Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – король-консорт
Потому, как сказал Господь: не судите, да не судимы будете…
Франк пробормотал угрюмо:
– Мало ли что он сказал в минуту усталости.
Я перепросил ошарашенно:
– А что не так?
– А в другой раз, – пояснил он, – когда был бодрее, изрек, что не мир принес, но меч! И судить, сказал, всех вас, гады, буду без всякой жалости.
Я развел руками.
– Тогда возвращаемся поскорее. А то и эту отлучку засчитает нам в вину. Скажет, развлекались!.. Кстати, что с мандрагорой делать будешь?
Он сказал с восторгом:
– Это же такое сокровище!.. Сразу и не перечислить, что она может!.. Начиная с того, что Лия и Рахиль зачали от Исаака благодаря мандрагоре, Соломон с ее помощью клады находил для постройки Храма и умным стал, когда кусочек сжевал, но второй не стал, чтобы от большого ума не рухнуться, все бабы будут твои, а уж навредить может так, что никакой колдун не придумает…
Я поежился.
– Какая гадость.
– Гадость, – согласился он. – Если в чужих руках. Но в моих – можно!.. Ой, что там за… Ваша милость, это гигантские волки! Откуда, их в этих краях сто лет не было…
В его голосе прозвучало такое отчаяние, что я схватил лук и наложил стрелу раньше, чем рассмотрел этих волков. В самом деле громаднейшие. Не волки, а не знаю что, но волки. Франк выхватил меч и, пригнувшись, ждал нападения с тем выражением лица, когда твердо уверены в скорой гибели и хотят лишь продать жизнь подороже.
Я выхватывал стрелы, накладывал на тетиву и моментально отпускал, держа взглядом цель. Франк двигался все замедленнее, словно в плотной воде, но это значит, что я ускорился, руки двигаются с такой скоростью, что чувствую сопротивление воздуха, стало жарко, но эти твари все выпрыгивают из-за деревьев…
Как из-за стены донесся голос Франка:
– Их слишком много!
– Лезь на дерево, – велел я.
Он прямо с седла прыгнул на дерево, ринулся к ближайшему, взлетел до середины ствола со скоростью белки, а оттуда прокричал:
– А как вы, сэр?
– Мишени кончились, – ответил я и, выпустив еще одну стрелу, убрал лук за спину. – Это были последние.
Он крикнул с великой обидой:
– Так зачем вы меня… на дерево! Я штаны порвал…
– А чтоб смешнее, – пояснил я. – У меня такое странное чувство юмора. Для особо посвященных.
Волки усеяли собой поляну, еще больше мертвых тел на ее опушке, где закрыли серыми телами траву и прижали к земле кусты. Пока я осматривал тела, слишком крупные и массивные для рядовых волков, Франк кое-как слез с дерева. Штаны не просто порвал, а изорвал, но я даже не ржанул, беспокоят странные волки, что хороши именно для яростной схватки, но не охоты или жизни в стае.
– Где-то поблизости есть колдун? – спросил я.
Он ответил, запыхавшись:
– Нет. Но колдуны редко творят непотребства там, где живут. Эту стаю мог наслать тот, кто далеко за лесом.
Я пробормотал:
– Ничего, всех возьмем на учет, перепишем, установим повышенную ставку налога… Пару добавочных податей, чтобы колдовать было не сладко…
Он смотрел с недоумением.
– Ваше Высочество… А не проще ли на костер?
– Проще, согласился я, – что весьма и делаю. Народ любит праздники!.. Но все-таки народ должен работать. А колдуны – это наиболее головатая и неспокойная часть населения, то есть людей. Жечь их – интересно и приятно, но все-таки расточительно для экономики и народного хозяйства, что должно быть плановым и ориентированным.
Он раскрыл рот.
– Так как… жечь или не жечь?
– Жечь, – сказал я твердо. – Которые не сумели спрятаться. А кто поумнее, тот сумел, эти, как понимаешь, еще умнее. Их и будем переориентировать с бунта и непродуктивного мятежа на продуктивное сотрудничество с властью в моем исполненном благородства и внутреннего величия лице.
– А-а-а, – сказал он, – тогда понятно.
Интонация мне как-то показалась не той, переспросил с подозрением:
– Что понятно?
– Ничего, – ответил он честно и посмотрел преданными глазами, – вам попробуй повозражай! Вы же у нас умный, талантливый, решительный!
– Вообще-то, да, – согласился я скромно, – а еще и гениальный.
– Оно точно, – подтвердил он. – Я как погляжу, так и понимаю!
Смотрит с таким восторгом, что язык не повернется назвать дураком, потому что всем хорошо известно, что все, кому не нравимся, – дураки набитые, а кто от нас в восторге… тот, понятно, и сам умен, проницателен…
Ворота открыли, едва завидели нас, старший из стражей крикнул обеспокоенно:
– Вас целый день не было, старый лорд беспокоится!
