Трудовые будни барышни-попаданки - Ива Лебедева
Краем сознания я понимала, что жандармский корпус если тогда и существовал, то такими делами не занимался. Но Акульке этого знать не надо. А мне — главное не сорваться.
— В Си-бирь! — грозно повторила я, так, чтобы в моем голосе прозвенели колокольчики жандармской фельдъегерской тройки. — Сразу на ртутный рудник. Если под кнутом выживешь, у тебя за год там руки почернеют и отвалятся. Будешь без рук по кровавому снегу ползать. Хочешь такого?
И я решительно выдернула подол детского платья из ослабевшей руки. Дарья Сергеевна прекратила препирательство с мужем, и я заметила тревогу на ее лице.
Акулька растерянно оглянулась.
— Дарья Сергеевна, — еще жалобнее протянула она.
— Ступай в людскую! — приказала барыня. — Понял, муженек, почему я велела других гостей не приглашать сегодня?
Я взяла Лизоньку на руки и прижала к груди.
— Ну хватит. — Кажется, дяденьку Ивана Платоныча таки довели до ручки. Он решил вспомнить, кто тут барин, хозяин и мужчина, в конце концов. — За мужиком теперь девка, да и хорошо. Баба с возу, как говорится. Ты ее купить хотела, племянница? Вот и порешим дело. Эй, там! Бумаги, чернил несите! Купчую тут же подпишем.
Дарья Сергеевна так глянула на мужа, что стало понятно: аукнется ему самоуправство и хозяйский гонор. Но это уже не мое дело.
— Сказывают, ты батюшкины деньги сыскала в доме? — Иван Платоныч, решительно отодвинув со скатерти блюдо пирогов, сам сел писать купчую. — Стало быть, честную цену за девку можешь дать.
— Пятьдесят рублей ассигнациями, — подтвердила я, мысленно позвенев в припрятанном на поясе кошеле золотыми империалами. И еще раз убедившись, как качественно работает осведомительная служба.
— Дешевенько… ну да ладно, между родни торговаться совестно, — Не сказать, что дядя был доволен сделкой. Но у него явно имелся какой-то свой мотив покончить дело разом. И я, кажется, догадывалась какой.
— Среди своих и впрямь невместно. — Я перечитала поданный документ и решительно подписала. А потом выложила на стол золотую монету. Если в бумажные деньги переводить, те же пятьдесят рублей и выйдет. Даже немного больше, потому как золото престижнее банковских билетов. — И позвольте, дяденька, вас порадовать. Лампы, что я привезла, в подарок оставлю. Все вам приятнее будет ужинать, да и газету перед сном почитать. Сумерничать прислуге не зазорно, а господам приятнее с лампой. Еремей бутыль с топливом для нее дворне вашей передаст. И покажет, как с лампой обращаться. Как закончится, в Голубки посыльного отправьте, еще пришлю.
Судя по взгляду Дарьи Сергеевны, чудо-лампы интересовали ее далеко не в первую очередь. Но все же подавлять открытый бунт главы семейства она не решилась. А еще она явно не ожидала такого решительного отпора с моей стороны.
Иван Платоныч же был доволен прямо по самые уши. Он слыл в околотке книжником и образованным человеком, почитать и порассуждать о литературе любил. Лампы в довесок к империалу его очень порадовали.
Дарья, скрипя зубами, вынуждена была подчиниться воле главы семьи и сделать хорошую мину при плохой игре. А как там они дальше станут разбираться — их проблемы. Со мной чета родственников попрощалась почти тепло — дяденька даже поцеловал в лоб и перекрестил на дорожку.
В возок я забрала и Лизоньку, и перепуганную Лушку с ее малышом на руках. Кажется, кормилице Эммочкиной дочери в доме дяди пришлось несладко.
Теперь все было позади. И можно, сидя в тряском возке, подумать: что за тайные мотивы завязались узлом вокруг беглой крепостной девки? А не дяденька ли пошалил? Тогда понятно, чего Дарья взъелась: сама она родила хоть и законных, но дочерей. И вторая беременность не гарантия наследника. А тут нате, возьмет барин да признает ублюдка, если мальчик родится. А не признает — так просто отпишет ему часть имения! Или будет держать в статусе «ни сын, ни холоп», если воли на это хватит. Чтобы маячил на глазах у барыни, напоминал ей, что пока наследника не родит…
— Мама, маменька, птика!
Лизоньке надоело сидеть без дела, она отдернула занавеску, выглянула и, смеясь, показала мне на какую-то чокнутую ворону, которой не спалось в вечернем осеннем лесу. Луна высовывалась в прорехи облаков и светила ярко, так что посмотреть было на что.
Кстати… Мне надо не о чужих байстрюках думать, а о своем ребенке. В доме дядюшки я смогла рассмотреть ее подробнее. Едой малую, конечно, не обижали. Но, судя по бледненькой землистой коже, прогулками не баловали — потому-то она с таким восторгом и глядит на окружащий мир.
О педагогике тех времен я имела самое скудное представление. Все же вспомнила, что главная задача мамушек и нянюшек — накормить дитя и уберечь от любых опасностей. Если ребенок в четырех стенах, в тепле, то опасностей почти никаких. Для него и для крепостной прислуги, с которой сурово спросят за самые простенькие сопли. Это крестьянские детишки на солнце и ветре чуть ли не с первого года.
Лушка, напуганная и забитая, не сразу поймет мои методы. Так что придется поначалу мне гулять с малой. Ну а пока…
Пока мы просто глядели на дорогу и смеялись вместе, над птичками, над лошадкой. Похоже, бедной девчонке и смеяться-то не разрешали вдоволь — «смех без причины — признак дурачины». Но я только ее подбадривала, а заодно выясняла словарный запас. Лизонька радостной скороговоркой прочла несколько утренних и вечерних молитв. Уже хорошо — нет проблем с памятью. Надо будет понемногу знакомить ее с окружающим миром. Придумать развивающие игрушки. Заодно перебрать в голове все стихи и сказки, какие ей подходят…
Вот я стала мамой впервые в жизни. Знать бы, какие педагогические ошибки наделала юная мамаша за эти два года, исправить их…
С этими мыслями я почти не заметила, как вернулась в родное, точнее, уже ставшее родным поместье. Недалече от ворот встретился Дениска, ставший в усадьбе пешим гонцом:
— Барыня, тут к вам приехали!
Глава 21
Что за гости в имении, я выяснила, еще не доехав до хозяйственных служб. Прибыли прасолы — скупщики мяса и солонины, откуда и прозвание. А также шкур, шерсти, щетины, нередко и хлеба. Ничего странного в их появлении не было.
