Возвращение в Петроград (СИ) - Тарханов Влад
— Полк! Слушай мою команду! — заревел Жерве, как только раздача материальных благ была закончена. Подобие равнения пронеслось по рядам нижних чинов.
— Получаем оружие и патроны и выдвигаемся маршем к Зимнему. Наша задача — оцепить дворец и поддерживать порядок в центре столицы. Императрица в Зимнем! Защитим ее! Наши союзники окажут нам помощь, их отряды уже сейчас направляются в Гатчину, дабы сохранить жизнь императора Алексея! Сбор через пол часа с оружием на плацу! РРРРазойтись!
А дальше происходило всё так, как обычно у нас происходит. Получившие свои кровные запасники особо никуда не спешили. Склады с оружием были опечатаны, а найти кладовщиков с ключами не получалось. Пришлось ломать замки, ставить надежных людей на выдачу оружия. В общем, вся эта мутотень вылилась в знатную потерю времени, так что какие там полчаса! Прошло почти три часа, прежде чем первая рота, вооружившись и получившая боевые патроны, выстроились на плацу. Когда остальные соберутся и выступят было непонятно вообще.
В это же время в стане заговорщиков произошёл разлад. Штабс-капитан Армадеров заявил, что он в этой комедии принимать участия не будет. Обещанное золото ему ни к чему, ибо вешать мятежников будут не на золотых цепочках, а на веревках. Так что без него, господа, без него.
— Не ожидал от тебя такого, Георгий Александрович! Ты вроде со мной давно служишь, в Финляндском сколько вместе лямку тянули, и что теперь в кусты? — спросил полковник Жерве.
— Увольте, Виктор Всеволодович! Мешать вам не буду, ибо уважаю вас и ваше мнение, но участвовать в этом мне совесть и честь офицера не позволит.
И отдав честь, Армадеров развернулся и ушёл в казарму. Поёжившись от пронизывающего ветра и адского февральского холода, полковник хмуро кивнул англичанину. В этом действе тот был главным. А состояние полковника Жерве весьма пополнилось полновесными английскими соверенами.
— Его надо убрать! Он будет нам мешать! — произнёс иностранный советник.
— Не вмешивайтесь, сударь! Тут Я решаю, кому жить, а кому помирать! — почти что взорвался командир пулеметного полка. Развернувшись к своим подчиненным произнёс:
— Александр Антонович! Берите своих людей и действуйте по плану. Дворцовая охрана вам мешать не должна.
Но тут на плацу появилось новое действующее лицо. Подпоручик Можаровский, который в этот день был дежурным офицером и отвечал за караульную службу, которая худо-бедно, но всё-таки в полку велась.
— Ваше превосходительство![2] У казарм отмечены конные патрули. У главных ворот отряд всадников, принадлежность сказать не могу, численность в два десятка сабель.
— Ну что же, голубчик! Благодарю за службу! А вам, Александр Антонович приказываю немедленно выдвигаться. При сопротивлении — открывать огонь на поражение! Делай те что хотите, но ваш отряд должен быть на Дворцовой площади согласно плана!
Нестройными рядами рота пулеметного полка направилась к главному выходу из казарм. Вообще-то пулеметная рота — грозная сила, хотя бы потому, что на ее вооружении кроме станковых пулеметов Максима были и ручные пулеметы и у некоторых бойцов даже пистолеты-пулеметы Федорова, проходившие в полку обкатку. Так что в том, что капитан Жлобо имеет возможности выполнить приказ, у полковника Жерве неуверенности не возникло. Тем более неожиданным оказалось появление оного с докладом через пол часа времени:
— Ваше превосходительство! Вывести роту полностью не удалось. У главных ворот кроме полусотни всадников из Дикой дивизии расположились два броневика: один пушечно-пулеметный, второй пулеметный. Остальные выходы также блокированы — кроме казачьих и кавалерийских патрулей замечены еще два броневика и несколько пулеметных гнезд. Тут, тут и тут. Штабс-капитан вытащил карту и показал места расположения огневых точек и броневиков.
