Большая игра - Гуляшки
После завтрака начались уроки. В субботний день они продолжались до обеда. Первым предметом в их классе стояли танцы, затем французский язык и уж после риторика.
— Достоинство всякого человека состоит в честном исполнении своего долга, — со значением произнесла Ольга Евграфовна Лориц, оглядывая класс поверх очков. Все девушки прекрасно выучили данный взгляд. Он обозначал, что их учитель готов перейти к серьёзным вопросам. Например, предложить очередную тему для урока. Так оно и произошло. — Тема сегодняшнего сочинения звучит так: риторика Аристотеля и ее краткая характеристика. Можете приступать.
Классная дама неторопливо, с достоинством и красивым почерком написала тему сочинения на доске. Тридцать две девушки вздохнули и принялись за работу. Урок продолжался пятьдесят пять минут, и за это время требовалось полностью раскрыть тему. Причем написать сочинение каллиграфическим почерком, без помарок и клякс — они так же влияли на итоговую оценку.
Обед проходил в час после полудня. Подавали жидкий овощной суп без мяса, отварную говядину и пирожок. Соня Дурова вновь провинилась. В качестве наказания ее приказали снять передник, заменив его более грубым и некрасивым. А кушала она у так называемого «черного стола». Там не было стульев и провинившихся таким образом выставляли на всеобщее обозрение. Четыре девицы с разных классов стояли вокруг стола и старательно делали вид, что их совершенно не волнуют перешептывания более дисциплинированных подруг.
В прошлом Полина успела два раза прочувствовать на себе подобное наказание.
— Бедная Сонечка, — тихо, наклонившись к уху, заметила Лиза, лучшая подруга в институте. — И что ей так не везет?
— Дурова, бедняжка, полностью оправдывает свою фамилию. Если она и дальше будет себя вести, как дурочка, то чего же еще ждать от судьбы? — с другой стороны наклонилась Серафима. — Ей надо поумнеть. Глядишь, и меньше в неприятности будет попадать.
День прошел незаметно. Тех, кто как Арбенева, получили разрешение на выход в город и у кого имелись близкие родственники, с кем можно выйти на такую прогулку, вернулись в институт, полные новых впечатлений. Все прочие занимались разрешенными в свободное время делами — читали, музицировали, рисовали, вышивали, писали стихи или письма родным.
После бани с парилкой, где их хлестали вениками две дюжие банщицы, девушки строем прошли на ужин. Овощной салат, гречневая каша с котлеткой и чай с пирожным по случаю выходного дня, вот и весь скудный dîner.*
Затем все сидели в гостиной и отдыхали, негромко переговариваясь. Поначалу разучивали модный в последний год вальс Иоганна Штрауса «Сказки Венского леса». Передохнув, классная дама попросила Марию Обухову почитать собравшимся главы из «Ивангоэ» Вальтера Скотта. Книга нравилась всем без исключения, а история любви рыцаря и его прекрасной дамы вызывала неизменный отклик в сердцах.
Когда окончательно стемнело, девушки умылись, разошлись по спальням и принялись готовиться ко сну. Едва гасли светильники, наставало время «жутких» рассказов о белых дамах, черных рыцарях и отрубленных руках. Тем более, по легенде, в стенах их института некогда замуровали какую-то знатную даму. Чем старше девушки становились, тем реже среди них можно было встретить тех, кто верил в подобные глупости. Но раньше многие воспринимали эту легенду всерьез и даже утверждали, что собственными глазами видели привидение Несчастной Дамы.
И конечно, до утра говорили о любви и о будущих мужьях, забираясь в одну кровать и укрывшись одеялами. Это были часы, когда девушки делились самым сокровенным, мечтами и надеждами на жизнь.
В Петербурге и других городах России их называли «институтками», вкладывая в слово не совсем приятный смысл. Дескать, институтки крайне наивные, субтильные и экзальтированные дамочки с осиной талией, которые не разбираются во многих элементарных вещах и постоянно витают в облаках, обладая к тому же, слабым здоровьем.
Полина не знала, так ли обстоит дело во всех институтах, но в Мариинском хватало и глупышек, и вредин. В их стенах ходил анекдот, как тридцать лет назад, когда нравы были куда строже, некто Ирина Воронцова, после того, как на одном из балов ее пригласили на мазурку, с чего-то решила, что это предварительное сватовство, за которым должно последовать официальное предложение. Естественно, предложения не последовало, и девушка едва не залезла в петлю от отчаяния и поруганной чести — как она считала. Затем она одумалась и обратилась к своему брату офицеру, умоляя его вызвать танцевавшего с ней мазурку кавалера на дуэль.
Имелись и другие истории, когда институтки считали, что те, кто делает им предложения и по каким-то причинам получает отказ, должны непременно застрелиться.
Сейчас подобное вызывало лишь улыбку, но по рассказам мамы ранее аналогичные случаи происходили не так уж и редко.
Полина не считала себя искушенной в жизни, но и глупышкой никогда бы назвала. Как ни странно, ей сильно помог и продолжал помогать ее брат Михаил.
Он много ей всего рассказывал, а некоторые его истории едва ли не вгоняли ее в краску. Но зато он смог подготовить её к взрослой жизни и она уже не краснела, как многие другие, при слове «страстный поцелуй», встреченный в стихах или романах.
Обучаясь в институте, девушки имели возможность обмениваться письмами с родственниками. Но письма подвергались цензуре. То, что они писали, и то, что получали, просматривала их классная дама. Так что Михаил, зная о подобных порядках, ничего лишнего себе не позволял. Но родным он присылал более подробные рассказы о своих веселых приключениях. Уезжая домой на Рождество или летом, Полина имела возможность читать их без цензуры.
Девушки имели право покидать Мариинский институт лишь на каникулах или в выходные дни, при обязательном сопровождении кого-то из близких родственников, отца, мамы, старшей сестры или брата. Ранее, когда Михаил учился в Академии, Полина с огромной радостью пользовалась подобным шансом, не пропустив ни одного раза, когда брат куда-то ее приглашал.
Надо было видеть, какими глазами смотрят на Михаила её подруги, когда он, молодой гусарский офицер в безукоризненной форме, заходил за ней в институт. Брат понимал, что за ними наблюдают десятки глаз, а потому и вел себя соответствующе. Он неторопливо открывал перед ней двери, подавал руку на ступеньках и торжественно выводил на улицу. А по возвращению подруги закидывали ее бесчисленными вопросами о Михаиле — где он служит, помолвлен ли с кем-то и есть ли у него любовь.
Замечательное было время! Они с братом могли посетить ресторан или кафе и как следует покушать — все же кормили их плохо и большинство девушек часто чувствовали голод. А еще они гуляли по улицам, заходили в магазины, церкви или посещали Хмелевых.
Но после того, как Михаил закончил Академию и уехал