Я оглянулся на Франка, он уже прикрыл корень плащом и делает вид, что погулять выходили, бабочек смотрели.
– Это мы аппетит нагуливали, – объяснил я.
Он хмуро ухмыльнулся.
– К обеду опоздали, теперь ждите ужина. Но вообще-то на кухне что-то да осталось, раз ваша собачка была с вами… Эх, опоздали!
Бобик, миновав линию ворот, пошел стремительными скачками и моментально исчез.
Я сказал Франку:
– Ничего, в моей комнате немного осталось. Пойдем, угощу.
Я быстро накрыл стол, не мудрствуя слишком, но все равно приятно смотреть на вытаращенные глаза и открытый рот при виде изобилия бесподобно приготовленного мяса, а когда попробовал вина, так и вообще сказал завистливо, что хорошо бы побыть старым лордом хотя бы сутки.
– А там можно и в ад, – закончил он неожиданно.
– Это зачем же? – спросил я.
Он поднял кубок ко рту и посмотрел на меня поверх края.
– Ваше Высочество, вас же не пугает?.. А за колдовство туда непременно, как говорит священник.
– Все верно, – согласился я, – но Господь всегда дает возможность загладить вину, исправиться, искупить… К примеру, какой бы плохой проступок ты не совершил, все равно ангелы ждут сто восемьдесят часов, давая тебе время осознать и постараться исправить содеянное. И если ты успеваешь, то твой грех вообще не заносится в список.
Он посмотрел на меня пристально.
– Кажется, догадываюсь… Но сто восемьдесят часов уже прошли… или пройдут после того, как вы спустились в склеп.
Я насторожился.
– А почему я должен спускаться?
– Двери открылись вам, – ответил он. – Я знаю, все об этом только и говорят. А раз открылись, вы все равно не утерпите… И либо ведьма вас, либо вы ее, но в любом случае на небесах вам засчитается победа.
– Но я же не успел…
– Да, – согласился он, – уж как пить дать, все запишут. Но потом можно и зачеркнуть! А сверху надписать, что для искупления сделано то-то и то-то.
Я криво усмехнулся.
– Хорошо рассуждаешь. Будто и не солдат.
– Я не родился солдатом, – ответил он мирно. – Просто как-то понял однажды, что можно жить не так тяжко, как получалось. И если опуститься до простого солдата, то в чем-то жить будет легче… В общем, какая-то помощь нужна?
Я пожал плечами.
– Вряд ли. Я сам не знаю, что будет.
Небо в страшных черных тучах, рваных и в зловеще ярких ямах, через которые пугающе пристально смотрит луна.
Я поежился, Франк ввалился в мои покои довольный, от него пахнет не только вином, но и ладаном, сказал с подъемом:
– Отец Коклепий клянется, что знает, как правильно нарисовать пентаграмму и как расставить свечи!
– Клясться нехорошо, – укорил я. – В самом деле клялся?
– Нет, но почти, – сказал он. – В общем, помогать отказался, но я запомнил все из того, что не забыл. А если что и перепутал, то стоит ли обращать внимание не мелочи?
– Правильно, – одобрил я нервно, – мелочиться – не по-мужски. Пойдем в склеп, пока не забыл остальное.
Перед дверью я притормозил, вдруг пропустит только меня, Франк вообще задержал дыхание, а когда я открыл дверь, собрался с силами и прыгнул с такой скоростью, что в самом деле могло бы не успеть перехватить.
Он упал, перекатился через голову и вскочил достаточно красиво, хотя и оглянулся испуганно, будто дверь могла незаметно отхватить у него что-то очень важное.
– Слава… сэр Ричард, а здесь можно упоминать имя Господа?
– Можно, можно…
Он огляделся с расширенными глазами.
– Боже, как строили, как строили…
– Ничего особенного, – сказал я, – давай рисуй, Микеланджело.
– Какой еще Микель, – сказал он обидчиво. – Щас свечи так расставлю, что никакой Микель не сумеет. И чтоб линии ровнее… Или сперва линии, не помню… Ладно, потом переправлю.
Свечей он принес не меньше трех дюжин и все расставил на полу. Пока я рылся в памяти, стараясь отыскать подходящую по случаю молитву, он ползал на коленях с зажженной свечой и зажигал от нее остальные.
– Вот, – сказал он наконец и поднялся, – готово, святой сэр паладин!
Я оглянулся.
– А где пентаграмма?
Он вздохнул.
– А может, без нее обойдетесь?
– Может, – ответил я, – но раз пришел, рисуй. А я критиковать буду.
Он проследил за моим взглядом, горящие на полу свечи выглядят страшновато, и наши лица, подсвеченные снизу, кажутся мордами чудовищ.
