Физрук-6: назад в СССР (СИ) - Гуров Валерий Александрович
— Мне нравится ваша деликатность, — улыбнулся Илья Ильич, — но все дело в том, что мне и самому хочется рассказать… Я бы даже сказал — необходимо.
На то и был мой расчет. Пусть выговорится…
— Тогда я вас слушаю.
— Как вы, наверное, поняли, — начал он, — в моей биографии был один печальный эпизод, связанный с пребыванием в местах лишения свободы. Не стану рассказывать — за что и сколько мне пришлось отбыть, скажу только, что это меня многому научило. В частности тому, что работать надо чисто… Но это так — как говорили в старом театре — реплика в сторону… В колонии меня взял под покровительство тамошний авторитет. У него не было клички, все его называли по имени и отчеству — Виктор Аполлонович. У него весьма сложная биография. Скажу только, что во время войны он был летчиком. Без преувеличения сказать — героем. А вернувшись с фронта, не смог приспособиться к мирной жизни, избил до полусмерти какого-то чинушу и получил свой первый срок. Освободившись, сколотил банду таких же фронтовиков, у которых были нелады с законом. Работали в основном на Юге, где публика денежная. Налеты, грабежи. Мокрухи Виктор Аполлонович избегал. Во всяком случае — ни разу следствию не удалось доказать его причастность к соответствующим эпизодам. Когда я с ним познакомился, он был уже не молод, но воля у него оставалась по-прежнему железной. Контингент в колонии он держал в ежовых рукавицах, не вступая, при этом, в сотрудничество с администрацией. В частности, терпеть не мог некоторые скотские развлечения, общепринятые в местах не столь отдаленных. И умел устроить веселую жизнь тем, кто был на них падок. Если бы не его заступничество, неизвестно кем бы стал ваш покорный слуга… Так вот, у Виктора Аполлоновича была мечта. Он хотел покинуть СССР, понимая, при этом, что его не выпустят даже туристом. Поэтому замыслил побег на легкомоторном самолете. Ведь он же летчик, который сбивал «Мессеры» на своем «Ла-7». Для этой цели Виктор Аполлонович собирал деньги. Я должен был ему помочь. И освободившись по УДО, я приступил было к подготовке к осуществлению его плана. В марте этого года Виктор Аполлонович должен был выйти на свободу, но прежде, под видом общака, собирался переправить свои накопления сюда, в Литейск, мне. Курьерами стали три уголовника — Губа, Топор и Сявка. Они оборвались с зоны, но при этом напортачили, убив часового. Незадолго до того, как они объявились на Старом Заводе, я получил сообщение о том, что мой друг скоропостижно скончался, не дожив до освобождения. Ему было всего шестьдесят два. Об этом вряд ли могли знать три ухаря, но им, конечно, хотелось погреть грабли на «общаке»… Ну а остальное — вы знаете…
— А у этого, Виктора Аполлоновича, родственники есть? — спросил я.
— Намекаете на то, что следует поделиться с ними нечестно нажитыми доходами?.. — хмыкнул Сумароков. — Можете быть спокойны, Виктор Аполлонович сирота, воспитанник детдома. Родители его погибли еще в тридцатых. Жены и детей, по крайней мере, официальных, не имел. Так что совесть ваша может быть спокойной. А если вас беспокоит то, что произошло сегодня… Я скажу вам так. Останься эти урки в живых, они бы из-за этих бабок нас на ремешки порезали. Так, что ликвидация трех уголовников, на совести которых жизнь часового, дело правильное. Да и свидетелей, которые бы знали о существовании этих денег, теперь не осталось… Кстати, я подбросил в огонь пачку трехрублевок на триста колов… Для маскировки…
— Ладно. Вы меня, так сказать, утешили.
— Спасибо за чай и вообще, — проговорил Илья Ильич, вставая. — Окажите любезность, Александр Сергеевич, подвезите.
— Да, конечно.
Мы оделись и вышли. Гость не забыл прихватить авоську, туго набитую советскими дензнаками. Я снова завел свою трудяжку «Волгу» и вывел ее за ворота. Когда я направил машину в сторону «Металлурга», Сумароков сказал:
— Нет, Александр Сергеевич, сегодня точно — не в гостиницу.
— Тогда назовите адрес?
— Садовая восемнадцать.
— Хм…
— Что, знакомый адрес?
— Да, приходилось бывать.