— Грамотно расположились, суки! — заметил сквозь зубы Макаров, исполняющий фактически работу начальника штаба мятежников. Тут вновь возник подпоручик Можаровский.
— Ваше превосходительство! Там вас просят на переговоры.
— Кто просит, Евгений Иванович? — Жерве знал всех своих офицеров по имени-отчеству и именно так предпочитал к ним обращаться.
— Какой-то казачий полковник.
— Ну что, пойду, полковнику с полковником всегда есть о чем побеседовать. — со вздохом произнёс командир полка, посмотрел на Макарова и произнёс. — вы со мной, Леонид Николаевич!
— Я тоже с вами… — попытался вставить свои пять фунтов англичанин.
— Нас двоих будет достаточно! Проследите, чтобы передача остатков средств в полковую кассу была оформлена соответствующим образом!
Через четверть часа, когда полковник вернулся с переговоров, горнист опять затрубил общий сбор. В свите командира полка произошли изменения: куда-то исчез англичанин. На этот раз солдаты собирались намного более организованно. Так что через пол часа построение состоялось.
— Вовремя договориться — это не предать, а предвидеть! — заметил Виктор Всеволодович своему начальнику штаба. Макаров понимающе усмехнулся в ответ. Гибнуть ради тухлого и бесполезного дела даже за самые большие аглицкие деньги не хотелось.
— На вашем месте я бы бежал. — не глядя в глаза англичанину произнёс полковник.
— Солдаты и офицеры Первого запасного пулеметного полка! Официально объявлено, о смерти императора Николая Александровича! Мир его праху!
Полковник перекрестился, оркестр ударил траурный марш. После вынужденной паузы Жерве продолжил:
— Регентом при императоре Алексее Николаевиче, согласно завещанию покойного императора, становится его младший брат Михаил Александрович! Приказываю! Сдать оружие и патроны и РРРРАзойтись!
Как напишет намного позже поэт: «полки возмутились, но смуты не произошло»[3].
[1] В РИ Федько закончил школу прапорщиков в Киеве, во время революции стал делегатом от солдатского комитета, стал серьезным командиром Красной армии, четыре ордена Боевого Красного знамени тому подтверждение. Командовал Киевским военным округом, репрессирован в 1937 году.
[2] Жерве был полковником гвардии, то есть чин III ранга и обращение к нему было именно «Ваше превосходительство».
[3] Не совсем точная цитата из стихотворения В. Сосноры «Смерть Баяна». Полностью вот так звучит: «В ночь казни смутилось шестнадцать полков Ярослава. Они посмущались, но смуты не произошло…»
Глава восемнадцатая
Семейный совет Романовых никак не может прийти к общему знаменателю
Глава восемнадцатая
В которой семейный совет Романовых никак не может прийти к общему знаменателю
Петроград. Зимний дворец. Покои вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны
25 февраля 1917 года
Мария Фёдоровна приложила ладони ко лбу. Этот жест бессилия был вынужденным, но куда ей было от этого деться? Романовы собрались в ее покоях на полчаса ранее намеченного срока. Михаила не было и все эти разговоры, и семейные склоки, которыми было наполнено время ожидания ее несказанно утомляли. Она уже давно не была похожа на ту миниатюрную датскую принцессу, что покорила сердце гиганта семьи Романовых, цесаревича Александра. Старость, но в ее суховатой фигуре и вытянутом породистом лице чувствовалась сильная воля государыни, привыкшей повелевать. К сожалению, последние годы ушли на противостояние с невесткой, которая смогла Николая подмять под свой каблучок, и Ники полностью оказался в ее воле! Матушку слушал часто с раздражением и это раздражение не скрывал. А делал только то, что считал нужным, точнее, что ему нашептала ночная кукушка! Вырвать жало гессенской мухи было мечтой вдовствующей императрицы. Увы, ситуация для нее оказалась более чем сложная. Из ее детей в живых остались только две дочери и сын Михаил, который не мог считаться опорой ее негласному правлению. Он слишком легкомысленный и слишком боится ответственности!
