Шофер. Назад в СССР. Том 3 (СИ) - Март Артём
В следующий момент Серый потянулся за наганом второй рукой, захотел перехватить. Я вцепился ему в кисти, чтобы не дать этого сделать. Тогда мы перекатились боком. Почувствовал я, как наткнулся спиной на какую-то неудобную корягу.
Я собрал все свое внимание на пистолете, чтобы не дать Серому воспользоваться им снова, для этого поднял глаза кверху, к нашим рукам, что сплелись там в борьбе за оружие.
Когда что-то сильно ударило мне в челюсть, я не сразу понял, что произошло. Удар тупой болью прокатился по всей голове, отшиб на мгновение слух и зрение. Только осязание осталось при мне. И понимал я, что проигрываю в борьбе за наган.
Руки, горевшие от натуги, скользили, вдобавок, от пота. Серовские запястья выкручивались из моих пальцев.
Только когда я проморгался, то понял, что ударил меня Матвей лбом в подбородок. Это дало ему преимущество. Матвей перехватил ствол левой рукою и опустил, куда-то мне под живот. В последнее мгновение я схватился за теплый металл нагана.
— Убью… — Протянул сквозь зубы в последний раз, а потом хлопнул выстрел.
* * *Маша не находила себе места. Прежде чем ее закинули домой на милицейской машине, рассказал ей Игорь, куда поедет. От его слов у нее засосало под ложечкой.
Хотела она, было поперечить Игорю, сказать, что не нужно ему бросаться снова в пекло. А вдруг, что выйдет не то? Вдруг случится беда? Однако при чужих мужиках, при милиционерах, не решилась она с ним спорить. Прошептала только Игорю на ушко, что против того, чтобы он ехал с ними.
— Да чего со мной случиться-то? — Шутливо ответил он, прижимая к себе Машу в тесном, наполненном людьми салоне уазика, — не дрейфь. Поеду с ними, а там глянем.
И хоть Маша понимала, почему она постеснялась, сейчас она жалела об этом. Сидя в маленькой комнатке за квадратным кухонным столиком, она думала об Игоре. Глядела на отрывной календарик, что висел на стенке.
Не сразу поняла она, что бабушка забыла оторвать страничку. Маша поднялась со своего места и с хрустом вырвала из календаря вчерашний день. Разминая шершавую желтоватую бумажечку в руках, села она на место.
Внезапно за двором кто-то посигналил.
— Маш, — встала бабушка со своей кровати, — слышь? Чего, нам, что ли, сигналят?
— Да! — Радостно воскликнула Машка, вскочив со стула, — то, небось, Игорь уже вернулся! Заехал ко мне рассказать, как все прошло!
Радостная, наплевав на свой неряшливый домашний халатик, побежала Машка на двор. Выскочив из низенького проходика хатки, застыла она на месте.
Это был не Игорь. Видела она сквозь жердочки низкого их забора, что стоит за двором белая волга. Ее кузов светлым пятном проступал в темноте, которую едва разгоняла уличная лампа.
Маша нерешительно помяла в руках вафельное полотенце, которым хотела стереть со стола, да впопыхах забыла бросить дома.
Задняя дверь волги открылась. Наружу выбрался высокий мужчина, одетый в джинсы и футболку. Когда он покинул машину, вышел и водитель, стал у распахнутой двери, закурил.
— Маш! Маша! — Услышала она знакомый голос, — выходи пошалуйста!
— Ты как узнал, где я живу? — Крикнула Маша строго.
— Фыйди! Просто поговорим и фсе! Это срочно!
Маша вздохнула. Сунула полотенце в кармашек своего халата. Опасливо пошла к забору, но за калитку выходить не спешила.
— Прифет, — приблизился немец Клаус Рихтер. Положил руки поверх заборчика. Его белозубая улыбка будто бы светилась в темноте
Маша не ответила, строго поглядела на иностранца.
— О! — Вдруг встрепенулся он, — ein moment!
Немец вернулся к машине и достал с заднего сидения большой букет.
— Это фам! — Пошел он к Маше.
— Ты как узнал, где я живу?
— О… мой друг, — указал он на мужчину-водителя, — мне помогайт фас отыскать. Он хорошо снает фашу эм… как это по-русски? Das dorf! Терефню!
— Станицу, — поправила его Маша.
— А! Та!
Маша сердито глянула на водителя. Низкорослый с грубоватым, как ей показалось лицом, он зевнул так, будто ни немца, ни ее тут не было. Потом с хрустом почесал щетинистую щеку.
