал. А ну, весельчак болотный, гукни еще чего-нибудь?.. Только горло не дери сильно. Не приведи Господь, очкур развяжется – перед русалками оконфузишься.
