Капитали$т. Часть 1. 1987 - Деметрио Росси
Вторая половина восьмидесятых была временем сравнительно пуританским, несмотря на запоздалую секс-революцию, заглянувшую в наши края из стран разлагающегося Запада. Невинную эротическую драму «Девять с половиной недель» народ смотрел как жесткое порно. «Интердевочки» существовали, конечно, но, большей частью в местах, простому советскому человеку недоступных — гостиницах, где водились иностранцы, валютных барах и ресторанах. А что касается наших одноклассниц, то они были очень приличными девочками — все. И поехать на дачу с мальчиками было для них… чем-то экстремальным. Впрочем, иногда ездили, но без какого-либо намека на интим. Потусить, потанцевать, выпить ликера, похожего на микстуру от кашля… Инка Копытина — отличница-медалистка, тайком покуривала «Мальборо» и на даче у Вадика иногда отводила душу. И все. Что касается наших пацанов, то они, хотя и осуждали такое некоммуникабельное поведение одноклассниц, но черту никогда не переходили. Сплошное джентльменство.
Однако же, юным организмам было нужно романтики. Чего-то такого, как в «Девяти с половиной неделях» у Микки Рурка с Ким Бессинджер. Короче, нужен был секс. А его не было.
Дела обстояли печально: одноклассницы недоступны, проституток нет, службы знакомств отсутствуют, а до появления «Мамбы» и «Тиндера» ждать еще долго. Дефицит рулит. В свободном доступе нет не только водки, но и секса.
Предприимчивый Витёк установил контакт с пэтэушницами из общаги швейного училища, чем привнес некоторое разнообразие в нашу маленькую компанию. Пэтэушницы были девушками простыми, свободных нравов, они любили иностранную попсу, сигареты «Мальборо» и сладкие ликеры. А поездка на номенклатурную дачу была для них событием экстраординарным. Но даже с простоватыми пэтэушницами дальше страстных поцелуев под звездным небом дело не шло.
— Вы же с нами по серьезному все равно не захотите, — сказала как-то одуревшей от ликеров и возбуждения компании мажоров рассудительная девушка Валя. — У вас институт впереди, и все такое. А у нас — фабрика литьевой обуви. Сами ж должны понимать, не маленькие… Вот залетит кто из нас — чего тогда?
Мажоры пристыженно молчали. Валя говорила страшную правду — про «залет» и последующие перспективы не хотелось даже думать! Так что, тусовки с девочками из швейного общежития желаемого тоже не давали. Но народ все равно продолжал собираться на даче у Вадика Мушинского, потому что — все равно скучно и нечего делать.
Я впервые оказался на этой номенклатурной даче где-то через месяц после «попадания», уже более-менее освоившись в новых условиях. Ехали на пригородном «Икарусе» развеселой компанией — Вадик Мушинский, мы с Витьком, Тарик Кикорашвили, Инка Копытина. И еще — Инкина подруга, Марина. Она была не из нашей школы, а с Инкой их сдружила общая беда — музыкалка по классу фортепиано, которую они ненавидели со всей возможной страстью и были несказанно рады ее завершению. При себе у нас был магнитофон «Весна», полдюжины кассет с модными записями, бутылка ликера «Амаретто», бутерброды с сыром и дефицитной сырокопченой колбасой, которую я терпеть не мог, газировка «Буратино» — все необходимое для счастья нормальным советским подросткам. Витёк украдкой показал мне пачку презервативов, на которой были изображены обнимающиеся силуэты мужчины и женщины.
— Индийские! — похвастал Витёк.
Я укоризненно покачал головой и покрутил пальцем у виска.
— А вдруг! — Витёк был настроен оптимистически. — Вообще, нет женщин, которые не дают, вот так!
— Не, Вить, — сказал грустно Вадик Мушинский, — дохлый номер! Сам подумай — с кем тут мутить? Копытина — ну ее нафиг. Если что — у нее папа — судья, сам знаешь. Упрячет во глубину сибирских руд, куда ворон костей не доносит, в Севлаг какой-нибудь! Вот там-то ты, Вить, активной половой жизнью и заживешь. В смысле — активно заживешь пассивной половой жизнью, с такой-то статьей. Я ее вообще приглашать не хотел, но что ж делать, если больше не ведется никто? Самим ехать и друг на друга смотреть? Мы даже тех пэтэушниц приболтать не смогли!
— Нудный ты человек, Вадик, — ответил Витёк с горечью. — Умеешь друзей подбодрить в трудную минуту, чего уж… А пэтэушницы — это все херня. Я фишку рублю — сейчас самая тема это неформалки. Те со всеми — направо и налево.
— Это металлистки всякие? — заинтересовался Вадик.
— И они тоже. — Витя назидательно поднял указательный палец. — На «Подснежнике» они тусят — и металлистки, и хиппи, и прочие! Вот где охотничьи угодья!
«Подснежник» — это наша знаменитая городская молодежная кафешка. Открылась как раз незадолго до моего прибытия в восемьдесят седьмой, но уже полюбилась городским неформалам — от панков до любителей восточной философии. Неформальная молодежь устраивала на «Подснежнике» живописные сборища и, если верить молве, нравы у них там были весьма свободные. Милиционеры и гопники смотрели на собирающийся контингент как на свою законную кормовую базу, а «Подснежник» в их представлении был определенно вражеской территорией. Однако так уж вышло, что директором молодежной кафешки оказался бывший афганец, а афганцев в восемьдесят седьмом побаивались и уважали, так что, правдами или неправдами, но «Подснежник» работал вполне успешно и даже в каком-то смысле был олицетворением «поветрия нового времени». Гопники, впрочем, все равно гоняли неформалов при молчаливом одобрении милиции.
— Охотничек, — недоверчиво хмыкнул Вадик. — Видел я этих неформалок, ничего интересного. Все стремные какие-то. Еще наградят чем-нибудь… экзотическим!
— Вайме! — дурашливо сказал Тарик. — Не хочу неформалок! Хочу нормальных девушек! Блондинку и брюнетку! Почему дефицит?! На каком складе хранятся? Как достать?! Ничего не пожалею!
— Вот тебе блондинка и брюнетка, — Вадик махнул рукой в сторону Инки и ее подруги-брюнетки, которые сидели в конце салона и наших разговоров, к счастью, не слышали.
— Вах! — сокрушенно воскликнул Тарик и покачал головой. — Нет, не то пальто! Вообще, с малолетками хуже нет дело иметь. Тем более с одноклассницами, сам знаешь, зачем издеваешься?!
— Хорош вам, мои сексуально озабоченные друзья, — сказал Витёк. — Мы вообще-то отдыхать едем, расслабьтесь и получайте удовольствие перед экзаменами.
— Кто хоть одно слово об учебе заикнется — зарежу! — грозно сказал Тарик. — Вот ты про экзамен сказал и у меня все дрожит внутри и ничего не хочется. В обморок готов упасть, клянусь мамой!
— Ни блондинок, ни брюнеток не хочется? — уточнил Вадик.
— Ничего! — Тарик сделал страшные глаза. — Вот как вы сказали про экзамен — всё! Перед глазами наша классная стоит, с журналом. Говорит: «Кикорашвили, я тебе напишу такую характеристику, что в ПТУ не возьмут! За то что ты, лоботряс и лодырь, пил кровь мою и других учителей все десять лет!»
— Не боись, Тариэл, ниче она тебе не напишет, на второй год не оставят, — сказал я. — Всяко сдашь. А потом
