Кайа. История про одолженную жизнь (том Пятый, часть Первая) (СИ) - Александр Алексеевич Иванов
А некоторое время спустя, выжившая бабка, дождавшись, как ей казалось подходящего момента, когда Игорь оказался серьезно ранен, уже сама «исполняет» свою «лебединую песню», используя для этого фанатично преданных ей лиц, однако терпит неудачу (также не без моего деятельного участия), после которой «не может пережить позора». Причем, вероятно, добровольно, договорившись с матушкой о праве на жизнь для оставшихся своих кровных родственников.
А матушка что? А она — бенефициар всего произошедшего. Законная супруга теперь уже нового Главы Семьи, «оппозиция» к которому оказалась уничтожена. И, вроде бы как, бывшая совершенно «не при делах».
Очевидно, что приемная родительница очень своеобразно интерпретирует термин «Семья». Вернее сказать, у нее наличествует жесткая система «Свой — Чужой». И для того, чтобы находиться в списке «Свой» совершенно недостаточно быть ее кровным родственником…
Мне вспомнилось записка, которую она написала вчера, когда дирижабль окончательно скрылся из виду. О том, куда я должен буду «рвать когти», когда и если дела наши пойдут совсем скверно (и от тех ее написанных слов у меня появилось стойкое ощущение, что однажды именно так и будет). Поселение в относительной глуши, староверы какие-то или кто-то вроде. И они вроде как чем-то очень здорово обязаны матушке.
«Они тебя встретят и никому не выдадут. Там возможно будет пересидеть бурю…а если что…твои новые документы готовы. Новая личность, новая жизнь…ведь именно этого ты и хотела, не так ли?» — прочел я на той бумажке, а затем она заставила запомнить точное местоположение поселения.
Добраться бы туда еще «если что», не ближний свет…
…и, похоже, она не слишком-то и колеблется, когда ради достижения своих целей с теми из Семьи, кто, по ее мнению, «Чужой», должна произойти история с очень несчастливым финалом.
Перед глазами вдруг встал старший из царевичей, теперь уже покойный. А затем и матушка, проявившая при мне какое-то необъяснимое бесстрастие после известий о его убийстве.
Равнодушие, я бы даже сказал.
Она же, во-первых, несмотря на свой молодой возраст, одна из высших чинов так называемой «внутренней разведки» (пусть и в декретном отпуске, или как еще подобное тут называется, сейчас), ведомства, отвечающего в том числе и за то, чтобы ничего подобного не произошло. А, во-вторых, судя по всему, с самим Государем она практически «на ты». Разве гибель сына столь близкого человека могла оставить ее равнодушной? Она не то, чтобы сильно эмоциональный человек, с выдержкой у нее все прекрасно, но…
«Я не утверждаю, что Россия будет уничтожена за время их правление, но процесс демонтажа государства обязательно будет запущен, немецкие родичи и советники просто не оставят им иного варианта. На это, Кайа, я готова поставить свою голову!». — вспомнились мне слова царской любовницы.
Если наследный царевич — это, и правда, жертва твоих козней, то какова же желаемая «финальная заставка» игры, в которую ты, «Женя — играющая в игру», играешь?
Логика шепчет, что не стоит приписывать злой воле матушки каждое из несчастий, произошедшее когда-либо с кем-либо. Однако интуиция кричит о том, что произошедшее с царевичем — далеко не последняя трагедия в царской Семье…
— …мы приехали. — голос охранника вернул меня в действительность. — Барышня?
— Спасибо. — пару раз зажмурившись ответил я, продолжив затем. — Вадим, можно вас попросить не обращаться ко мне: «барышня»? По имени или по имени-отчеству, все равно, но только не «барышня», пожалуйста!
— Конечно, Кайа Игоревна. — ответил тот, подавая мне руку и помогая выйти из салона «вэна», поинтересовавшись затем. — Что-нибудь произошло?
Остановившись на полушаге, я повернул в его сторону голову и на моем безмятежном, словно гладь утреннего озера, лице появилась живая улыбка, отрепетированная бесчисленное множество раз.
— Вам раньше не говорили, что вы — чересчур серьезный? — поинтересовался я.
— Постоянно это слышу, Кайа Игоревна. — вернув мне улыбку, ответил охранник, оглядываясь по сторонам, и когда мы шли ко входу в гостиницу, добавил. — А что поделать? Несерьезных людей на нашей службе не держат…
И хотя сегодняшний поход в библиотеку получился весьма плодотворным, меньше вопросов после него не стало. — подумал я, войдя в вестибюль и окидывая взглядом людскую суету. — Например, помнит ли она? Ведь если верить галлюцинации, лично я «зациклился» меж двух миров, причем там я ни черта не помнил о том, что происходило здесь, за исключением коротенького «видеоролика», «показанного» в одном из снов далекого детства.
И если помнит, то почему же она до сих пор не «пригласила» меня на «чаепитие», чтобы уточнить «парочку моментов»? Не может же она, имеющая опыт посмертия, не разглядеть другого такого же, особенно после того моего памятного допроса полицией. Или может? Я же, например, без помощи галлюцинации не разглядел…
Нет, не складывается пока в голове «пазл», ибо галлюцинация уверяла, что матушка пока не знает о моей роли в происшествии на «узле», а ей (если допустить, что она помнит), прожившей черт знает сколько «повторов» на пару со мной, должен быть, по идее, известен каждый из моих возможных шагов. И про «узел», скорее всего, тоже! Но это же и ответ на вопрос: «почему не интересуется?». По причине того, что ей банально все уже давно известно! Но…тот медикаментозный допрос и произошедшая «третьего дня» история с «плодоразрушителем», которая для нее стала очевидным неприятным сюрпризом?
Или же все ее воспоминания — это некий флешбек или несколько, вроде того моего сна?
Впрочем, ответ на этот вопрос сейчас вряд ли возможно получить аналитическим путем, а значит, и не стоит заморачиваться, ведь со временем я это почти наверняка узнаю.
Остановившись перед лифтом, я обернулся на вестибюль.
Подняться в номер и заказать себе еду из ресторана? В пользу этого варианта «проголосовал» заурчавший живот.
Или…
— Вадим, я посижу пока в вестибюле. — сказал охраннику и направился к одному из свободных кресел возле лестницы, ведущей на второй этаж.
Расположившись, в ожидании подруги, в удобнейшем предмете интерьера, принялся внимательно наблюдать
