Пионерский гамбит (СИ) - Фишер Саша

Про вчерашнее ЧП на утренней линейке никто не вспомнил. Флаг доверили поднимать двоим ребятам из третьего отряда. На что Коровина фыркнула, что, мол, когда это, мол, они успели выделиться, что еще за любимчики?

Завтрак мне показался ужасно маленьким, хотя вроде бы порция была не меньше, чем вчера. А когда мы вернулись к отряду, нас уже поджидали. На скамейке рядом с корпусом сидела незнакомая женщина. Она вся была какая-то крупная — и сама большая, и цветы на ее сарафане крупные, и прическа тоже какая-то большая. И в руках у нее была большая тканевая сумка.

— Анечка! — она вскочила и сделала несколько быстрых шагов нам навстречу. — А я уж думала, что вы про меня забыли и после завтрака на речку убежали. Жарища такая!

— Как мы можем, Зинаида Андреевна! — наша педагогиня сдержанно улыбнулась. — Вы же наше подшефное хозяйство, можно сказать!

Ну да, точно. Чуть не забыл. Нас же отправляют куда-то на трудотерапию, без вины виноватых. И эта дамочка явно наше временное начальство. Лет ей было, наверное, около пятидесяти. Или, может быть, меньше, просто лишний вес и хреновая косметика накидывали ей лишний десяток. А еще она приторно улыбалась, постоянно прикладывала руки к груди и качала головой. Глаза ее были намазаны ужасными голубыми тенями, которые на покрасневшем от жары лице смотрелись как будто недоделанный грим под зомби. Вчера Коровина такими же глаза мазала, но на ее молодом лице они смотрелись чуть более уместными что ли.

Судя по выражению лица Мамонова со товарищи, да и той же Коровиной, эту даму они видели не впервые. Правда, вслух они не высказывались, но кривились так старательно, что было понятно, что особенной любовью эта женщина в костюме продавщицы овощного на углу среди старожилов не пользуется.

— Ребятишечки, работы сегодня не много, но сделать ее надо, а то наш пионарий совсем сорняками зарастет! — сказала она. — А как только мы справимся, я вас тут же отпущу обратно! Идемте же быстрее, раньше начнем, раньше закончим! Если будете молодцами у меня, то угощу вас вкусненьким!

От ее сладкого тона у меня аж скулы свело. Кажется, такие тетки — это какое-то вечное явление, как и училки с апломбом английской королевы, вроде нашей Анны Сергеевны. Империи могут рождаться и рушиться, а они все равно останутся такими же.

Часть отряда, любезно выделенная Зинаиде Андреевне безрадостно поплелась вслед за ней. Она шла бодро, как будто всеми силами старалась показать, что вся такая юная и задорная, но выходило у нее так себе. Пока дошли до ворот, ее лоб покрылся крупными каплями пота, она шумно дышала, но все равно продолжала щебетать что-то про прекрасный летний отдых, и как нам всем повезло, что мы проводим лето не в душном пыльном городе, а на природе, где воздух чистый, а по утрам чирикают птички.

«Киневски зори» оказались санаторием чуть дальше по той же грунтовой дороге, что и наш лагерь. Выглядел он довольно уныло — серые кирпичные корпуса с зелеными балконами, асфальтовые дорожки, засаженные по обочинам какими-то оранжевыми цветочками и несколько беседок. По дорожкам медленно прогуливались парочки пенсионного и предпенсионного возраста. Скорее всего, это был санаторий для сотрудников того же завода, что и наш лагерь, поэтому и расположены считай что забор к забору. Впрочем, вникать в это я особенно не стал.

— Ну что, ребятишечки, вот наш с вами фронт работ на сегодня, — тяжело отдуваясь, сказала дамочка, взмахом пухлой руки указывая нам на бескрайнее какое-то поле, засаженное кустами с крупными розовыми цветами. — Пиончики — цветы нежные, так что аккуратненько вырываем травку вокруг кустиков. А потом собираем в кучки. А когда закончите, травку надо будет на носилках унести к компостной яме.

— Там крапива! — взвизгнула одна из девиц вокруг Коровиной. — А перчатки?

— Да что там этой крапивы-то? — всплеснула руками Зинаида Андреевна. — Тут работы-то всего ничего.

— До послезавтра, ага, — буркнул Марчуков.

— Ну все, ребятишечки, хватит прохлаждаться, — дамочка уперла руки в бока. — Раньше начнете, раньше закончите.

