Поступь империи: Поступь империи. Право выбора. Мы поднимем выше стяги! - Кузмичев Иван Иванович
– Третья шеренга – огонь! – крикнул капитан, не глядя на меняющиеся местами шеренги.
Кто-то из солдат упал со стрелой в груди, а кто-то нашел в себе силы подняться даже после ранения, попросту обломав древко стрелы, торчащей из груди.
– Капитан, отводите солдат, орудия готовы!
Гаркнув барабанщику команду отступления, Ефимцев поднял саблю на уровень груди, резко выбросил клинок вперед, после чего развернулся на сто восемьдесят градусов, отходя с выжившими солдатами в сторону. Другая половина отошла с позиции в противоположную сторону, открывая артиллерии сектор для обстрела.
– Пли! – приказал майор, прищурив глаза.
Он не видел, как граненые снаряды косят легкую кавалерию противника, все его внимание было приковано к марширующим шеренгам янычар.
– Рота-а-а, становись!
Новый приказ – и сотня русских солдат вновь занимает место перед батареей. Глупо было ставить солдат именно так, но иначе степняки смогли бы банальным наскоком захватить орудия. Тут только такой выбор: пан или пропал. Лучше вовремя отступить, чем стоять насмерть в ненужном противостоянии. Но сейчас потеря батареи равнозначна проигранной битве!
– Тишка, давай скорее! Артем, проверь наводку орудий…
Майор Заболотный делал все возможное и даже чуточку больше, но сделать больше одного залпа он не успевал. Требовалось использовать убойную мощь «полевок» на все сто процентов, иначе тысячи янычар, предвкушающих разгром малочисленных гяуров, пройдут сквозь жидкие шеренги полков. И о том, что потом будет на поле боя, майор не хотел думать: слишком больно становилось.
– Готовьте лафеты, выводим все батареи вперед!
Артиллерийские расчеты если и удивились, то виду не подали – понимали, что если не поторопиться, то останутся на земляной насыпи навечно с пулей в селезенке или с разбитой прикладом мушкета головой. Между тем четыре полка правого фланга выстроились в трехшереножный строй, выжидая наилучшего для залпа момента.
Янычары подходили все ближе и ближе. Десять секунд – и они в пределах досягаемости русских фузей. Но офицеры молчат. Янычары замирают длинными шеренгами, ждут приказа командиров на залп и спускают грязными пальцами курки, отворачиваясь от порохового облака, витающего возле дула.
Редкие пули турок нашли цель – мягкую плоть русских солдат, впиваясь в нее с жадностью оголодавших псов, получивших долгожданную кость с сырым мясом. Но командиры замерших полков продолжали молчать, держа оголенные сабли на уровне бедер. Первая кровь давно пущена, она льется рекой из тел убитых и раненых. Но русские офицеры даже после залпа продолжают молчать, лишь сильнее сжимая оплетенные лозой рукояти клинков.
Еще десяток саженей пройден – и новый залп турок. На сей раз пустот в первой и второй шеренге намного больше.
Но вот из задней шеренги выступают фузилеры, меняя выбывших товарищей. Шаг, еще один, и еще один… Стоп! Шеренги янычар замирают, приготавливаясь сделать залп чуть ли не в упор. Какие-то три десятка саженей! Что может быть проще?
Но нет, звучит русский глас – грозный, неистовый и беспощадный:
– Огонь!
Вторая шеренга спускает курки, отходит назад, не видя, как валятся наземь убитые турки. Заряжая, фузилеры не замечают, как замешкалась и вторая шеренга янычар, а третья, вовсе не понимая, в чем дело, смяла строй…
– Капитан, дорогу!
Ефимцев оторопело оглянулся и тут же приказал ближайшему взводу отойти вглубь построения. Три десятка мелких орудий катились вперед по колее, сворачивая в сторону. Они выстроилась в шахматном порядке по пять орудий в линии: вести огонь, по задумке майора, проще именно таким образом.
Позади шеренг янычар ржали раненые, но недобитые кони, посылали в небеса проклятия умирающие воины. А в нескольких десятках саженей друг напротив друга замерли враги, расстреливая остатки пуль. Заорал кто-то из мулл, идущих позади шеренг, ему вторили в шеренгах, и янычары тут же бросились вперед, на русские порядки.