— Здравствуйте! — Спросила Маша у него, — а я вас знаю⁈
Водитель глянул на нее тяжелым взглядом. Не ответив, сел в машину. Захлопнул дверь.
— О! Простите его! — Разулыбался Рихтер, — он мой профодник тут, in der UdSSR. Sein name ist Виктор. Он немношко не раскофорчифый с другими. Только со мной гофорит.
— Езжайте домой, Клаус, — вздохнула Маша, — уже поздно, а я очень устала.
— О! Нет-нет! — Растерянно улыбнулся немец, — я фас сегодня никуда не приглашайт… Фернее… Сегодня нет. Nein. Но сафтро фечером, софу фас ins restaurant. В ресторан. В фаш город.
— Я не могу завтра, — сказала Маша холодно, — у меня работа. Хорошего вечера.
Маша пошла, было к хате, но тут же услышала:
— Nein! Не уходите!
Следом раздался стук открываемой калитки. Маша испуганно обернулась.
* * *Я почувствовал, как горячая кровь пропитала мне штанину. Пистолет, который упал ко мне из рук Матвея оказался липким и скользким.
— М-м-м-м-м-м-м… — Замычал Серый, откинув голову назад.
Я торопливо отполз от него. Прислонился к стволу небольшой березки. Стал ощупывать свой живот, а нет ли раны. Раны не было. Я понял это очень быстро. Зато был раненый.
Матвей Серый корчился передо мной на земле, зажимая руками внутреннюю часть бедра. Руки его были в черной от темноты крови. Брюки, увлажнившись, облепили ногу.
Когда мы боролись, Матвей случайно выстрелил и пробил себе ногу с внутренней стороны, где-то между пахом и коленом.
Ругаясь матом, он ворочался в сухой листве, расталкивал ее спиной и здоровой ногою.
— Замри, — поднялся я, — кровью истечешь.
— Пристрелю… Землицын… — Прошипел он сквозь зубы, запрокидывая от боли голову.
— Уже пристрелил. Только вот себя. Крови много, — я снял рубашку, стал вытирать ей наган, — видать, задел артерию. Минут через двадцать помрешь.
— Нога… Болит… — Стиснул он зубы.
— А как же? Конечно, болит.
Я сунул пистолет сзади, за пояс, поднял с земли горящий фонарик.
— Дай гляну, — осветил я рану Матвея.
Между измазанных темно-красным грязных пальцев Серого толчками пробивалась кровь.
— Плохо дело. Точно артерия, — я встал, — эх… Машку бы сюда.
Я начал ходить вокруг Серого, искать в листве палку.
— Чего ты делаешь? — Глубоко дыша, спросил он, — чего ищешь?
— Помалкивай. Будешь много болтать — крови больше вытечет.
Отыскав кусок той самой палки, которой и огрел Серого, я привязал к ней рукава моей рубахи.
— Ты чего это? — Испуганно глянул на меня Серый.
— Давай ногу тебе приподнимем. Только аккуратно, — опустился я рядом с ним.
Матвей шипел и кряхтел от боли, пока я прилаживал к ране мою импровизированную шину. Подняв рубашку над ранением, я стал закручивать рукава штопором при помощи палки. Стягивать тем самым артерию,
— Ай! Ай! Мммм! — Застонал Матвей, — больно!
— Терпи, сученышь, — сплюнул я, глянул на Серого.
По его щекам покатились слезы боли.
— Вот как выходит. Значит, в людей стрелять, пистолетом угрожать, это ты можешь, а потерпеть боль, так расплакался, как баба.
— Почему? — Глядя дурными глазами на свою окровавленную ногу, спросил Мятый, — Почему это ты? Зачем это ты?
Я не ответил. Глянул на него волком и дальше стал молча накручивать шину.
— Сейчас я закончу, — ответил наконец я холодно, — схватишься за палку и будешь держать, что есть сил. Доберемся до машины и поедем в больницу. А тогда уж и милиция подоспеет. Я позабочусь.
Матвей не ответил. От потери крови лицо его побелело. Сильнее проявилось в темноте.
— Дурак ты, — сказал он вдруг, — ты это зачем? Я, значить, убить тебя пытался, всю семью твою прикончить, а ты меня спасаешь?
Я снова на это не ответил. Поджав губы, продолжал закручивать рубашку.
— Я ведь не отступлюсь, — сказал он, — не отступлюсь, Землицын… Я ведь вернусь за матерью в Красную. И тогда уж…