— А инструменты? — спросил Верхолазов.

— Травку дергать инструменты не нужны, — отрезала она, отошла в тенек и устроилась на скамеечке обмахивая мокрое от пота лицо руками.

— Ой, ну отлично... Я вчера только ногти накрасила... — Коровина со вздохом опустилась на корточки рядом с первым кустиком и вырвала одну травинку двумя пальцами.

— Девчачья какая-то работа, — буркнул «сын степей» Мусатов. — Я думал, может копать чего надо...

— Ирка Шарабарина в прошлом году им три куста сломала.

— Ага, и ее потом к начальнику лагеря таскали и выговор объявили на отрядной линейке.

— Ну и что, зато не гоняли больше на эту каторгу!

— Могли вообще выгнать.

— Ой, да ладно! Она же не клуб подожгла, как Мурашов в том году.

— Да не поджог он, он опыт проводил. С линзами!

— И выперли его вместе с его опытами!

Постепенно все рассыпались между кустами и принялись рвать траву. Занятие это было такое себе. Солнце, уже поднявшееся на приличную высоту, немилосердно палило. Роящиеся вокруг мошки лезли в глаза и рот. Трава сопротивлялась и вырываться с корнем совершенно не хотела, а долбаные пионы норовили осыпаться, стоило только задеть куст. И каждый раз, когда это происходило, со скамейки раздавался окрик Зинаиды. Что-то про «Аккуратнее, ребятишечки, надо уважать чужой труд».

Минут через десять мне казалось, что я занимаюсь этим бессмысленным занятием уже часа два, а фронт работ особенно меньше от наших усилий не становился. Пальцы очень быстро стали зелено-черными и покрылись неглубокими порезами. Да уж, ничего себе трудотерапия. Даже начала бродить мысль о рабоче-крестьянском бунте.

— Вообще-то тут в заборе есть калитка, — сказал Мамонов, выглядывая из-за куста пиона. — Мы в прошлом году постоянно сюда бегали кино смотреть после отбоя. А один раз нас сторож застукал. С ружьем. Он пальнул в нашу сторону и промазал. А на деревья залезли и начали его яблоками обстреливать тоже.

— Ой, отвянь, Мамонов, враки все это! — отмахнулась Коровина.

— А то ты про калитку не знаешь, — встрял Марчуков. — Ты у нее Шарабарину свою караулила!

— Да закрыли сейчас калитку эту, там такенный замок, я сам видел.

— Что ты сказал про Шарабарину? — Коровина гневно выпрямила спину.

— Что она бегала сюда к кому-то, а ты ее покрывала!

— Да у нее здесь брат отдыхал!

— Конечно, к братьям всегда после отбоя надо бегать. И втайне от вожатых, — ухмыльнулся Мамонов.

— Заткнись, Мамонов! — прошипела Коровина.

— Вроде парни, а сплетни собираете как бабы на скамейке, — негромко проговорил я. Меня уже бесили эти мошки, эта трава в сухой земле, и пионы эти дурацкие тоже бесили. Всегда ненавидел сельхозработы, когда бывшая жена начала ныть про дачу, мы поссорились просто до небес.

— Что сказал? — вскинулся Мамонов.

— Что слышал, трепло, — зло бросил я.

— Смотри-ка, Коровина, у тебя уже защитник выискался, — издевательским тоном проговорил Марчуков. — Жених, да? Или она тебе давала разные места потрогать, как Шарабарина?

— А что, Марчуков, завидно стало? Хочется потрогать, а никто не дает?

— Ты что-то осмелел, как я посмотрю! — Мамонов выпрямился в полный рост, не обращая внимания на гневно-приторный окрик со стороны лавочки. — Язычок-то прикуси, ты тут вообще никто, и звать тебя никак.

— А если не прикушу, то что? — я тоже встал и отряхнул руки. — Ты со своими дружками меня подкараулите и изобьете? Настоящие мужики, медаль возьмите с полки. Деревянную.

— Крамской, ты давно жаб не целовал что ли? — Мамонов резко шагнул вперед, хрупкие здоровенные цветы на его пути взорвались ворохом ярко-розовых лепестков и осыпались на землю.

— Да я уж лучше с жабой, чем с тобой, — я спокойно смотрел ему в глаза. Все остальные притихли, включая Коровину.

— Ребятушки, а ну-ка вернитесь к работе немедленно, иначе я Анне Сергеевне расскажу, что вы тут устроили.