Монолит обороны замер в море хаоса и неистовства. Вот только небольшой участок построения русских полон изъянов: в разорванном строе торчат несколько куцых стволов трехфунтовых пушек – смех, да и только!
– Стоять! Рты не разевать, держать позиции!
Командующий флангом генерал-майор Бихтеев оглянулся назад, в сторону далекого обозного лагеря, уже спешно сворачивающегося. Не выдержал генерал, спрыгнул с гнедого жеребца на землю, выхватил саблю из ножен, крикнул во всю мощь луженой глотки:
– За Веру! Царя! И Отечество, братцы!
Казалось, этот клич еще больше распалил атакующих турок: с клинками наголо, мушкетами наперевес они как демоны ада неслись вперед. Словно поддержав генерала, часто загромыхали пушчонки, тут же уволакиваемые в последний ряд, где их чистили, банили, проверяли, все ли в порядке, после чего по новой заряжали: запихивали картуз с картечью, толкали внутрь пыж…
Хрумс! Волна атакующих как цунами налетела на одинокий утес обороны русских, погребая под собой вставших на колено солдат первой шеренги, успевших перед атакой выстрелить в упор по рвущемуся на погибель врагу.
– А-а-а, сучье племя!
– Влад, янычар! Вперед смотри! Там же…
– Аллах Акбар! – вторили янычары, бросаясь на русских солдат чуть ли не с голыми руками, старясь достать до горла, разорвать.
– Третья шеренга, делай раз!
Волна прокатилась по полкам – третья шеренга, сейчас занимающая позицию второй, сделала шаг вперед, выбрасывая окровавленные штыки навстречу новым врагам.
– Вторая шеренга, делай два!
Вторя своим собратьям, вторая шеренга сделала шаг вперед.
Замелькали окровавленные тела, слились воедино угрозы, проклятия и стоны. Лишь иногда залп пушек перебивал людской гвалт, но тут же умолкал. Ему вторил новый, и так раз за разом, пока атакующий порыв янычар не иссяк, тем самым лишив русские полки сил гнать турок еще дальше назад.
– Ваше благородие?! Кажись, отбились мы! – восторженно всхлипнул юный артиллерист, смахивая с уголка глаза выступившую слезу.
Но майор Заболотный молчал, стоя на полусогнутых ногах. Он опустил голову на грудь и не шевелился. Никто не видел, как в пылу боя Федор тихонечко всхлипнул, опустил ладонь на живот и горько усмехнулся. Пуля прошла навылет, оставив дыру величиной с кулак ребенка.
Командир артиллерии умер. Он почувствовал костлявую сразу же: за свою недолгую воинскую карьеру успел насмотреться на всякое. Опустившись на колено, он вонзил в землю саблю и из последних сил сжал рукоять рифленой гарды. Шатаясь, словно одинокий камыш на берегу, майор попытался встать, но поскользнулся и упал навзничь…
Уже потом, когда атака была отбита и русские войска смяли левый фланг противника, опрокинув турецкие порядки, сводный полк витязей смог добраться до правого фланга. Молодые воины, прошедшие огонь и воду, увидели мертвое тело брата, лежащее на небольшом взгорке. На лице Федора застыла грустная улыбка: мол, я хотел сделать больше в этой жизни, но судьба распорядилась иначе…
Возле командира замерли уцелевшие витязи-артиллеристы. Никто не решился потревожить героя, нашедшего в себе силы в решающий момент остаться на вершине. Артиллеристы во время сражения видели командира, стоящего рядом с ними, и делали свою работу под градом пуль, купаясь в ненависти янычар и отвечая им раскаленным металлическим дождем…
Прохор стоял и думал: «А нужна ли эта война? Ведь мы гибнем не на своей земле. Нужна ли эта кровь, вдали от дома, где смерть может случиться даже не от пули, а от гадости из колодца? Боже, в кого же я превратился?» В глубине души он чувствовал, что некогда святые для него истины претерпевают изменения.
Витязь не сразу почувствовал на себе чей-то взгляд. Подняв голову, Прохор увидел карие глаза царя, с тоской глядящего на невысокий курган.
– Разреши вопрос, Старший брат? – тихо спросил Митюха.
– Спрашивай, – так же тихо сказал Алексей.
– Зачем мы умираем здесь, на не родной нам земле, где даже русскую речь можно услышать только в военном лагере?