— Ах да!.. — вспомнил Илья Ильич. — История с картой!.. Можно сказать, с этого началось наше знакомство.
— Да.
— Ну тогда тем более…
Что значит это «тем более», пассажир уточнять не стал. Я тоже не собирался допытывать. Видать, этот домик на Садовой чем-то важен для всей этой шоблы. Раз уж они сюда то и дело стекаются. Интересно, знает Сумароков, что домишко засвеченный? А, впрочем, мне-то какое дело? Это их игры. Мужик он оказался ничего. Умеет действовать и принимать решения. Да и слово держит. Однако вряд ли мы станем друзьями. Для этого нужно совпадать во взглядах на жизнь. А я — физрук.
Через пятнадцать минут я уже притормозил возле злополучного дома. Илья Ильич пожал мне руку, прихватил денежный мешок и зашагал к калитке. Ни дать ни взять — добропорядочный семьянин, возвращающийся с рынка с продуктами. А ведь домик может оказаться опечатан. Подожду, на всякий случай. Глядишь, сейчас назад прибежит? Не прибежал. Я увидел, как осветились окна дома. Будто и впрямь вернулся хозяин. Хотя, что я знаю. Вдруг загадочный Дмитрий Дмитрич — это и есть Сумароков?
Убедившись, что пассажир не собирается возвращаться, я сам вернулся домой. Деньги по-прежнему лежали на столе. Я смотрел на них, как на взведенную мину. Большие деньги — большая ответственность. И большие проблемы, если вести себя не осмотрительно. Придется завести несколько сберкнижек в ряде сберкасс города. Для начала надо эти деньги хотя бы пересчитать. Сколько их здесь? Илья Ильич сказал — по тысяче в каждой пачке. Пачки толстые, значит и купюры не крупные.
Собрался с духом, пересчитал. Пятьдесят пачек. Следовательно — полсотни штук. На дядиной книжке лежали не тронутые сорок. И «шпионских» оставалось еще около двадцати. Сто с лишним… И в самом деле — хоть от зарплаты отказывайся. Куплю брательнику с сестренкой новый дом со всеми удобствами. Ну или — кооперативную квартиру. Пусть что хотят то и думают. Матери Санька надо бы еще отправить, хотя, наверное, лучше завести для нее книжку на предъявителя.
Все это я обдумывал, собирая деньги в свою старую спортивную сумку, сработанную каким-то ловкачами под «Адидас». Все равно я ею не пользуюсь в последнее время. Саму сумку убрал в шкаф. Можно было ложиться спать. Завтра у меня, помимо уроков, запланировано посещение семейства Митрохиных. А еще я собирался позвонить папаше Константинова. Пусть сколачивает бригаду. Кстати, надо включить телефон, пока местное отделение КГБ не подняли в полном составе по тревоге.
Я вымылся в душе и перед тем, как лечь спать, вспомнил о деревянном кольце-браслете, которое мне подарил Макаров. Сразу захотелось надеть его и досмотреть, а также — дослушать те мультики, которые начали крутиться у меня в голове во время примерки. С чего бы это меня к нему тянет? Простое любопытство или сам подарок воздействует на мозги? В свете последних событий я готов поверить во что угодно. Кстати, а где он у меня?.. Кажется, я сунул его в карман дубленки. Не потерял ли?..
Оказалось, что не потерял. Я повертел кольцо-браслет в руках, нацепил на запястье и завалился в холостяцкую свою койку. Расслабился. Закрыл глаза. Усну значит усну. Снова послышался белый шум, в котором стали постепенно различаться отдельные голоса. Снова — мужской и женский, только они не пели, как мне почудилось в первый раз. Они разговаривали, но голоса звучали растянуто, поэтому возникало ощущение пения. Изображение тоже стало формироваться и сегодня быстрее.
Как будто нагревался телевизор. Или, в данном случае, глюковизор. Отдельные пятна слились, появились сначала размытые контуры фигур. Мне захотелось, чтобы картинка стала четкой. Я даже мысленно подкрутил рукоятку настройки. И глюки меня послушались. Изображение и впрямь сделалось отчетливым. Я увидел красивую женщину и сразу узнал ее. Это была та самая незнакомка, которую я случайно встретил в доме, где жили Константиновы. Она стояла к зрителю — то есть — ко мне — спиной, опираясь локтями на какие-то то ли перила, то ли — парапет.
