Красным по белому - Константин Константинович Костин
Цайт замолчал. Потому что один из тех, кто сидел за столиком, спиной к нему, обернулся. И юноша понял, отчего у него с самого выхода на палубу вдруг испортилось настроение. Похоже, он просто услышал знакомый выговор.
У обернувшегося была слегка смуглая кожа, нос с горбинкой, черные острые усы, и, хотя Цайт совершенно точно его не знал — этого было достаточно для того, чтобы его ненавидеть.
Перед ним сидел лессец.
Глава 14
2
— Откуда вы? Я не расслышал, — улыбнулся доктор Реллим, который неизвестно какими судьбами затесался в эту компанию
— Гибельштадт… тьфу… Гибельштайн, — с этими словами Цайт и сам рассмеялся, мол, это вот он, Мейнхард, меня запутал, а не я сам забыл, как там меня на самом деле зовут, — Доктор, мы ведь уже знакомы!
— О, Флориан, это и вправду ты? А я уж было хотел обрадовать своего попутчика, что встретил его земляка! — доктор весело прищурился, хотя прекрасно видел и очки ему не требовались.
Третий из сидевших за столом, молодой белоземелец с длинными волосами, то ли настолько белыми от природы, то ли рано поседевшими, приподнял шляпу и неразборчиво представился то ли Эрихом, то ли Эвертом, а фамилию Цайт и вовсе не расслышал.
А четвертым оказался тот самый лессец.
— Хулио Чезаре, писатель, — представился он.
Цайт, проклиная тот момент, когда решил спасти от любовной тоски случайного попутчика, присел за стол, неосознанно выбрав место максимально удаленное от писателя.
— Не слышал о таком, — пробурчал Цайт, тут же мысленно дав себе подзатыльник и приказав не проявлять недружелюбие. Во всем мире все, кроме фаранов, считают лессцев мирными и дружелюбными людьми, поэтому откровенная неприязнь к незнакомцу — это подозрительно. И пусть сейчас он, с золотистыми волосами, высветленной кожей и зелеными глазами, максимально не похож на фарана — повод для подозрений подавать нельзя. Он здесь, вообще-то, не на увеселительной прогулке, а выполняя задания…
Юноша на секунду задумался. А чьи, собственно, задания он выполняет? Короля? Но король управлением страны не занимается, развлекаясь исключительно чревоугодием. Шнееланда? Но цели, которые ставятся перед Черной Сотней, гораздо масштабнее, чем цели одного только белоземельского королевства. Всех Белых земель? Не слишком ли это пафосно?
Цайт мысленно пришел к двум выводам. Во-первых — он выполняет волю Родины, как говорят в Белых землях — Отеческого края. И нет, это не так пафосно, как «служить Белым землям». Отеческий край — он у каждого свой. И если один подразумевает под ним всю страну, то другой — свою деревушку, в которой он родился и вырос и ловил красноперку в речушке с горбатого каменного моста.
И во-вторых — он успокоился достаточно для того, чтобы находится за одним столом с лессцем.
— … малоизвестны. Нам, писателям Лесса, сильно подпортил жизнь Алехандро Томмазо, со своими карабинерами. Вот вы, — Чезаре ткнул свои мерзко острым пальцем в сторону Цайта, — что первым делом вспомните, если при вас произнесут «лесский писатель»?
— Алехандро Томмазо, — согласно кивнул юноша. Правда, вспомнил бы он его вовсе не потому, что он, так же как и другие мальчишки, увлекался приключениями бравого капитана Ла Гвардия и его друзей. А потому что Томмазо был чуть ли не единственным лесским писателем, никак не упоминавшим «злокозненных фаранов». Вообще их не упоминавшим, но и это уже плюс.
— Вот! Все остальные писатели Лесса, а их, поверьте, у нас немало — никому неинтересны!
— Особенно если писать любовные романы, — с явным намеком улыбнулся айн Хафтон.
— О! — подпрыгнул Цайт, внезапно вспомнивший, зачем вообще подошел к этому столу, — Друг мой Мейнхард, я должен тебе кое в чем признаться…
— Странная реакция на упоминание романов, — противно улыбнулся лессец.
— Айн Гибельштайн, при всем уважении к тебе, я бы хотел сразу сказать, что не разделяю наклонности, осуждаемые богом и людьми, — Мейнхард улыбался, но несколько напряженно, как будто, после упоминания любовных романов, опасался признания в любви.
— Как у тебя только язык повернулся такое подумать⁈ — искренне и невнятно возмутился Цайт, — Вот теперь я ни слова не скажу тебе о той девушке, которую ты ищешь!
— Флориан, дружище! Не будь таким жестоким! — Мейнхард театрально заломил руки, — Ты увидел ее? Где она⁈
— Увы, нет. Крепись, мой друг, я сейчас кое-что тебе расскажу…
3
История покойной — пусть и выдуманной — сестры Цайта, и в особенности искренняя печаль айн Хафтона растрогала всех. Даже меланхоличного Эриха-Эверта. Наверное. По крайней мере, тот приподнял шляпу и издал некий звук, который, в принципе можно было посчитать за сочувствие.
— Хулио, если ты вздумаешь описать эту историю в своей следующей книге…! — погрозил писателю пальцем Мейнхард, — Я найду тебя и… И сделаю с тобой что-нибудь нехорошее!
— А говорил, что не разделяешь наклонности… — мстительно ухмыльнулся Цайт.
— Да ну тебя! — и не подумал обидеться страдающий влюбленный, только что потерявший свою любимую. Пусть выдуманную, но он-то этого не знает.
— В следующей точно не опишу, — лессец шевельнул своими противными тараканьими усами, — В этот раз я решил поставить себе задачу посложнее и перейти к историческому роману.
— Решил составить конкуренцию Томмазо? — пошутил доктор Реллим.
— Нет, времена карабинеров уже основательно истоптаны как самим мэтром Алехандро, так и его эпигонами. Я, пожалуй, уйду дальше в глубь веков, в те славные времена, когда эстцы, которых еще не называли древними, приплыли к зеленым берегам Мурейбета…
Цайт медленно убрал руки со стола, чтобы никто не увидел, как сжались до белизны его пальцы. Мурейбет — это древняя земля фаранов. Их родина. Была. Пока туда не приплыли лессцы.
— … повествование о мирной жизни первопоселенцев, обретших родину…
— Мирной? — Цайт даже на секунду возгордился тем, что смог задать этот вопрос спокойным тоном. В истории фаранов «мирная жизнь переселенцев» вошла под название Кровавых лет.
— Ну, конечно, бесконечные набеги фаранов не дают назвать эти годы совсем уж мирными, но, в конце концов, нам удалось отстоять нашу землю…
— Подождите, — вмешался доктор Реллим, отчего Цайт был ему даже благодарен. Он сам не смог бы ни спокойно говорить об этом, ни выслушивать ложь о «мирных поселенцах», — мне кажется, о набегах говорить несколько… неверно. Ведь это ВЫ, лессцы, приплыли на ИХ землю.
